Георгий Бурков

Георгий Бурков

Георгий Иванович Бурков родился 31 мая 1933 года в Перми. В 1952 году он поступил на юридический факультет Пермского университета, однако проучился в нём всего два года и бросил. Параллельно с учёбой стал посещать театральную студию при Доме офицеров. Студия была полупрофессиональная, занятия в ней проводились по вечерам, поэтому днём Бурков часами пропадал в библиотеке. Если занятий не было, то эти посиделки затягивались до ночи, до закрытия библиотеки. Возвращаясь в таких случаях домой, Бурков всегда боялся, что его на улице остановят милиционеры и впаяют срок за тунеядство (тогда с этим было очень строго). Однако всё обошлось.

С 1954 года Бурков становится профессиональным актёром: работает сначала в театре в Березниках, затем — в Пермском областном театре, Кемеровском. Во время гастролей Кемеровского театра в Минске в 1964 году Буркова увидел на сцене главный режиссёр Театра имени Станиславского Б. Львов-Анохин. Актёр ему настолько понравился, что он пригласил его в Москву. Актёр согласился. (По другой версии, Буркова увидел в Минске один московский критик, который, вернувшись в столицу, поведал о нём Б. Львову-Анохину.)

Приехав в столицу в конце того же года, Бурков прямиком отправился в Театр имени Станиславского. Художественному совету театра он показывался в роли Поприщина из «Записок сумасшедшего» Н. Гоголя. Его игра произвела хорошее впечатление, и его зачислили в труппу. Радости артиста не было предела. Видимо, на этой почве он тогда и потерял голову. В тот день к нему в общежитие заехал его старый кемеровский приятель, и они решили «обмыть» сразу два события: приезд друга и удачный экзамен Буркова. И напились так, что на следующий день актёр не смог выйти на свой первый спектакль. Такой поступок вполне могли простить какому-нибудь мэтру, но не Буркову. Его из театра уволили так же быстро, как и приняли. Бурков сложил свои нехитрые вещички и собирался уезжать на вокзал, как вдруг произошло неожиданное. Главный режиссёр театра вызвал его к себе и предложил альтернативный вариант: Буркова оставляют в театре без зачисления в штат на испытательный срок. Если в течение этого срока актёр проявит себя с положительной стороны, его тут же возьмут в основной состав. Что касается зарплаты, то Львов-Анохин и здесь нашёл что предложить: «Я буду платить вам сто рублей из собственной получки». На том и порешили.

Испытательный срок Буркова длился до марта 1965 года. За всё это время он ни разу не нарушил данного им слова, прекрасно зарекомендовал себя как актёр и был зачислен в труппу театра на равных со всеми правах. С этого момента началось медленное, но уверенное восхождение артиста к славе.

В том же году Бурков женился на молодой актрисе этого же театра Татьяне Ухаровой. Послушаем её рассказ: «Мы сидели с девчонками в театре, что-то рассказывали, хохотали — молодые были, шумливые. И оказалось, что в нашей компании незамужней оказалась одна я. Зашёл разговор о том, что взяли в театр нового актёра, что он очень смешной. Начали меня „подкалывать“: „Смотри, Танька, не твой пришёл?“ И действительно, смотрю — подходит к расписанию, где висят приказы об очередном распределении на роли, очень смешной человек: высокий, в суконных коротких брюках; красный свитер в горошек и сиреневый пиджак. Спрашиваю: „Вы Бурков?“ — „Я“. — „Значит, вы играете моего отца?“ — „А если вы такая-то, значит, вы играете мою дочь“. Разговорились, отметила, что с ним очень легко говорить, — добром, что ли, повеяло… Вместе вышли из театра, проводил меня до остановки. Не могу сказать, что у нас началось с любви, — потом уж… Началось с того, что во многом совпали взгляды. Много говорили, делились. Но всё произошло очень быстро: в марте познакомились, в июне уже поженились».

В 1966 году у Бурковых родилась девочка, которую назвали Машей (в честь матери актёра). Жили они тогда в маленькой комнатке в общежитии Театра имени Станиславского возле метро «Аэропорт».

В том же году состоялся и дебют Буркова в кино: в советско-польском фильме режиссёра Михаила Богина «Зося» он сыграл в одном из эпизодов. А где-то через год Эльдар Рязанов пригласил его на одну из ролей в фильме «Зигзаг удачи». Бурков играл в нём ретушёра Петю, человека бескорыстного и честного, но подверженного влиянию «зелёного змия». Именно после этой роли за актёром прочно укрепилось «алкоголическое» амплуа.

Сам Г. Бурков о своих героях скажет следующее: «Я не люблю играть людей исключительных, показательных. Мой герой, наоборот, легко может затеряться, уйти в толпу, и вы его не отличите…»

О том, каким Бурков был в повседневной жизни, рассказывает И. Попов: «Как-то он пришёл на день рождения к Олегу Николаевичу Ефремову (он родился 1 октября. — Ф.Р.), с которым работал ещё в „Современнике“. Получал он тогда мало и купил „гуся“ — портвейн в бутылке по 0,8, который ещё назывался „огнетушителем“ или „фугасом“. Ефремов закричал: „Убери, выброси в мусоропровод!“ Жора заглянул в комнату, а там генералы и стол уставлен коньяком в ряды. Жора смотрит — стоит валенок — и поставил в него „фугас“. Утром, когда ничего не осталось, настал час Буркова. Он вышел в переднюю, достал из валенка бутылку и вынес её под шквал аплодисментов».

В конце 60-х – начале 70-х годов Бурков много снимается, однако лучшие его роли созданы в фильмах двух режиссёров: Э. Рязанова («Старики-разбойники», 1972; «Ирония судьбы, или С лёгким паром», 1976) и В. Шукшина («Печки-лавочки», 1972; «Калина красная», 1974).

С Шукшиным Бурков познакомился в 1971 году. Рассказывает Т. Буркова:

«Василию Макаровичу порекомендовали его на фильм „Печки-лавочки“. Вот, мол, есть очень хороший смешной артист. До фильма они не были знакомы. Шукшин пригласил на пробы, и после этого… Как говорят о любви с первого взгляда, так и у них: прониклись друг к другу с первой встречи, с первого знакомства. После этого — только и говорил о Шукшине. Не замолкал, мог говорить не переставая…

Они хотели создать принципиально новый театр, мечтали о возрождении культуры — их идеи сплавлялись в единое. В чём-то Шукшин помогал Буркову, в чём-то Бурков — Шукшину. Они были Друзьями. После смерти Шукшина Жора писал ему письма. Этот цикл он так и назвал: „Письма к другу“. И вот, разбирая архив, я нашла такую фразу: „Должен признаться, что после смерти Шукшина у меня нет друзей“».

В 70-е годы Бурков был одним из самых любимых зрителем актёров Советского Союза. Любое его появление на экране встречалось с улыбкой, людям было радостно видеть этого актёра. Многим тогда казалось, что он и в жизни должен быть таким же жизнерадостным и весёлым. Но это было не совсем так. И. Попов рассказывает: «Он никогда не был особенно весёлым человеком. Он был с юмором и иронией по отношению к себе. Никогда не занудствовал, не говорил про болезни. Жора отличался от актёров тем, что был начитанным человеком. Несмотря на то что он всё время играл каких-то ханыг, жуликов и пьяниц, он был философ. Дома держал замечательную библиотеку. Кажется, Бондарчук помог ему с квартирой, и он переехал на Фрунзенскую набережную, где у него появился свой кабинет. Поскольку среди нас собеседников было немного, он предпочитал рассказывать истории. Он умел травить. За сценой рассказывал анекдоты — актёрам выходить, а он сидит и всех смешит».

Рассказывает Т. Буркова: «Он был человеком непрактичным. Это и не комплимент, и не недостаток. Скажу банальное определение, но это так: он был большим ребёнком. Возможно, за стенами дома кому-то мог показаться и иным, но дома человек раскован, больше проявляется его истинное лицо. Большой ребёнок. И совершенно неприспособленный к быту. Не любил ходить в ресторан, не любил магазины, не любил ездить за границу — ему там было неуютно. Сидел больше в номере, писал, читал. Что он носит, что он ест, его мало заботило…»

В конце 70-х Бурков снялся ещё в целом ряде ролей, лучшими из которых были: Копытовский в «Они сражались за Родину» (1975), Погарцев в «Подранках», Вася в «Степи», Кадкин в «Кадкина всякий знает» (все — 1977), Мослаков в «Беде» (1978).

В 1976 году состоялся дебют Буркова как театрального режиссёра: в Московском областном театре имени Островского он поставил спектакль «В стране лилипутов» по Д. Свифту.

В самом конце 70-х он вынужден был уйти из Театра имени Станиславского. Произошло это при следующих обстоятельствах. В том году готовилась премьера спектакля «Васса Железнова», где он играл дядю Прохора. Однако чиновники из Министерства культуры премьеру отменили, а декорации приказали сжечь. К счастью, на помощь пришёл режиссёр Театра на Таганке Ю. Любимов. Он взял спектакль к себе в театр вместе с декорациями и всеми актёрами. Премьера спектакля всё-таки состоялась.

В 1980 году Г. Буркову было присвоено звание заслуженного артиста РСФСР. Тогда же он был принят в труппу МХАТа. Рассказывает И. Попов: «Когда мы ездили на гастроли, популярность его была невероятной. Помню, мы приехали в Уфу, поселились в гостинице и вечером пошли на „разведку“. Тогда уже была в разгаре антиалкогольная кампания, было такое время, когда водка продавалась с одиннадцати и этот час назывался „Час волка“ — как раз в одиннадцать в Театре Образцова „вылезал“ волк… Так вот Жора подошёл к милиционеру: „Где у вас можно выпить?“ И тот обалдел: „Вам?“ Тут же посадил его в милицейскую коляску, сзади сел второй милиционер, до места метров пятьдесят проехать, но они взмолились: „Мы хотим вас подвезти“. В кафе гуляла свадьба, и перед Жорой тут же распахнулись двери, а потом вся свадьба бежала к нему, кто с рублём, кто с пятёркой, чтобы он поставил на них автограф, а невеста попросила его расписаться на фате. В Уфе его как знаменитость поселили с женой в люксе, и в номере всегда были люди, он тогда сыграл следователя в телевизионном фильме, и к нему в гости приходили прокурор республики, главный следователь». (Речь идёт о фильме А. Бланка «Профессия — следователь», 1983.)

В конце 80-х Бурков сменил ещё несколько театров: сначала играл в МХАТе Т. Дорониной, затем перешёл в Театр имени Пушкина. По словам всё того же И. Попова: «В Жоре всегда жил режиссёр, это разводило его с профессиональными режиссёрами. Не то чтобы он был неуживчивый, просто он был человек самостоятельный».

Все эти передряги не могли не сказаться на его здоровье. В 1988 году жена почти силком повела его делать кардиограмму, и та показала массу болезней: стенокардия, плохие сосуды, ишемия… Рассказывает Т. Буркова: «Он два года болел втёмную — ничего и никому не говорил. Никогда не жаловался. Если ему становилось плохо, мы это понимали, когда он ложился на диван и лежал. Мне кажется, он предчувствовал смерть. В его записях часто встречается фраза по поводу себя: „Аннушка уже купила подсолнечное масло…“ Вообще у него много пророческих записей. Кто-то нагадал ему время смерти, так он мне потом говорил: „Я живу лишние два года. Тащишь меня своими травами…“»

В середине июля 1990 года Бурков, будучи дома, полез в библиотеке за книжкой, но не удержался, упал на подлокотник дивана и сломал бедро. Когда его привезли в больницу, выяснилось, что перелом спровоцировал отрыв тромба. Ему сделали операцию. После неё он стал чувствовать себя лучше, даже начал делать физические упражнения. Однако на третьи сутки после неё тромб попал в лёгочную артерию.

Рассказывает Т. Буркова: «19 июля я говорила с ним за час до смерти. Когда собралась уходить, увидела его взгляд — острый, пронзительный. Он смотрел прямо мне в глаза, но как-то сквозь меня, далеко-далеко. Сказала ему: „Держись, Жора, держись“. И он ответил: „Продержусь, сколько смогу“. Но вот странно. Потом мне стало казаться, что он сказал совсем другое. Стало казаться, что он сказал: „Я, наверное, умру“. Странно, но так… А врачи после вскрытия спросили: „Как он жил с такими сосудами?..“»

Г. Буркова похоронили на Ваганьковском кладбище. Гранитный крест на гранитном основании сделан из того же куска гранита, что и памятник В. Шукшину на Новодевичьем кладбище.