Задание выполнил: получите взлет истребителя И-26!

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Задание выполнил: получите взлет истребителя И-26!

Время покатилось вдруг вскачь, и Яковлев, и до того живший в режиме жесткого дефицита времени, просто не представлял себе, как он будет совмещать свою работу – любимую! – в КБ с работой в наркомате.

Вот как все сошлось: 11-го вышло постановление СНК о его назначении, а у него 13-го первый вылет И-26.

Конечно, надо бы обжиться на новом месте, познакомиться хотя бы с наркоматскими помощниками, но его ждал истребитель. Его истребитель.

Утром 13 января Яковлев поехал в Уланский переулок, где находился наркомат. Но усидеть в роскошном кресле полдня, какое планировал, оказалось ему не под силу. Он заглянул к наркому, и все понимавший Шахурин замахал руками: «Уезжайте, конечно! Уезжайте!»

На аэродроме шла привычная предполетная суета. Конструкторы, инженеры, руководимые Ястребовым, даже не заметили приезда шефа. И только летчик, Юлиан Иванович Пионтковский, был, как всегда, средоточием уверенности и спокойствия. Яковлев еще раз похвалил себя за то, что он «увел» такого человека из Академии. Самый возрастной и опытный в молодежной яковлевской команде, Пионтковский всем своим видом, своим присутствием внушал успех. Да, выбор его, Яковлева, был удачен – такого летчика поискать и поискать среди испытателей.

Через мгновение Яковлев оказался в центре событий, и подъехавший конструктор двигателя Владимир Яковлевич Климов смотрел на Яковлева и, вероятно, думал, что вождь сделал правильный выбор: Яковлев был прирожденный лидер.

Истребитель показался Климову очень похожим на его создателя – такой же красивый, стремительный, как и сам молодой конструктор, создавший этот легкий, стремительный, изящный самолет, готовящийся к своему первому взлету.

И вот по аэродрому пронеслось протяжное «От винта!», и синий дымок выхлопа ударил в нос.

Пионтковский поднял руку, показывая готовность к взлету, потом задвинул фонарь и дал газ…

Какое это чудо – рождение нового самолета! От тонкой осевой линии, появившейся полтора года назад на чертеже, до ревущего тысячью лошадиных сил машины, – сколько прожито жизней конструкторами, которые создавали все узлы и агрегаты, которые рассчитывали прочность каждого узла и самой крошечной детали, которые совмещали мощь мотора с изяществом конструкции. И все это сейчас воплотилось в одном человеке, который, крепко сжав губы, смотрит вслед устремляющемуся в небо самолету.

И только тогда, когда Пионтковский мастерски притер самолет к полосе, эти губы разомкнулись, но так и не смогли растянуться в улыбку. Он устал…

Все обнимались, поздравляли друг друга, хлопали друг друга по плечам, потом «качали» летчика, а Яковлев хотел одного – поехать домой и выспаться. Поспать хоть одну ночь за последние месяцы.

Ястребов подкатился к шефу: неплохо бы отметить успех, не каждый день, поди, в небо взлетают новые истребители.

Яковлев отрицательно покачал головой: без меня, друзья. Дела.

А дел-то было – всего за десять минут добраться до дому, позвонить в наркомат о взлете, принять душ и лечь в хрустящие простыни.

…Еще когда горячие струи душа хлестали тело, сквозь шум воды донесся голос жены:

– Саша, на проводе Шахурин. Это новый нарком, по-моему…

– От винта, – пробурчал в сердцах Яковлев.

– Александр Сергеевич, тут у меня посетитель с запиской от товарища Ворошилова, – донесся голос Алексея Ивановича Шахурина, – у него какой-то вопрос по научной организации труда. Возьмите его на себя, надо Клименту Ефремовичу ответ аргументированный подготовить. По-научному, – завершил нарком просьбу, давая понять, что научными вопросами будет теперь заниматься его зам по науке.

И без того не богатая автомобилями вечерняя Москва в поздний час была пустынна, и через четверть часа Александр Сергеевич вошел в приемную своего кабинета, в котором до этого был только однажды. Секретарь, молодой человек в полувоенной гимнастерке, встал и по-военному сомкнул каблуки.

– К вам Барбашин, товарищ замнаркома, я его отправил в холл, велел подождать. От наркома его к вам переправили. Барбашин это, – повторил секретарь, явно недоумевая, почему у заместителя наркома не вытягивается лицо.

– Это кто, тенор Большого театра? Почему я его должен знать?

– Извините, Александр Сергеевич, вы не работали в прошлом году в аппарате наркомата и не в курсе дела, наверное.

– Давайте только покороче этот курс дела, – сказал Яковлев, проходя в кабинет.

– Работал этот Барбашин на 22-м заводе, в Филях. Когда-то у него, по-видимому, что-то сдвинулось в голове, и он…

– Пожалуйста, без выводов и домыслов. Только факты.

– Простите. Он проанализировал работу своего завода и пришел к выводу, что на нем орудует вредительская группа, и сообщил об этом в письме товарищам Сталину и Молотову.

Яковлев подошел к окну и стал всматриваться в редкие огоньки домов на Садовом кольце. Только этого не хватало ему – людей, выискивающих врагов для Сталина и Молотова.

– …направил письмо к нам в наркомат. Сам нарком товарищ Каганович занимался им, беседовал по поводу его предложения о реорганизации работы авиационной промышленности.

– Хорошо. Принесите мне документы, оставшиеся после посещений Барбашиным наркомата, копии писем, результаты проверок по его заявлениям, а через десять минут пригласите ко мне этого человека.

Через десять минут в проеме высоких дверей возник сухопарый человек, прижимающий к боку черную папку с завязками.

Яковлев кивком головы ответил на приветствие и показал на жесткий стул у приставного стола:

– Слушаю вас. Прошу конкретно изложить, что побудило вас обратиться с письмом к товарищу Сталину.

– И товарищу Молотову, – торопливо добавил посетитель.

– Только факты, – поморщился Яковлев.

– Факты таковы, что до недавнего времени в наркомате окопалась шайка диверсантов и вредителей, которые тормозили прогресс в советской авиации. И вот сейчас к руководству пришли…

– Покороче, пожалуйста, и только факты.

– Факты? Пожалуйста. Еще в 1930 году я, работая на заводе № 22, пришел к выводу, что система организации самолетного производства чрезвычайно архаична и отражает технологии прошлого века. Эта система цехов, опытного производства, ОТК и прочего пригодна для производства швейных машин, мясорубок, но ни в коем случае для сложных систем, таких как автомобили и, тем более, самолеты. Нужна новая – научная – организация труда, основанная на высоком профессиональном и классовом фундаменте, который…

– Я это читал в тех документах, что остались в наркомате после ваших прежних посещений. Вам, как я понимаю, пошли навстречу в отношении профессиональных и классовых требований?

– Да, но это было формальной отпиской! Это были происки вредителей!

– Мы, товарищ Барбашин, строим самолеты, а вредителей ловят другие, – Яковлев достал из папки листок бумаги. – Вот что вы пишете в письме на имя товарищей Сталина и Молотова, цитирую: «Правильным решением данного вопроса будет ликвидация всего созданного врагами народа, после чего установленными фактами разоблачить настоящих виновников». Так чем наркомату надо заниматься: разоблачением или выпуском самолетов?

– Товарищ замнаркома, – голос Барбашина задрожал, – я уже говорил, что я предлагал на одном из новых заводов, например, на 126-м в Комсомольске, выделить в отдельную группу 300 классово чистых инженеров и на четыре месяца освободить их от рутины, и они, освобожденные от плановых забот (завод пока не должен работать по-старому) выдадут под моим руководством такие великие перспективы повышения производительности труда, что…

– Насколько я вижу из документов, вашими предложениями уже занимались и нарком Каганович, и даже председатель Госплана Вознесенский, но вы отказались от предлагавшейся вам должности главного технолога 22-го завода и даже от должности главного инженера.

– Ну, зачем же мне отвечать за какой-то сиюминутный план! Ведь в обозримой перспективе мыслится такой рывок, который…

– Послушайте, Барбашин, раз вас даже Вознесенский не понял, почему бы вам не предложить свои замечательные идеи, ну, скажем, Герингу, Муссолини или еще кому-то, чью промышленность нужно завалить? Пусть они по вашим гениальным задумкам остановят свои заводы, начнут выяснять что-то про научно-классовую организацию труда, а вы будете там верховным арбитром. А?

Выбритые до синевы щеки посетителя стали серыми.

– И эксперимент надо как можно дольше затягивать, чтобы производство самолетов там полностью остановилось. – Яковлев понял, что он на верном пути. – Кто вам подкинул идею парализовать производство самолетов в Советском Союзе в столь тревожное время?

– Вы меня неправильно поняли… точнее, я все понял… я прошу снисхождения… разрешите идти… извините, – Барбашин трясущимися пальцами стал завязывать папку. – Позвольте… Не сочтите… разрешите идти?

– И как можно быстрее! – Яковлев откинулся в кресле и подумал о своих ребятах, которые сейчас, наверное, отмечают, первый полет их первого истребителя…

Сам себе удивляясь, Яковлев сыграл на опережение, блестяще использовал приемы и правила, которые выработались в советских учреждениях. Но эти самые правила очень часто превращали охотника в дичь, и тут ухо надо было держать востро.

Опасность быть обвиненным в немыслимых грехах подстерегала людей с разных сторон. Чего, например, стоит такая заметка, появившаяся в западных газетах в то время.

«Подробности убийства инж. Яковлева в Москве

Лондонские газеты приводят новые подробности об убийстве известного советского конструктора военных аэропланов в Москве Яковлева.

По утверждениям английских газет, Яковлев пользовался не только славой талантливого конструктора аэропланов, но и полным доверием руководящих советских государственных деятелей. Яковлева неоднократно вызывали к Сталину, который подолгу обсуждал с ним различные проблемы, связанные с воздухоплаванием. Главную работу Яковлев производил у себя дома, где у него хранились чертежи различных аэропланных конструкций.

На днях Яковлев должен был прибыть в Наркомат обороны на совещание, где он должен был продемонстрировать чертежи военного аэроплана новейшей конструкции. Яковлев, однако, на это заседание не прибыл. Ввиду того, что он был известен своей аккуратностью, на это обстоятельство обратили внимание, и из Наркомата обороны пытались получить соединение с его квартирой. После того как там никто не ответил, об этом заявили в Наркомат внутренних дел, откуда на квартиру Яковлева немедленно выехал Берия в сопровождении других ответственных руководителей наркомата. Дверь в квартиру Яковлева была взломана, и Яковлев был обнаружен мертвым на полу своей комнаты. У Яковлева была обнаружена рана, нанесенная каким-то острым предметом, но смерть его наступила, по мнению врачей, производивших вскрытие тела, от удушения.

Довольно большая сумма денег, имевшаяся в квартире Яковлева, осталась нетронутой. Исчезли только все чертежи, в том числе, и чертежи нового военного аэроплана, выработанного Яковлевым.

В Москве не сомневаются, что убийство инженера Яковлева является делом рук контрразведки одного иностранного государства, заинтересованного в похищении планов новейших советских моделей аэропланов».

Это была, конечно, провокация, однако намеки на то, что кто-то мог хранить секретные чертежи дома, могли быть истолкованы и как обвинение в ротозействе. Яковлев при удобном случае проинформировал Сталина об этой заметке, но тот только усмехнулся и сказал, что враги всегда выдают желаемое за действительное. Яковлев понял, что вождь был осведомлен обо всем и похвалил себя за то, что своевременно сообщил об этом Сталину.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.