Василий Шукшин

Василий Шукшин

Василий Макарович Шукшин родился 25 июля 1929 года в селе Сростки Бийского района Алтайского края в крестьянской семье. Его родители были уроженцами той же местности и по социальному положению считались крестьянами-единоличниками, или середняками. Когда в 1930 году началась сплошная коллективизация, их заставили вступить в колхоз. Глава семьи — Макар Леонтьевич Шукшин — стал работать механизатором на молотилках, в деревне пользовался заслуженным уважением. Однако в дальнейшем это не спасло его от репрессий: в 1933 году его арестовали. О том, как это произошло, позднее вспоминала его жена — Мария Сергеевна:

«Забрали мужа. Выдумали глупость какую-то. Ночью зашли, он выскочил в сенцы, ну а в сенцах на него трое и навалились. Ребята перепугались. Наталья дрожит вся, а Василий губу прикусил аж до крови: мама, куда это батю? А самого как лихоманка бьёт…

По Чуйскому тракту тогда много заключённых работало. Бывало, им потихоньку то хлебушка, то картошки сунешь. У самих тоже не больно было. Своего всё высматривала. Нет, не нашла…»

Оставшись с двумя маленькими детьми на руках, 22-летняя Шукшина впала в отчаяние. Есть свидетельства, что в тот момент она хотела отравить себя и детей, лишь бы не видеть того, что происходило вокруг. Но это отчаяние длилось недолго. Затем пришло трезвое осознание того, что надо жить, если не ради себя, то хотя бы ради детей. И вскоре Мария Сергеевна вышла замуж повторно за односельчанина Павла Куксина. Как вспоминал позднее В. Шукшин: «Это был человек редкого сердца — добрый, любящий… Будучи холостым парнем, он взял маму с двумя детьми…»

Однако и этот брак оказался недолгим — в 1942 году П. Куксин погибнет на фронте.

По воспоминаниям очевидцев, Шукшин рос мальчишкой замкнутым, «себе на уме». В общении со сверстниками он держал себя строго и требовал, чтобы те называли его не Васей, а Василием. Те частенько насмехались над товарищем. В таких случаях Шукшин поступал соответственно своему характеру — убегал в протоки Катуни и скрывался на её островах по нескольку дней.

В 1944 году он окончил семь классов Сросткинской школы и поступил учиться в автотехникум в городе Бийске (35 км от Сросток). Но закончить его так и не сумел — чтобы прокормить семью, пришлось учёбу бросить и устраиваться на работу.

Первым местом работы Шукшина стал трест «Союзпроммеханизация», который относился к московской конторе. Устроившись туда в 1947 году в качестве слесаря-такелажника, Шукшин вскоре был направлен сначала на Турбинный завод в Калуге, затем — на Тракторный завод во Владимире.

В апреле 1949 года последовала новая смена рабочего места — на этот раз его отправили на строительство электростанции на станцию Щербинка Московско-Курской железной дороги. Там он проработал несколько месяцев, после чего попал на строительство железнодорожного моста на станции Голицыно. Именно там (в октябре) его и застала повестка из военкомата о призыве на действительную военную службу.

Окончив учебку по специальности радиста, Шукшин в 1950 году попал в одну из частей Черноморского флота, дислоцированную в Севастополе.

Рассказывает П. Лунёв:

«Шукшин вместе с двумя другими первогодками был зачислен в отделение Николая Филипповича Шмакова. Шукшин сразу обратил на себя внимание своей серьёзностью, возмужалостью, высокой ответственностью за выполнение воинского долга. Был матросом исполнительным, трудолюбивым, работал молча, сосредоточенно (сослуживцы называли его за это „молчальником“. — Ф.Р.) Его любимая поговорка была: „Не падай духом, знай работай, да не трусь!“

Ответственный, внимательный к делу, матрос В. Шукшин нёс радиовахты наравне со старослужащими, лучшими специалистами, и неудивительно, что вскоре ему повысили классность, назначили на должность старшего матроса. Выделялся он среди сослуживцев и характером. В общении с товарищами, когда речь шла о службе, был краток, праздных разговоров не любил, суждения его были авторитетны…

Шукшин много читает, он частый посетитель Морской библиотеки. Пишет — и не только письма родным и близким, которым он писал много и часто. Это были и первые литературные пробы молодого Шукшина. Именно в Севастополе проявился его писательский талант. Бывшие сослуживцы-матросы хорошо помнят, как Шукшин в 1950–1951 годах читал им свои рассказы „Двое на телеге“ и „Разыгрались в поле кони“…

Все друзья Шукшина по службе единодушно указывают на большой круг его интересов: он с увлечением участвовал в художественной самодеятельности, создал драматический кружок и руководил им, писал для него театральные миниатюры, сценки; увлекался спортом, особенно боксом…»

Между тем прослужить «от звонка до звонка» Шукшину не удалось — в 1953 году у него обнаружилась язвенная болезнь желудка. По рассказам самого Шукшина, ему стало плохо прямо на палубе. Его скрутила такая адская боль, что он едва не потерял сознание. Видя это, врач приказал нескольким матросам срочно доставить его на берег. А на море в это время разыгрался шторм. Но иного выхода не было, и Шукшина положили в шлюпку. Далее послушаем его собственный рассказ: «Вот так раз — и вверх, а потом вниз проваливаешься. А боль — прямо на крик кричал: „Ребята, ребята, довезите!“ Стыдно, плачу, а не могу, кричу. А они гребут. Не смотрят на меня, гребут. Довезли».

Вскоре медицинская комиссия Главного военного госпиталя Черноморского флота комиссовала Шукшина.

Вернувшись в родные Сростки, Шукшин сдал экстерном экзамены и поступил на работу в школу сельской молодёжи в качестве учителя 5–7-х классов (преподавал русский язык и литературу) и одновременно директора. Однако проучительствовал недолго. Поступил было в автомобильный техникум, но вскоре понял, что и это не для него — поршни и цилиндры вгоняли в тоску. Те же чувства он испытал, когда устроился работать инструктором райкома партии. И вот тогда Шукшин решает отправиться в Москву, поступать на сценарный факультет ВГИКа. Мать не стала препятствовать, более того, сделала всё что могла — продала корову и вырученные деньги отдала сыну. Не против была и его первая жена — односельчанка Мария Шумская.

Так летом 1954 года Василий Макарович оказался в Москве. Одет он был в полувоенный костюм, гимнастёрку, из-под которой виднелась тельняшка, на ногах были брюки-клёши и сапоги.

Рассказывает Ю. Никулин: «Василий Шукшин рассказывал о том, как он поступал во ВГИК. Когда он приехал с Алтая сдавать вступительные экзамены, места в общежитии не оказалось. Шукшин решил ночевать на бульваре недалеко от Котельнической набережной. Только задремал на скамейке, как его разбудил высокий худощавый мужчина с палкой в руках. Шукшин, приняв его за сторожа, испугался.

— Чего спишь здесь? — спросил мужчина.

— Ночевать негде, — ответил Шукшин.

— Пойдём ко мне, переночуешь, — сказал незнакомец.

Привёл к себе домой, напоил чаем и всю ночь вёл с ним разговоры.

Когда Шукшин уже начал учиться, ему кто-то издали показал на режиссёра Ивана Пырьева. И Шукшин узнал в нём человека, у которого провёл ночь. Только много лет спустя Шукшин в беседе с Пырьевым спросил:

— А вы помните, Иван Александрович, как я у вас ночевал однажды?

— Не помню, — ответил Пырьев. — У меня много кто ночевал».

Придя на сценарный факультет ВГИКа, Шукшин представил на суд экзаменаторов свои рассказы, которые были записаны в толстую амбарную тетрадь. Так как почерк у Шукшина был очень мелкий, а тетрадь была очень толстая, девушки в приёмной комиссии читать написанное поленились, решив про себя, что абитуриент — типичный графоман. Однако, чтобы не обижать его, решили посоветовать: «У вас фактурная внешность, идите на актёрский». Далее рассказывает бывший сокурсник Шукшина кинорежиссёр А. Митта:

«Тут от студентов Шукшин узнал, что есть ещё и режиссёрский факультет. А он понятия не имел, что есть такая профессия — режиссёр. Думал, что для постановки фильма собираются артисты и договариваются между собой, как снимать. Оказалось, что режиссёр — хозяин картины, главный человек. Тогда он подал на режиссёрский.

Вгиковские педагоги боялись его брать. Он был правдолюбец, совершенно не понимал, что можно говорить, чего нельзя. Педагоги опасались, что он всех перебаламутит и их из-за него выгонят с работы. Но в него поверил Михаил Ромм…

На экзамене Ромм ему говорит: „Ну, расскажите, как себя чувствовал Пьер Безухов в Бородинском сражении“. Шукшин отвечает: „Я это не читал. Очень толстая книжка, руки не доходят“. Ромм нахмурился: „Вы что же, толстых книжек совсем не читаете?“ Шукшин говорит: „Нет, одну прочёл. "Мартин Иден". Очень понравилась“. Ромм сказал: „Какой же вы директор школы, вы некультурный человек. Нет, вы не можете быть режиссёром“. И тут вдруг Шукшин стал на него кричать: „А вы знаете, что такое директор школы? Дрова к зиме у председателя сперва выбей, потом вывези да наколи, чтоб детишки не мёрзли. Учебники раздобудь, парты почини, керосину добудь, учителей размести. А машину — с хвостом на четырёх копытах — и ту в колхозе не выпросишь. Где шагом, где бегом, грязь — во… Где уж тут книжки читать!“ Вгиковские бабки были счастливы — нагрубил Ромму, сейчас его выгонят. А Ромм заявил: „Только очень талантливый человек может иметь такие нетрадиционные взгляды. Я ставлю ему пятёрку“».

Поступив во ВГИК, Шукшин поселился в общежитии института на Трифоновской улице. В 1955 году вступил в ряды КПСС. В декабре того же года, из-за обострения язвы желудка, он попал в Остроумовскую больницу. Один из его соседей по палате — И. Черейский — позднее вспоминал:

«Кино не было единственной темой наших разговоров. Шукшин заводил со мной, в сущности совсем незнакомым ему человеком, разговоры на „запрещённые“ в то время темы. Больше всего меня поразило то, что Шукшин, а это было ещё до XX съезда партии (он состоится в феврале 1956 года. — Ф.Р.), до разоблачения культа личности Сталина, без всякого стеснения критиковал всё и вся. Ему всё было не по душе. А уже позднее я узнал, что он был членом партии. Вероятно, обстоятельства сложились так, что вынудили его вступить в КПСС…

И ещё что меня удивило: молодой парень, служил на флоте (а туда, как известно, отбирают стопроцентно уравновешенных людей), а был как натянутая пружина. Видно было, что он с трудом сдерживает свои эмоции…»

Между тем в 1956 году состоялся дебют Шукшина в кино: в фильме С. Герасимова «Тихий Дон» (вторая серия) он сыграл в крошечном эпизоде — изобразил выглядывающего из-за плетня матроса. С этого матроса и началась его кинематографическая судьба.

Летом следующего года Шукшин оказался на практике в Одессе и совершенно внезапно получил приглашение от режиссёра Марлена Хуциева сыграть главную роль в его фильме «Два Фёдора». Вот как вспоминает об этом сам режиссёр: «На аллее Одесской киностудии я встретил человека, незнакомого мне, он был не из студийных. Человека со слегка раскачивающейся походкой, одетого в тёмно-синюю гимнастёрку и галифе, в сапогах — костюм совершенно немыслимый для жаркого одесского июля. Я сразу узнал его, хотя никогда не видел и фамилию его услышал дня за два до этого, и она ничего мне не говорила. И тем не менее я сразу узнал его. Здесь нет никакой мистики. Речь идёт о студенте третьего курса режиссёрского факультета, приехавшем на практику. Я начинал ставить фильм „Два Фёдора“, мне нужен был исполнитель главной роли; сценарий был славный, но несколько, как казалось мне, сентиментальный, и нужен был настоящий солдат.

Среди актёров, которых я знал, мне такой не виделся. И вот вгиковцы, его однокурсники, назвали мне фамилию, которую я никогда не слышал, — Шукшин, самого его ни разу не встречал — он поступил во ВГИК, когда я его кончил. В Одессе он был уже около двух недель, но мне ни разу не попадался. И тем не менее, встретив, я сразу узнал его.

Мы поравнялись, прошли мимо, не сказав ни слова друг другу, — он был на практике у товарища и пробовался на одну из ролей, и до результата проб заговаривать с ним мне было неудобно…

Некоторое время, проходя друг мимо друга, мы продолжали молчать (странно! он вдруг стал попадаться часто), потом стали сдержанно кивать друг другу. Наконец, когда он не был утверждён в картине, в которую пробовался, я предложил ему прочесть сценарий, сказав, что, если он согласится, никого другого снимать не буду (попробую для приличия — он неизвестный, я делаю вторую картину, а по сути, первую, так просто без пробы не дадут).

Он согласился. До сих пор не могу понять, что его привлекло тогда. Главная роль, моя ли откровенность, которой он поверил? Так или иначе, мы условились, и я уехал в Киев утверждать сценарий.

После обсуждения сценария в киевском комитете дали Поправки, было установлено, что я сделаю их прямо в режиссёрском сценарии в короткий срок — две недели. Я остался в Киеве, засел в гостинице, целыми днями писал, резал, клеил. Однажды в дверь постучали, и в номер, к моему изумлению, вошёл Шукшин. Вид у него был хмурый и одновременно смущённый. На мой вопрос, откуда он взялся вдруг, ответил, что приехал на съёмки. Оказалось, что после моего отъезда из Одессы в группе, в которой он до этого пробовался, произошли какие-то неполадки с актёрами и его срочно вдруг утвердили на этот раз на главную роль. Он сообщил, что ему сказали, что мне, мол, сценарий утверждать не собираются и я запущен не буду. Я высказал недоумение, кивнул на груду листов режиссёрского сценария, сообщил, что спешно кончаю, собираюсь сдать, после чего должен быть запущен, и что он, мягко выражаясь, введён в заблуждение. Шукшин произнёс короткое слово „ясно“, подвигал желваками и… уехал в Москву. Был шум, выяснение отношений с дружественной группой, скандал на студии. Потом, когда я был запущен, его за эту решительную акцию не разрешали пробовать, но затем всё улеглось. Потом была работа, о которой, несмотря на то что она протекала тяжело — я всё время болел, — вспоминаю как о счастливом времени…»

Фильм «Два Фёдора» вышел на экраны страны в 1959 году, и его премьера состоялась в столичном Доме кино на улице Воровского. Причём Шукшин это торжественное мероприятие едва не пропустил. Накануне он выпил лишнего, устроил скандал в общественном месте, и его задержала милиция. Когда об этом узнал Хуциев, он тут же бросился выручать Шукшина. Он приехал в отделение милиции и лично встретился с его начальником. Разговор был долгим, и страж порядка долго не хотел идти навстречу. При этом его аргументы были довольно убедительными: «У нас перед законом все равны! — говорил он. — А артисту тем более непозволительно вести себя подобным образом!»

И всё же Хуциеву удалось уломать милиционера. Судя по всему, решающее значение имело то, что Хуциев пригласил начальника отделения на премьеру картины, пообещал устроить ему лучшие места в зале. Премьера оказалась очень успешной, и Шукшина-актёра заметили. С. Бондарчук позднее писал: «Его лицо выделялось среди привычных лиц экранных героев. Оно поражало необыкновенной подлинностью. Словно это был вовсе не актёр, а человек, которого встретили на улице и пригласили сниматься. В Шукшине не было ничего актёрского — наработанных приёмов игры, совершенной дикции и пластики, которые обычно выдают профессионала. Меня, в ту пору уже достаточно опытного актёра, Шукшин заинтересовал…»

Тем временем довольно успешно складывалась и литературная судьба Шукшина. С третьего курса, по совету М. Ромма, он стал рассылать свои рассказы по всем столичным редакциям в надежде, что какая-нибудь из них обратит внимание на его труды. И он не ошибся. В 1958 году в № 15 журнала «Смена» был опубликован его рассказ «Двое на телеге». Однако эта публикация прошла не замеченной ни критикой, ни читателями, и удручённый Шукшин на время перестал рассылать свои произведения по редакциям.

Незамеченной оказалась и дипломная работа Шукшина во ВГИКе — короткометражный фильм «Из Лебяжьего сообщают» (1961). Фильм рассказывал об одном будничном рабочем дне сельского райкома партии в жаркий период летней страды. Посмотрев его, многие коллеги Шукшина посчитали фильм несовременным, в какой-то мере даже скучным. Как пишет Ю. Тюрин: «Я хорошо помню, как охотно смотрели мы, студенты ВГИКа, горячо поддерживали ученические короткометражки Эмиля Лотяну, Хамраева, Георгия Шенгелая, Митты. Эти молодые кинорежиссёры были „современнее“ Шукшина по киноязыку, свободнее владели монтажом, они опирались на остроту, выразительность изображения, даже если это вело к эстетизации кадра…»

Между тем актёрская карьера Шукшина в те годы складывалась гораздо успешнее, чем режиссёрская. После фильма «Два Фёдора» приглашения сниматься посыпались со всех сторон. Буквально за короткий период Шукшин снялся в целом ряде картин: «Золотой эшелон» (1959), «Простая история» (1960), «Когда деревья были большими», «Алёнка», «Мишка, Серёга и я» (все — 1962), «Мы, двое мужчин» (1963) и др.

В начале 60-х одно за другим стали выходить в свет и литературные произведения Шукшина. Хронология этих публикаций такова: рассказы «Правда», «Светлые души», «Стёпкина любовь» были напечатаны в журнале «Октябрь» № 3 за 1961 год; «Экзамен» в № 1 за 1962-й; «Коленчатые валы» и «Лёля Селезнёва с факультета журналистики» в № 5 за тот же год.

В 1963 году в издательстве «Молодая гвардия» вышел первый сборник Шукшина под названием «Сельские жители». В том же году в журнале «Новый мир» (№ 2) были напечатаны два его рассказа: «Классный водитель» и «Гринька Малюгин» (цикл «Они с Катуни»). На основе этих рассказов Шукшин вскоре написал сценарий своего первого полнометражного фильма «Живёт такой парень». Съёмки картины начались летом того же года на Алтае.

На главную роль — шофёра Паши Колокольникова — Шукшин пригласил своего однокурсника по учёбе во ВГИКе Леонида Куравлёва, которого он уже однажды снимал в своей дипломной работе «Из Лебяжьего сообщают». На другие роли он пригласил ряд известных актёров, часть из которых согласилась работать с режиссёром-дебютантом, часть — нет. Вот, например, что вспоминал на этот счёт актёр Всеволод Санаев: «Однажды Шукшин позвонил мне: „Всеволод Васильевич, я хочу поставить картину. Не могли бы вы принять участие в съёмках?“ Я спросил: „А кто написал сценарий?“ — „Я“. — „А режиссёром будете тоже вы?“ — „Тоже я“. И вот тут-то я засомневался: не многого ли он хочет? И так ли уж много отпущено ему природой, чтобы он сразу и жнец, и швец, и на дуде игрец? Да, актёр он талантливый: это он доказал в фильме „Два Фёдора“. Но зачем же он начинает теперь писать ещё и сценарии, да ещё и сам ставить их! И мне показалось, что Шукшин переоценивает себя. Тогда-то я и сослался на то, что занят, вроде бы не смогу принять участие в его картине. „Ну что ж, очень жаль, — ответил он. — А мне бы хотелось“. Я ещё раз уклонился: „Ну как-нибудь в другой раз“».

После выхода фильма «Живёт такой парень» Санаев пожалел о своём отказе сниматься в нём. И с тех пор каждый раз, когда его приглашал сниматься в свои картины Шукшин, он считал за честь принять его предложение.

Картина «Живёт такой парень» вышла на экраны страны в 1964 году и получила восторженные отклики публики: в прокате она заняла 13-е место, собрав на своих сеансах 27 млн. зрителей. Хотя сам Шукшин был не слишком доволен его прокатной судьбой. Дело в том, что фильм почему-то записали в разряд комедий и, отправив в том же году на международный кинофестиваль в Венецию, выставили его на конкурс детских и юношеских фильмов. И хотя картине присудили Главный приз, Шукшин был не удовлетворён. Ему даже пришлось выступить на страницах журнала «Искусство кино» (№ 9) с собственным пояснением к фильму. Вот что он заявил: «Я очень серьёзно понимаю комедию. Дай нам бог побольше получить их от мастеров этого дела. Но в комедии, как я её понимаю, кто-то должен быть смешон. Герой прежде всего… Герой нашего фильма не смешон».

Между тем если публика в большинстве своём приняла фильм восторженно, то коллеги Шукшина по режиссёрскому цеху отнеслись к нему прохладно. К. Рудницкий отмечает: «Кинематографисты тогда увлечены были формальными поисками, новациями А. Тарковского, М. Хуциева, А. Алова и В. Наумова, С. Урусевского. Первая картина Шукшина разочаровывала уже своей внешней непритязательностью. Скромная комедия, довольно узкая по теме, традиционная по форме, центростремительная, со всех сторон стянутая к фигуре главного персонажа. Никаких режиссёрских метафор. Никаких операторских эффектов. Фильм как фильм. Сценарист и режиссёр Шукшин делал вид, что он, дебютируя, показывает одну только свою профессиональную грамотность, с него, мол, и этого довольно. Форма дышала невинной кротостью, выступала с простодушием, едва ли не застенчивым. Автор притворялся, якобы его единственное желание — выглядеть не хуже людей. Кто знал Шукшина, тот догадывался, сколь напускное это смирение. Но его тогда не многие знали».

В те же годы существенные изменения происходили и в личной жизни Шукшина. Поскольку его первая жена Мария Шуйская не смогла переехать в Москву, Шукшин завёл роман с молодой актрисой Лидией Александровой. Когда Шумская об этом узнала, она немедленно с ним развелась. К слову, её отец специально приезжал в Москву, чтобы зарезать неверного зятя, но в последний момент что-то остановило его от рокового шага. Шукшин жил с Александровой в общежитии на Трифоновской и вёл себя не самым лучшим образом: бил её смертным боем за малейшую провинность. Как ни странно, но Александрова стоически терпела побои мужа, видимо, в душе питая к нему тёплые чувства. В благодарность за это Шукшин снял её в своём первом фильме — «Живёт такой парень», причём в главной роли. Однако именно этот фильм их тогда и развёл. Во время работы над ним Шукшин увлёкся известной поэтессой Беллой Ахмадулиной, которая сыграла в этом же фильме небольшую роль журналистки. Но из этого романа ничего путного тоже не получилось.

Вскоре после этого судьба свела Шукшина с другой женщиной — Викторией Софроновой. Было ей в ту пору 33 года, она была разведена и трудилась редактором в журнале «Москва». Вот что она вспоминает о тех днях:

«Как-то я прочитала в „Новом мире“ цикл рассказов „Они с Катуни“. Автор Шукшин. Мне понравилось. Позже я узнала, что в Центральном Доме литераторов состоится обсуждение его новой повести, и пошла туда вместе с друзьями.

Признаться, та повесть Шукшина была слабой. Её критиковали. И я тоже. Когда все стали расходиться, я почувствовала, что… мои ноги не идут. Мне стало жаль Шукшина. Я подошла, стала его утешать, напомнила о других — удачных — произведениях.

Потом ушла с друзьями в кафе. Заказали столик, и вдруг туда же заходит Шукшин. С Беллой Ахмадулиной. У них тогда заканчивался роман, и это был их прощальный вечер. С ними были ещё Андрей Тарковский с женой. Случайно или нет, но мы оказались с Шукшиным за столиками лицом к лицу. И весь вечер смотрели друг другу в глаза. Хотя мне, в общем-то, не свойственна такая смелость.

Потом он меня нашёл. Я тогда только развелась с мужем, детей не имела…

Жили мы вместе, но Вася часто был в разъездах, на съёмках. Когда приезжал, к нам приходили его друзья: оператор Саша Саранцев, Вася Белов. Мы всё спорили. Я и мама защищали советскую власть, а Вася ругал. У него же отец был репрессирован. И он вообще очень отличался от всех. В шкафу, например, у него стояла иконка.

Я Шукшина очень любила. А он был ревнив. Однажды даже подрался с Саранцевым из-за того, что тот, прощаясь, меня поцеловал.

Однажды он позвал меня на родину, в Сростки. Мать и сестра Василия мне показались строгими, но хорошими. До тех пор, пока мы с Шукшиным были вместе, они поддерживали со мной отношения. Потом с Васей что-то произошло, он охладел. Я поняла, что мы скоро расстанемся. Сказала об этом ему. И вскоре забеременела…»

Видимо, первая серьёзная трещина в их отношениях произошла летом 1964 года, когда Шукшин отправился в Судак на съёмки фильма «Какое оно, море?» (режиссёр Э. Бочаров). И там судьба свела его с 26-летней киноактрисой Лидией Федосеевой.

Федосеева приехала в столицу из Ленинграда и в 1957 году поступила во ВГИК. Тогда же начала сниматься. В 1959 году на экраны страны вышел фильм «Сверстницы», в котором Федосеева сыграла одну из главных ролей — студентку Таню.

В том же году во время съёмок очередного фильма в Киеве она познакомилась с актёром Киностудии имени Довженко Вячеславом Ворониным (снимался в фильмах: «Первый эшелон», «Иванна», «Кочубей», «Сон» и др.) и в 1960 году родила от него девочку, которую назвали Настей. Однако рождение ребёнка отрицательно сказалось на её учёбе во ВГИКе — вскоре за систематические пропуски занятий Федосееву отчислили. Пришлось её молодому супругу идти на поклон к декану актёрского факультета ВГИКа. Этот поход завершился успехом — Федосееву восстановили и зачислили в мастерскую С. Герасимова и Т. Макаровой.

Между тем возвращение Федосеевой в столицу сыграло с молодой семьёй злую шутку. Так как Воронин продолжал жить в Киеве, а Федосеева в Москве (при этом их дочка жила у бабушки в Ленинграде), виделись они крайне редко и в конце концов отвыкли друг от друга. Поэтому к 1964 году, когда Федосеева закончила ВГИК и уехала сниматься в картине «Какое оно, море?», её брак с Ворониным успел превратиться в чистую формальность.

Стоит отметить, что, когда Федосеева узнала, что её партнёром по съёмкам будет Шукшин (он должен был сыграть роль бывшего уголовника, матроса Жорку), она расстроилась. Разговоры о его пьяных загулах давно ходили в кинематографической среде, поэтому ничего хорошего от встречи с ним актриса не ждала. Был даже момент, когда она попросила режиссёра подыскать пока не поздно замену Шукшину, иначе они все с ним намаются. Но режиссёр заверил её, что всё будет нормально.

Первая встреча Шукшина и Федосеевой произошла в поезде по дороге в Судак. Она ехала в одном купе со своей дочкой Настей и операторами картины. Шукшин пришёл к ним в гости, причём пришёл не с пустыми руками — принёс с собой бутылку вина.

Л. Федосеева вспоминает:

«Я потихоньку наблюдала за Шукшиным: глаза у него зелёные — весёлые, озорные и хулиганистые. Компания оказалась на редкость приятной, и я запела. И запела — „Калину красную“. Он вдруг странно посмотрел на меня я подхватил…

Когда же все заснули, чувствую, как кто-то входит в купе. Смотрю — Вася. Тихонько присаживается ко мне и говорит: „Ну, давай, рассказывай о себе“. Всю ночь мы проговорили.

Когда ехали в автобусе в Судак, остановились в лесочке. Помню, я первая вошла в автобус, а Шукшин за мной и что-то под пиджаком держит. Спрашиваю: зверька поймал? А он мне — маленький букетик цветов. Потом узнала, что это были первые цветы, которые он подарил женщине. Я долго хранила их».

Несмотря на внезапно вспыхнувшее в нём чувство к молодой актрисе, Шукшин и на этих съёмках позволял себе напиваться. Правда, делал это в свободное от съёмок время. В процессе съёмок он вызвал с Алтая своих маленьких племянника и племянницу, детей сестры Наташи. Сделал это для того, чтобы детишки увидели наконец море, про которое читали только в книжках.

Между тем 12 февраля 1965 года у Виктории Софроновой родилась девочка от Шукшина. Её назвали Катей. Узнав об этом, Шукшин приехал в роддом и передал молодой матери… бутылку портвейна. И самое удивительное — эту передачу приняли.

Через несколько дней Викторию с ребёнком выписали из роддома, и когда они вышли на улицу, там их уже дожидался Шукшин. Но радостной встречи не получилось. Виктория уже знала, что её любимый встречается с другой женщиной, и тут же потребовала от него сделать окончательный выбор. Но ничего вразумительного Шукшин ей сказать так и не смог. И она его выгнала. И хотя он и после этого продолжал приходить к ней и к ребёнку, тёплых отношений между ними уже не было.

В. Софронова вспоминает: «Вася оказался меж двух огней. Он жил то с Лидой, то со мной. Ему дали квартиру в Свиблове, и когда у него что-то с ней не заладилось, она ушла, он пригласил нас с Катей к себе. Мы приехали, но мне было там неуютно, к тому же Вася пил. Мы уехали к себе…»

Тем временем выходит новая книга его рассказов под названием «Там вдали…», а в 1966 году на экранах появляется его новый фильм — «Ваш сын и брат», который через год удостаивается Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых.

Несмотря на официальное признание, фильм вызвал неоднозначную реакцию. Многие упрекали Шукшина в «апологии» сельской патриархальности. Во время встречи со зрителями в подмосковном Обнинске Шукшина «подкололи» язвительным вопросом: «Если вам так не нравится город, почему же вы не уедете в деревню?» Видимо, желание объясниться с публикой побудило его написать статью, которую в ноябре 1966 года опубликовал журнал «Сельская молодёжь». Приведу отрывок:

«Сколько ни ищу в себе „глухой злобы“ к городу, не нахожу. Вызывает злость то, что вызывает её у любого, самого потомственного горожанина. Никому не нравятся хамоватые продавцы, равнодушные аптекари, прекрасные зевающие создания в книжных магазинах, очереди, теснота в трамваях, хулиганьё у кинотеатров и т.п. Если есть что-то, похожее на неприязнь к городу, — ревность: он сманивает из деревни молодёжь. Здесь начинается боль и тревога…

Так у меня вышло к сорока годам, что я — ни городской до конца, ни деревенский уже. Ужасно неудобное положение. Это даже — не между двух стульев, а скорей так: одна нога на берегу, другая в лодке. И не плыть нельзя, и плыть вроде как страшновато… Но и в этом моём положении есть свои „плюсы“… От сравнений, от всяческих „оттуда-сюда“ и „отсюда-туда“ невольно приходят мысли не только о „деревне“ и о „городе“ — о России».

В конце концов мысли о России привели Шукшина к идее снять фильм о Степане Разине. По словам Федосеевой, в течение всего 1965 года Шукшин внимательно изучал исторические труды, конспектировал источники, выбирал из антологий нужные себе народные песни, изучал обычаи середины и конца XVII века и совершил ознакомительную поездку по разинским местам Волги. В марте следующего года он подал заявку на литературный сценарий «Конец Разина», и она первоначально была принята. Съёмки намечались на лето 1967 года. Шукшин был целиком захвачен этой идеей и забросил все остальные дела: он даже прекратил сниматься в кино, хотя его звали к себе многие известные режиссёры. Только для С. Герасимова он сделал исключение, снявшись в 1966 году в эпизодической роли журналиста-международника в его картине «Журналист». Однако высокое кинематографическое начальство внезапно изменило свои планы и съёмки фильма заморозило. При этом были выдвинуты следующие доводы: во-первых, сейчас нужнее фильм о современности, во-вторых, двухсерийный фильм на историческую тему потребует огромных денежных затрат.

То же самое произошло и с другой идеей Шукшина — желавшем экранизировать собственную сатирическую сказку «Точка зрения». Во время обсуждения этой заявки на студии имени Горького коллеги Шукшина внезапно приняли его идею в штыки. Известный режиссёр С. Юткевич, к примеру, заявил: «Картина в целом предстаёт Настолько неутешительной, что вряд ли она принесёт много радости зрителям, даже желающим надсмеяться над своими недостатками и трудностями в наступающем юбилейном году». (Приближалось 50-летие советской власти. — Ф.Р.)

А вот к какому выводу пришёл тогда критик Р. Юренев: «Понимая намерения Шукшина бороться с мещанством, хорошо зная трудности „опасного“ жанра сатиры, я всё же должен прийти к выводу, что сценарий „Точка зрения“ Шукшину не удался. До Зощенко он не дотянулся, Пырьева не развенчал, советского „Расёмона“ не создал».

Выводы коллег произвели на Шукшина тягостное впечатление.

Вспоминает С. Ростоцкий: «У меня в столе лежит копия письма, которое я однажды направил Василию Шукшину в его алтайские Сростки. Не так давно мне эту копию передала одна женщина. В своё время было очень тяжёлое положение у Василия Макаровича — и творческое, и бытовое. Лечился он двумя способами: русским национальным напитком и поездками на родину в Сростки. Вот уехал он в очередной раз. Я в этот период фильм снимал. И вдруг вызывает меня директор Киностудии имени Горького Григорий Иванович Бритиков и говорит: „Стас, с Васей плохо, поезжай, привези“. Не мог я тогда поехать — нельзя было бросить съёмочную группу, оставить картину. Сел за это письмо. В нём я рассуждал о самоубийстве — все ведь боялись именно этого, что Шукшин что-нибудь с собой сделает. А я писал о своём поколении, о войне, о том, что вхожу в три процента счастливчиков 1922 года рождения, которые вернулись в мае 1945-го. Василий Макарович приехал. Надо было его знать… Он подошёл ко мне в коридоре киностудии и пожал руку: „Спасибо“».

А вот что вспоминает о тогдашнем состоянии мужа Федосеева-Шукшина:

«Вася мог две-три недели пить, был агрессивный, буйный. Я выгоняла из дома всех, кого он приводил. На себе его не раз притаскивала. Был даже случай, когда увидела мужа лежащим около дома, а я тогда была беременная. Лифт не работал. Что делать? Взвалила на себя и потащила. Думала, рожу. До этого два года у нас не было детей, для меня это было трагедией. Когда же родилась Маша (в 1967 году), он бросил на время пить. Дети его спасли…

Он за 10 лет нашей жизни только раза три, от силы пять, объяснялся мне в любви, да и то — от обиды или ревности. И вместе с тем хорошо знал меня, понимал».

Через год после Маши родилась ещё одна девочка — Оля. Это радостное известие застало Шукшина в окрестностях Владимира на съёмках картины «Странные люди». В основу её легли три шукшинских рассказа: «Чудик», «Миль пардон, мадам!» и «Думы».

Путь этого фильма к экрану оказался довольно сложным. Целых восемь месяцев сдавал его Шукшин. Попутно он успел сняться в нескольких картинах: у С. Герасимова в «У озера», у И. Шатрова в «Мужском разговоре», у Ю. Озерова в «Освобождении» и советско-венгерском фильме «Держись за облака» (в ноябре 1969 года слетал на съёмки в Будапешт). А в начале следующего года фильм «Странные люди» наконец был принят и вскоре выпущен на экран.

В ноябре Шукшина пригласили на премьеру «Странных людей» в Париж. Вместе с ним туда выехал и режиссёр Глеб Панфилов. Послушаем его рассказ: «Шукшин в бороде Степана Разина, в кепочке массового пошива и в плаще неизвестного происхождения едет в Парижский киноцентр на премьеру своей картины „Странные люди“ и моего „Начала“. Едем мы вместе. Помню, перед демонстрацией нас угощали каким-то замечательным, сверхмарочным шампанским — из подвалов времени. Вкуса не помню — так волновался. А Вася и вовсе не пил. Он вообще в то время дал зарок не пить ни капли, и своё слово сдержал до самой смерти. Потом рассказывал, что однажды пошёл со своей маленькой дочкой Машей гулять. Встретил приятеля, зашли на минуту отметить встречу. Дочку оставили на улице. И забыли. А когда вышел из кафе, дочки не оказалось. В ужасе он обегал весь район. Что пережил — не рассказывал, но, по-видимому, это так его потрясло, что он поклялся никогда больше не пить, что и выполнил. Мне кажется, что он вообще выполнял всё, что задумывал, всё, что зависело от него, лично от него, от силы его воли, его характера. Но, конечно, ничего не мог сделать, когда ему мешали, когда за него решали».

Об этом же рассказ А. Заболоцкого:

«С 1969 года (я работал с ним до последних дней) ни разу ни с кем Шукшин не выпил. Даже на двух его днях рождения не тронул он спиртного, а нам разливал без паузы, рассказывал не без гордости: у Михаила Александровича в гостях не выпил, на что обиженный Шолохов обронил ему: „Буду в Москве у тебя, чашки чаю не трону“.

Однажды я расспрашивал его: „Как это тебе удаётся? Надо же, был в Чехословакии и пива там не попробовал! Ну как такое возможно россиянину?! Иль ты себе пружину какую вшил?“ Он не сердился, прохаживаясь по номеру гостиницы: „Не в пружинах дело. Был я по протекции Василенко у одного старичка доктора, который, знал я, лечил Есенина, и из той беседы вынес — только сам я, без лекарств, кузнец своего тела. Надо обуздывать себя…“»

В 1969 году Шукшину было присвоено звание заслуженного деятеля искусств РСФСР.

В начале 70-х годов ему пришлось присутствовать на нескольких судебных заседаниях, посвящённых разрешению тяжбы между его женой Л. Федосеевой-Шукшиной и её первым мужем В. Ворониным. Суд должен был решить судьбу их дочери Насти, которая в то время жила у бабушки, матери Воронина, в городе Жердевке на Украине. Несмотря на то что на сторону Федосеевой-Шукшиной встала центральная пресса (газеты «Известия», «Советская Россия» поместили статьи в её поддержку), суд вынес решение оставить девочку у бабушки.

Что касается творческих планов Шукшина в тот период, то его не оставляет надежда поставить фильм о Степане Разине. В феврале 1971 года он пишет очередную заявку на имя директора Киностудии имени Горького Г. Бритикова. Но ему опять заявили, что сейчас нужнее фильм о современности.

Рассказывает В. Фомин: «На мой взгляд, был здесь момент ревности. Все прекрасно отдавали отчёт: осуществись этот фильм — место лидера студии пришлось бы наверняка уступать Шукшину. Не хотелось! По крайней мере, чем тогда объяснить, что С. Герасимов, в других случаях энергично бившийся за фильмы своих учеников или режиссёров, которым он покровительствовал, и способный сделать очень многое, в случае со „Степаном Разиным“ как-то вёл себя тихо и нейтрально? И, надо полагать, прав многознающий В. Баскаков, утверждая, что, если бы Герасимов вступился за Шукшина, дело бы можно было выиграть».

В итоге уже второй раз Шукшин был вынужден снимать вместо «Разина» совсем другую картину. Этим фильмом стали «Печки-лавочки». В своей заявке Шукшин так излагает содержание сценария:

«Это опять тема деревни, с „вызовом“, так сказать, в город. Иван Расторгуев, алтайский тракторист, собрался поехать отдохнуть к Чёрному морю. История этой поездки и есть сюжет фильма. Историю эту надо приспособить к разговору об:

1. Истинной ценности человеческой.

2. О внутренней интеллигентности, о благородстве.

3. О достоинстве гражданском и человеческом…»

На роль Ивана Расторгуева Шукшин с самого начала наметил своего любимого актёра — Леонида Куравлёва. Однако тот внезапно отказался и предложил Шукшину… взять эту роль себе. Шукшин так и сделал. И не ошибся. Как писала позднее Н. Зоркая: «Вот тут-то и обнаружилось, какого артиста имеет советский кинематограф в Василии Шукшине! Открылось во всю ширь широкого экрана, в максимальном приближении к нам на крупных и сверхкрупных планах: режиссёр и оператор в „Печках-лавочках“ увлекались широким экраном и сверхкрупными планами, специально выделяли и укрупняли в лице человека как бы центральную „зону общения“ и мимической выразительности — глаза, губы.

Наверное, юмор есть первое свойство актёрской игры Шукшина в „Печках-лавочках“. И ещё тонкая, просто филигранная, изысканная отделка роли».

Стоит отметить, что в отличие от критики публика приняла этот фильм достаточно сдержанно. В прокате 1973 года он занял 27-е место (17,1 млн. зрителей), пропустив вперёд себя поделки типа «Случайного адреса» или «Человека в штатском».

Сам Шукшин вспоминал: «Как-то в связи с фильмом „Печки-лавочки“ я получил с родины, с Алтая, анонимное письмо. Письмецо короткое и убийственное: „Не бери пример с себя, не позорь свою землю и нас“. Потом в газете „Алтайская правда“ была напечатана рецензия на этот же фильм (я его снимал на Алтае), где, кроме прочих упрёков фильму, был упрёк мне — как причинная связь с неудачей фильма: автор оторвался от жизни, не знает даже преобразований, какие произошли в его родном селе… И ещё отзыв с родины: в газете „Бийский рабочий“ фильм тоже разругали, в общем, за то же. И ещё потом были выступлении моих земляков (в центральной печати), где фильм тоже поминался недобрым словом… Сказать, что я всё это принял спокойно, значит, зачем-то скрыть правду. Правда же в том, что всё это, и письма, и рецензии, неожиданно и грустно…»

Между тем в конце 1972 года Шукшин перешёл со Студии имени Горького на «Мосфильм» — здесь ему обещали помочь в постановке фильма о Степане Разине. Как вспоминал позднее С. Бондарчук: «Шукшин перешёл в Первое творческое объединение киностудии „Мосфильм“, художественным руководители которого я являюсь, когда уже был написан сценарий „Я пришёл дать вам волю“ — о Степане Разине. Мне казалось, что на Студии детских фильмов имени Горького картину по этому сценарию будет трудно поставить. Шукшину нелегко там работалось. Он и сам говорил об этом. И переход его на „Мосфильм“ был внутренне предрешён».

Однако и здесь ситуация с «Разиным» оказалась достаточно сложной. Руководители «Мосфильма» отделывались расплывчатыми обещаниями и конкретных сроков постановки Шукшину не называли. Ему даже пришлось искать помощи в ЦК КПСС, но и там ответ был туманный: «Мы постараемся разобраться…»

Тем временем, пока в ЦК разбирались, Шукшин приступил к съёмкам очередной своей картины — «Калина красная». Работа над ним началась весной 1973 года в Вологодской области, под Белозёрском. Как и в «Печках-лавочках», Шукшин выступил в трёх ипостасях: режиссёр, сценарист и исполнитель главной роли. На встрече со зрителями в Белозёрске той же весной он так объяснял замысел:

«Эта картина будет поближе к драме. Она — об уголовнике. Уголовник… Ну, какого плана уголовник? Не из любви к делу, а по какому-то, так сказать, стечению обстоятельств житейских…

Ему (Егору Прокудину) уже, в общем, сорок лет, а просвета никакого в жизни нет. Но душа-то у него восстаёт против этого образа жизни. Он не склонен быть жестоким человеком… И вот, собственно, на этом этапе мы и застаём нашего героя — когда он в последний раз выходит из тюрьмы. И опять перед ним целый мир, целая жизнь».

Заключительная часть работы над картиной совпала с обострением язвенной болезни. Вспоминает В. Фомин:

«Я сам своими глазами видел, как буквально умирал, таял на глазах Шукшин, сбежавший из больницы, чтобы исполнить навязанные „исправления“ и тем самым спасти картину от худшего. „Калина красная“ была уже вся порезана, а самому автору надо было немедленно возвращаться в больницу. Но он боялся оставить фильм в „разобранном“ виде, чтобы как-то „зализать“, компенсировать нанесённые раны, хотел сам осуществить чистовую перезапись. Смены в тон-студии казались нескончаемыми — по двенадцать и более часов в сутки. Но буквально через каждые два-три часа у Василия Макаровича начинался очередной приступ терзавшей его болезни. Он становился бледным, а потом и белым как полотно, сжимался в комок и ложился вниз лицом прямо на стулья. И так лежал неподвижно и страшно, пока боль не отступала. Он стеснялся показать свою слабость, и его помощники, зная это, обычно уходили из павильона, оставляя его одного. Тушили свет и уходили.

Сидели в курилке молча. Проходило минут двадцать–тридцать. Из павильона выходил Шукшин. Всё ещё бледный как смерть. Пошатываясь. Как-то виновато улыбаясь. Тоже курил вместе со всеми. Пытался даже шутить, чтобы как-то поднять настроение. Потом все шли в павильон. И снова приступ…»

Фильм вышел на экраны страны в 1974 году и буквально потряс зрителей — ничего подобного в отечественном кинематографе ещё не было. Рассказывает С. Бондарчук: «Помню один из первых просмотров фильма. Это было в Госплане СССР. Так случилось, что до последней минуты мы не знали, будем показывать фильм или нет. Все были очень напряжены, особенно Шукшин. Просмотр всё-таки состоялся. Когда фильм окончился, зрители аплодировали и на глазах у многих были слёзы, Шукшин всё повторял мне: „Ты видишь, им понравилось!“ Он ликовал».

На VII Всесоюзном кинофестивале в Баку в апреле 1974 года «Калина красная» была награждена Главным призом — первый случай в практике проведения отечественных кинофорумов. Причём жюри специально оговорило своё решение: «Отмечая самобытный, яркий талант писателя, режиссёра и актёра Василия Шукшина, Главная премия фестиваля присуждена фильму киностудии „Мосфильм“ „Калина красная“».

Кроме этой награды, фильм в дальнейшем соберёт и целый букет других: приз польских критиков «Варшавская сирена-73», приз фестиваля в Западном Берлине и приз ФЕСТ-75 в Югославии.

В прокате 1974 года фильм занял 2-е место, собрав на своих сеансах 62,5 млн. зрителей.

Следует отметить, что последний год жизни Шукшина складывался для него на редкость удачно, как в плане творческом, так и личном. В 1973 году вместе с семьёй он наконец переехал из тесной комнатки на Переяславской улице в новую квартиру на улице Бочкова. В свет выходит новый сборник его рассказов «Характеры», который тут же становится главным событием в прозе и предметом острейших дискуссий. В Большом драматическом театре Г. Товстоногов решается ставить спектакль по пьесе Шукшина «Энергичные люди». (Это было первое сотрудничество Шукшина с театром — до этого он театра не любил, унаследовав эту нелюбовь от своего учителя М. Ромма.) Генеральная репетиция спектакля состоялась в июне 1974 года с участием Шукшина и произвела на него прекрасное впечатление.

Он ни на день не терял надежды снять фильм о Степане Разине. Своё твёрдое обещание помочь ему дал С. Бондарчук, но взамен этой помощи он уговорил Шукшина сняться в его новой картине — «Они сражались за Родину». Шукшину в нём предстояло сыграть роль бронебойщика Лопахина. Съёмки должны были проходить в августе–октябре 1974 года на Дону. Так как эти месяцы оказались последними в жизни Шукшина, стоит остановиться на них подробнее.

4 сентября в «Литературной газете» был опубликован рассказ Шукшина «Кляуза», который вызвал огромный интерес у читателей (его читал даже сам Л. Брежнев) и жаркие дискуссии. О чём говорилось в этом очерке?

Шукшин описывал в нём действительный случай, который произошёл с ним в декабре 1973 года. Рассказывает С. Бондарчук:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.