НЕМЕДЛЕННОЕ ИСТРЕБЛЕНИЕ ЦЕСАРЕВИЧА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НЕМЕДЛЕННОЕ ИСТРЕБЛЕНИЕ ЦЕСАРЕВИЧА

Приказ цесаревича по польским войскам от 19 ноября 1823 года

«Заметил я с некоторого времени, что когда начальник, подходя к фронту и приветствуя людей: здорово ребята! — обыкновенный их на это ответ: здравия желаем! (такому-то) мало-помалу изменился в некоторый род почти непонятного восклицания, равно когда начальник, будучи доволен и в изъявление своей благодарности, говорит: хорошо, ребята, или: спасибо, ребята! — они таким же невнятным образом отвечают: рады стараться! Отчего и происходит, что слова, принятые между начальником и войском в изъявление удовольствия и в ответ благодарности, со временем делаются пустыми звуками, которые солдат произносит, не соединяя с оными никакого значения, точно так же, как бы он делал ружейный прием.

Я люблю единообразие. От этого зависит исправность и точность в службе, но не могу одобрить оного там, где оно совершенно противно цели, ибо тогда сие единообразие делается столь же вредным, сколько оно полезно при уместном соблюдении оного. На сей конец предписываю, что когда начальник будет приветствовать солдат или изъявлять свое удовольствие вышесказанными словами, то вместо того, чтоб произносить невнятный общий крик, они должны отвечать коротко, но ясно и каждый особенно теми словами, какие в таковых случаях приняты в употреблении, и без крику…»{352}

* * *

В январе 1824 года император Александр Павлович опасно заболел горячкой и воспалением на ноге. Положение было столь серьезно, что тихо заговорили о возможной перемене царствования. Константин поспешно приехал в Петербург к больному брату. Простись Александр с жизнью в это время, междуцарствия бы не случилось — просто оттого, что цесаревич был в столице. Но государь поправился, хотя день ото дня делался всё мрачнее, получая донесения о тайных обществах и цареубийственных замыслах. Слежка была установлена даже за преданнейшим Аракчеевым, император постоянно говорил близким об усталости, о желании сбросить непосильное бремя царствования, а между тем боялся внести в дело престолонаследия необходимую ясность и вел себя так, будто по-прежнему страшился соперничества.

Константин Павлович, вернувшись в Варшаву, обратился к прежним своим занятиям, военным и семейным. Осенью 1824 года цесаревич ездил в Германию, сопровождая свою супругу на воды в Эмс, осматривал строящуюся в Кобленце величественную военную крепость и был недоволен, что пруссаки не ограничивают доступ и показывают диковинку всем желающим, как бы говоря всему миру: «Наша крепость так неприступна, что мы не боимся посторонних наблюдателей»{353}. Крепость и в самом деле смотрелась неприступной и даже у великого князя вызвала одобрение. В конце ноября Константин и княгиня Лович вернулись в Варшаву.

В начале 1825 года их посетил великий князь Николай Павлович с Александрой Федоровной. Супруги провели в гостях восемь дней, цесаревич казался любезным до крайности и отдавал младшему брату почести, которые не соответствовали его сану Николай Павлович пробовал возражать, но Константин только посмеивался в ответ: «Это всё оттого, что ты царь Мирликийский!»{354} На что намекал цесаревич? Очевидно, не только на то, что Николай Павлович был назван в честь святителя Николая, епископа Мир Ликийских. «Царь Мирликийский» смущался не напрасно, в подобном наименовании отчетливо слышалась не слишком доброжелательная ирония — мол, хоть ты и царь, да не российский — мирликийский! Решительное объяснение было неотвратимо.

Константин и не подозревал, что совсем незадолго до этого, в зимние дни уходящего 1824 года, решалась его судьба — совсем неподалеку, в Киеве. Здесь один из самых деятельных членов тайного Южного общества Михаил Павлович Бестужев-Рюмин уже в третий раз встречался с помещиком Анастасием Гродецким, представителем польского «Патриотического общества», продолжавшего существовать и после ареста Лукасинского. На этот раз Бестужев-Рюмин просил передать варшавскому комитету предложение Южного общества о «немедленном истреблении цесаревича»{355}.

Поляки шли на контакт с русскими не слишком охотно, и Пестель начал подозревать их в измене. Прежде предполагалось, что польское тайное общество употребит все меры, «какого бы то рода ни были, дабы великий князь Константин Павлович не мог возвратиться в Россию»{356}, однако Пестель засомневался, употребит ли и все ли… Не возведут ли вместо этого во время переворота цесаревича на польский престол, не потребуют ли у нового короля в благодарность за корону вернуть им независимость (со временем, когда Пестель давно уже будет казнен, поляки и в самом деле попытаются исполнить похожий план). Бестужев-Рюмин рассказал Гродецкому о возникших у русских подозрениях; для того чтобы рассеять их, требовалось немногое — убить Константина. Кровь цесаревича должна была стать залогом единодушия поляков и русских в будущем восстании{357}. К тому же до тех пор, «доколе его высочество будет жив, до тех пор польское общество не может полагаться на войска свои, преданные цесаревичу»{358}.

Весной 1825 года страшное требование было смягчено. Во время переговоров, на этот раз самого Пестеля с Гродецким, было решено, что поляки поступят с цесаревичем так же, как русские «с прочими великими князьями» — то есть убьют, но не немедленно, а во время восстания или даже после него. С уничтожением царской фамилии в Петербурге тоже не было ясности — истребить царскую семью сразу после захвата власти или для видимости сначала арестовать, а убить уже потом, инсценировав попытку побега, окончательно решено так и не было.

Очередной сейм, который по конституции должен был состояться в 1822 году, был пропущен и собрался лишь после пятилетнего перерыва. В феврале 1825 года в польскую конституцию был внесен дополнительный акт о том, что отныне заседания сейма будут проводиться при закрытых дверях. Подобное ограничение гласности, разумеется, еще сильнее раздражило поляков, однако сейм прошел тихо, калишский посол Викентий Немоевский, пытавшийся явиться на заседание, был задержан на подъезде к Варшаве и препровожден жандармами в свое имение. Оппозиция затаилась, все проекты предложенных правительством законов сейм принял. Александр смягчился, вновь заговорил в частных беседах о присоединении западных губерний к Царству Польскому. В этот свой приезд император совершил небольшое путешествие по краю, везде встречая процветание и восторженный прием населения, в большинстве своем ничуть не затронутого замыслами польских тайных обществ. В заключительной речи Александр одобрил работу сейма. 1(13) июня сейм закрылся. На следующий день государь покинул Варшаву и простился с Константином Павловичем — навсегда.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.