Глава первая
Глава первая
Защита южных торговых путей Российской империи. Помощь Персии в борьбе с племенами шахсеванов и местной революцией. Шахская казачья бригада. В преддверии Великой войны Россия берет под военный контроль северную часть Персии.
В начале XX столетия Персии, как восточной монархии, в истории откровенно не везло с сильными людьми на шахском престоле. Правящая династия Каджаров исчерпала себя, будучи уже не в состоянии обеспечивать всю полноту центральной власти. В начале века правил Мозафареддин-шах (Музаффар Эд-дин), который имел от многих жен много сыновей. Но ни один из них не подавал больших надежд на право единственного наследника трона.
Мозафареддин-шах ушел из жизни в самом начале 1907 года. Перед смертью, озабоченный состоянием страны, он «позволил» ввести конституцию с Национальным собранием (меджлисом). То есть сделал первый важный шаг на пути установления в Персии конституционной монархии.
На престол вступил его старший сын, 35-летний Мохаммед Али-шах, «стажировавшийся» на должности губернатора Тевриза, столицы Иранского Азербайджана, едва ли не самой развитой в экономическом отношении административной единицы страны. Человеком он был безвольным, нерешительным, больше походя на игрушку в руках дворцовых партий. При нем при дворе власть стали забирать не кланы персидских сановников, а вожди воинственных полукочевых бахтиарских племен, которые проживали на юго-западе страны.
Есть и другая характеристика сына Мозафареддин-шаха. Его сын и наследник «был консерватором и деспотом, пытавшимся, несмотря на пустую казну, избавиться от конституции силой. Вопреки торжественной клятве следовать конституции спустя полгода он послал почти разбойничьи нерегулярные войска, состоявшие в основном из казаков, которые, бесчинствуя над мирными жителями, разбомбили здание меджлиса и схватили несколько ведущих либералов».
Новому правителю досталась страна, далеко не процветающая и давно пришедшая во внутренний упадок, который грозил в одночасье превратиться в хаос. По оценкам, в Персии к концу 1908 года проживали 8 миллионов человек, четверть которых на окраинах и в центральной части составляли кочевые и полукочевые племена, в своей массе не титульной национальности: курды, луры, бахтиары, туркмены, арабы, белуджи, кухгилуйе, кашкайцы, афшары, бахарлу, афганцы и многие другие.
Опасность этих кочевых и полукочевых племен для шахского правительства состояла в том, что они при каждом удобном случае демонстрировали официальному Тегерану свою независимость от центральной власти. Причем такие демонстрации легко подкреплялись конными вооруженными ополчениями этих племен, которые составляли немалую часть шахской армии в случае войны с соседями, будь то оттоманская Турция или Афганистан.
Показательно, что в кровавых стычках между кочевыми племенами и местной властью (то есть персами) верх одерживали, как правило, первые. Впрочем, такие столкновения с применением военной силы почти всегда имели чисто локальный характер. То есть они происходили в зоне кочевий того или иного племени, в местах его расселения, на «подконтрольных» участках торговых путей.
Но при этом за ходом развития таких «мятежных» событий заинтересованно следили соседние племена, мало симпатизировавшие шахской администрации. И потому кочевники были готовы в любой час «заявить о себе» и своих интересах в том локальном конфликте сбором конного племенного ополчения. Оно собиралось совсем быстро, если речь заходила о военной добыче.
Шахское же правительство за неимением должной реальной военной силы на ведение каких-либо крупномасштабных карательных операций в зоне расселения племен не решалось. Оно прекрасно понимало исход такого дела с применением оружия. Поэтому речь могла идти только об обеспечении жизненно важных для страны торговых путей от разбоев. Незаконным же взиманием поборов с купцов занимались и шахские чиновники. Делали они это, как правило, вполне безнаказанно.
Такое положение дел на рубеже двух столетий особенно характерно смотрелось в жизни воинственных племен Иранского Курдистана. Впрочем, основанием этого был внутренний уклад жизни кочевников-курдов, избравших местом своего обитания не низину с благодатными большую часть года пастбищами, а неприступные горы турецкого приграничья.
О такой разбойной жизни курдских племен Персии писалось в ту эпоху не раз. Пожалуй, одним из самых интересных свидетельств могут быть «Записки сестры милосердия Кавказского фронта» Христины Семиной, которую фронтовая судьба в годы Первой мировой войны забросила в горы остана Западный Азербайджан, населенные кочевыми курдами. Семина писала об их повседневной жизни и ее смысле так:
«Высоко в горах, в труднодоступных местах, живут в своих поместьях курдские ханы, а с ними их подданные, простые курды. Они работают на ханов и кое-что имеют и сами тоже. Бедному курду не много надо. У него жен мало. Зато у хана их всегда столько, что содержание и наряды их обходятся ему очень дорого. Жены простых курдов сами ведут все работы в поле и по дому, ибо их мужчины почти всегда отсутствуют по разбойным и грабительским делам — своим и ханским…»
В правление Мозафареддин-шаха Персия как государство оказалась в состоянии полнейшей анархии, что коснулось даже ее столицы. Сказывалась даже не слабость военной силы шаха. Его казна оказалась почти пустой, поскольку в нее перестали в своей массе поступать доходы от торговых дел. Причина виделась в том, что важнейшие караванные пути оказались в руках воинственных племен шахсеванов, курдов и туркмен, которые теперь открыто днем и ночью разбойничали «на большой дороге».
Но разбойники на торговых бедах были для государственной казны только немалой частью большой беды. Другой большой частью стало то, что в казну совсем перестали поступать подати (налоги) с местного населения. Они, однако, продолжали собираться, но «растекались» по бездонным карманам шахских чиновников самого разного ранга, вплоть до губернаторов останов и начальников местных гарнизонов, которым тоже надо было чем-то «кормиться». Жалованье персидским военным выплачивалось или весьма нерегулярно или совсем не выдавалось.
То есть при Мозафареддин-шахе казнокрадство в Персии развилось до такой степени, что стало напрямую подрывать центральную власть. Почти нечем было выдавать жалованье регулярной армии и армии чиновников, содержать шахский двор и дипломатические миссии за рубежом, обеспечивать деньгами прочие государственные нужды.
Слабостью одной из когда-то великих держав Ближнего Востока, естественно, воспользовались заинтересованные Российская империя и Великобритания. Но мотивы интересов были у Санкт-Петербурга разные, можно сказать, диаметрально противоположные. О российских интересах в Персии будет сказано ниже, а Лондон, естественно, помышлял прежде всего о расширении колониальной империи английской короны на дальних подступах к британской Индии. Королевское правительство, не таясь, считало, что Персидский залив и его побережье должны были стать зоной британского влияния. Чего, впрочем, Великобритания добилась на немалый исторический срок за счет владений султанской Турции.
По известному соглашению между Британией и Россией от 18 августа 1907 года, действовавшему одно десятилетие, шахская
Персия, или, как ее называли в прессе, страна Льва и Солнца, была территориально разделена на три части. Или, говоря иначе, на зоны влияния великих мировых держав.
В зону влияния России входили те останы (провинции) Персии, которые исторически (прежде всего в экономическом, торговом отношении) являлись сферой российских интересов в соседней стране. К тому же стабильная ситуация в ее северной части влияла на безопасность южных границ России.
Ломаная линия сферы российского влияния проходила по параллели севернее древнего города Хамадана. То есть в эту зону попали наиболее экономически развитые останы — Восточный и Западный Азербайджан, Гилян, Мазендеран, Хорасан, окрестности иранской столицы. Здесь проживала немалая часть «работоспособного» населения страны, в котором доля кочевников была небольшая, находились такие крупные торговые города, как Тебриз, Решт, Мешхед, Казвин, Ардебиль, и один из крупнейших портов на южном Каспии — Энзели.
Великобритания взяла под свое влияние южную часть страны, прилегающую к Персидскому заливу. Ломаная линия сферы английского влияния в северной ее точке (от побережья) касалась города Шираза. Британцев больше всего интересовал район реки Карун, прилегавший к южной части турецкой Месопотамии (современного Ирака), ныне одного из крупнейших в мире мест нефтедобычи.
По российско-британскому договору от 18 августа 1907 года «независимость» сохранял центр Персидского государства с его столицей. Впрочем, слабая шахская администрация полноправно действовала на всей территории страны, если, разумеется, кочевые и полукочевые племена на такое ее право не «ополчались» и не игнорировали его.
Шахским губернаторам в российской зоне влияния приходилось считаться с консулами северного соседа при рассмотрении дел торговых и вопросов защиты российских граждан, прежде всего купцов. Впрочем, в таких взаимоотношениях дело до серьезных конфликтов доходило редко. Персидской стороне и всякого рода недоброжелателям (в том числе и разбойным людям) приходилось считаться с тем, что каждый консул имел охранную сотню казаков-кубанцев, а в Хорасане — всадников Туркменского конного дивизиона. Более того, конвойцы российских консульств имели право носить русскую военную форму, так хорошо знакомую персам.
В 1902 году служебную поездку по Астрабад-Бастамскому району Персии, то есть по приграничным с российским Туркестаном останам Хорасан (по северной части) и Мазендеран, совершил Генерального штаба полковник Бендеров. В следующем году он опубликовал в столице Кавказского наместничества, городе Тифлисе свои путевые записки. Они интересны, в частности, и тем, что в них показывается то, с каким уважением относились в этой «беспокойной» части шахской Персии к россиянам вообще и к русскому военному мундиру, в частности.
В той поездке полковник-генштабист имел личный конвой, состоявший из казаков 1-го Таманского полка Кубанского казачьего войска и всадников Туркменского конного дивизиона. Обе эти воинские части входили в состав Закаспийской казачьей бригады, расквартированной в Закаспийской области (современной Туркмении). Бендеров писал следующее:
«…Обуславливалось это (придача военного конвоя. — А.Ш.) тем, что северные и северо-восточные районы Персии, населенные туркменами, не признававшими персидской власти, представляли арену разбоев и кровавых стычек между кочевниками и персами.
Только престиж русского военного мундира и сильный конвой обеспечивали путешественника от соблазна отравлений и затруднений, которые могли встретиться со стороны местных персидских властей».
Если волнения происходили в портовом Энзели, то на его рейд мог войти русский миноносец, а то и не один, из состава Каспийской военной флотилии. Она базировалась на близкий Баку. Такой корабельный отряд мог «замирить» мятежный Энзели с его окрестностями громом пушечных выстрелов или высадкой десантного отряда прямо в энзелийский порт. Такие примеры в истории случались не раз.
Следует заметить, что в начале XX столетия Россия «вложила» в Персию немалые деньги. Разумеется, она сделала это прежде всего из своих государственных, торговых интересов. На средства российских кампаний, которые вели свои дела в Персии, была разработана стратегически (не преувеличивая в том) дорога от порта Энзели через Решт к столичному Тегерану.
Роль этой дороги, проходившей через богатейший на фоне остальных частей шахского государства остан Гилян, была «знаковой» не только для дел торговли. По этой дороге огромными караванами верблюдов, мулов и ослов везли на погрузку в энзелийский морской порт традиционные персидские товары. Важнейшим из них был шелк, который через Россию расходился по всему европейскому континенту.
В обратном направлении те же караваны, обычно во вьюках, везли товары (преимущественно российские), предназначенные для внутреннего потребления Персии. А из нее они попадали в соседний Афганистан, турецкие Месопотамию и Курдистан, на арабское побережье Персидского залива. Персидские купцы издревле славились предприимчивостью, продвигая русские товары по всему Востоку.
Торговая дорога Энзели — Решт — Тегеран во всех военных событиях, которые происходили на территории Персии с участием России, тоже играла огромную роль. Каспийское море оказалось самым удобным маршрутом переброски войск, в том числе и кавалерии, боеприпасов, провианта и прочих военных грузов, из Баку и других российских портов в Энзели. Из него же шла обратно в Россию эвакуация экспедиционных войск.
Оживленность торговых дел, которые прямо сказывались на благополучии населения Гилянской провинции, прежде всего городов Энзели и Решта, сказывалась на высоком здесь престиже России. Если по всей Персии традиционными были подозрительность и враждебность по отношению к «ференгам», то есть иностранцам-европейцам, то в Гиляне картина была совсем иная.
Видя собственную слабость, правительство Мозафареддин-шаха Каджарского шло на постоянные уступки своим политическим противникам. Шаху приходилось подписывать один за другим подобные высочайшие указы, демонстрируя тем самым отсутствие воли венценосца. Он, как восточный повелитель, был вынужден пойти на учреждение персидского парламента — меджлиса. Персия пошла по пути парламентской монархии.
Его торжественное открытие в столичном дворце Бехаристан состоялось 24 сентября 1906 года. На торжественной церемонии присутствовали шах Мозафареддин Каджар со своим двором и высшее шиитское духовенство страны. Члены меджлиса представляли интересы самых различных слоев иранского общества, хотя о современной демократичности выборов говорить не приходилось.
Депутаты меджлиса в своем подавляющем большинстве оказались политическими противниками шахского правительства. Парламентарии вместо обсуждения вопросов о постепенных реформах, которые должны были изменить лицо и жизнь восточного государства, занялись делом, совсем противоположным реформаторству, то есть борьбой за высшую власть. Они встали на сторону принца Зюлли-Султана, руководителя революционной партии, готовивший в стране переворот и свержение шаха Мозафареддина.
Сторонники принца Зюлли-Султана считали себя конституционалистами, поскольку одним из главных требований их являлось утверждение конституции в стране. Шах и его окружение, естественно, видели в этом крайнее ущемление их реальной власти. Сторонники конституции, в том числе и депутаты меджлиса, учредили даже «свой» отличительный партийный знак. Он носился на правом рукаве выше локтя и представлял из себя розетку из желтой ленты с булавкой в виде полумесяца. От розетки спускались три ленточки — красная синяя и белая. Знак стал символом противостояния шахской власти.
Политическая борьба в последние два года правления Мозафареддин-шаха Каджарского из столицы перекинулась в останы. В крупных городах страны стали образовываться гак называемые общественные органы — энджумены, которые намеревались контролировать деятельность шахской власти в провинциях.
В стране стала складываться следующая ситуация: за власть на местах столкнулись шахская администрация в лице официально назначенных из Тегерана губернаторов, и энджумены. Те и другие при этом демонстрировали свое бессилие. Губернаторы имели откровенно слабые воинские (полицейские) силы, а энджумены опирались на большинство местного населения, которое отличалось своей нерешительностью, пассивностью в действиях против центрального правительства.
Шахская армия при всей ее слабости от этого противостояния на местах оказалась в стороне. В Тегеране при шахском дворе такую ситуацию понимали, и армия «оказалась вне политики», будучи в тех событиях «сама по себе».
Энджумены являли собой в той внутриполитической ситуации в стран, окунувшейся в состояние хаоса и анархии, образ политической наивности. Их члены не задумывались о том, что смена шахов на престоле может запросто привести к тому, что от меджлиса и совсем недавно «дарованной народу» конституции может не остаться и следа.
Для жителей городов одно дело было — поддерживать ораторов-конституционалистов на базарных площадях. Другое дело — брать в руки оружие и проливать кровь, умирать за какую-то конституцию, относительно которой простой люд имел крайне «размытое» представление. О политической активности сельских жителей и кочевых племен (за соплеменников все решали их вожди) говорить не приходилось.
Политическая борьба в меджлисе и крупных городах успокоения стране не дала да и не могла дать. Разбои на дорогах и уличные, рыночные беспорядки продолжались. Шахская администрация демонстрировала неспособность владеть ситуацией и наведения порядка.
Новый шах Мохаммед Али и его окружение в таком положении могли уповать только на внешнюю поддержку династии Каджаров. Такая помощь могла прийти от северного соседа, интересы которого в неспокойной стране оказались под угрозой. Однако Санкт-Петербург, связанный с Лондоном договором по Персии, не решился сразу послать экспедиционные войска в зону своей договорной ответственности.
Такие раздумья при российском императорском дворе нашли отклик в тех персидских кругах, которые были настроены прогермански. Такими кругами оказалась часть конституционалистов. Хотя до начала Первой мировой войны было еще далековато, в Берлине уже подумывали о шахской Персии как своем возможном союзнике.
В тегеранских газетах, далеких от симпатии к России, появились публикации, в которых выражалась «озабоченность» тем, что Персия не в состоянии «выставить достаточное количество войска для борьбы с Россией». После такой посылки давался ответ: в таком случае Персия должна обратиться за военной помощью к европейской державе, которая не позволит русским войскам занять «хотя бы квадратный дециметр персидской территории». Такой державой могла быть только кайзеровская Германия.
Однако Мохаммед Али-шах не испытывал прогерманских чувств. Он считался у себя на родине не только сторонником, но даже другом Российской империи. Шах немного говорил по-русски и любил демонстрировать знание этого языка. Возможно, он с самого начала своего правления попытался бы принять решительные меры для «успокоения» страны, начиная с собственной столицы. Но этого не случилось.
Исследователи Персии начала XX века считают, что причина здесь крылась в характере венценосного Каджара. При этом указывалась его известная склонность «к тихому безделью восточной жизни». Или, говоря иначе, тяги к управлению страной шах откровенно не имел. Вина здесь лежала только на отце шаха, который был обязан позаботиться о тронном будущем сына-наследника. Таким положением дел прекрасно пользовались его царедворцы, тоже не очень озабоченные положением государственных дел.
Из российского посольства в Санкт-Петербург в МИД поступала тревожущая информация. После доклада императору Николаю II, премьер-министру и военному министру она дублировалась в секретной телеграмме царскому наместнику на Кавказе графу И.И. Воронцову-Дашкову с ознакомлением начальнику штаба Кавказского военного округа. Суть информации, поступавшей из Тегерана, сводилась к следующему:
1. Шаху Мохаммед Али-шаху не подчиняются не только вожди кочевых и полукочевых племен, но и парламент — меджлис.
2. Торговые караванные пути оказались в руках воинственных шахсеван, курдских, туркменских и иных племен.
3. Российская торговля в Персии терпит огромные убытки.
4. На иранском севере ширятся выступления революционеров-фидаев из числа местных жителей и выходцев с российского Кавказа, особенно из Баку.
5. Отношение к гражданам России, российским консульствам в ряде мест становится враждебным.
6. Отмечаются факты протурецких и прогерманских настроений как в столице, так и в останах западной части страны.
Все эти события самым непосредственным образом затрагивали не только экономические интересы России, но и безопасность ее южной границы в Закавказье и Туркестане. Так, пограничный наблюдатель секретной депешей доносил в Санкт-Петербург (копия опять же шла в Тифлис, царскому наместнику, который знакомил с содержанием документа окружного начальника штаба) следующее:
«…Денег у Шаха совершенно нет, и он не знает, откуда их достать…
Наблюдается совершенное отсутствие какой-либо организации и системы действий, у него нет ни одного умелого, авторитетного человека, который взял бы все дело в свои руки и пошел бы твердо и настойчиво к намеченной цели…»
Внутриполитическая ситуация в Персии осложнилась до крайних пределов. Дело быстро дошло до того, что меджлис достаточно единодушно встал на сторону открытого противника шаха — принца Зюлли-Султана, «рядившегося в одежду местного революционера». После этого взаимопонимание шаха с парламентариями окончательно расстроилось без всяких надежд на какие-либо компромиссы.
Теперь в то, что скоро начнется вооруженное противостояние, сомневались совсем немногие люди. Их оказалось совсем мало, прежде всего в дипломатическом корпусе, аккредитованном в Тегеране. Иностранные дипломаты, анализируя информацию, которая поступала к ним из разных источников, ожидали «знаковых» событий в стране пребывания. Но, зная личность Мухаммеда Али-шаха, предпочтение в назревающих событиях отдавалось меджлису.
Шах и его министры не имели ни воинских сил, ни той воли монарха и его ближайшего окружения, двора, чтобы изменить ситуацию внутри страны в свою пользу. Поэтому шахское правительство шло на постоянные уступки своим политическим противникам, уступая им власть в Персии шаг за шагом.
Все же Мохаммед Али-шах осознал, что притязания меджлиса и конституционалистов на его личную власть грозят смертельной бедой Каджарской династии. И шах, чего от него мало кто ожидал, все же решился дать достойный отпор этим притязаниям, что и случилось в день 22 мая 1908 года. Тот день вошел в историю Персидского государства как крушение надежд на окончательное оформление парламентской монархии Каджаров.
В мае того года шах Мохаммед Али наконец-то решился начать борьбу с меджлисом в собственной столице. Тегеран тех дней напоминал многолюдный столичный город, лишенный всякой власти и элементарного порядка на улицах и площадях. Казалось, что анархия поглотит его и конституционалисты на «этой волне» бескровно придут к власти.
Однако майские события в Тегеране показали, что Каджары не пожелали безвольно отдавать тронную власть ополчившемуся против них меджлису, Шах успел подготовить с помощью дружественной ему России военную силу для борьбы со своими политическими противниками, которая стала в тех событиях для него единственной опорой. Ею оказалась шахская гвардия — Казачья Его Величества Шаха бригада, самая верная престолу часть персидской армии.
Свою историю она ведет с 1879 года. В тот год персидский шах Наср-Эд-Дин, совершая свою вторую поездку по столицам Европы, посетил и Санкт-Петербург, где восточный владыка был встречен с подобающими почестями. Император Александр И среди прочего повелел показать высокому гостю Собственный Его Императорского Величества конвой. Молодецкий вид, строевая лихость и джигитовка кавказских казаков-гвардейцев поразили шаха. И он пожелал иметь у себя такую воинскую часть конников-телохранителей.
Шах Наср-Эд-Дин видел казаков и на Кавказе, через который возвращался домой. Генерал от кавалерии А.И. Домонтович, которому в чине полковника суждено было возглавить русскую военную миссию в Персии и стать первым командиром бригады шахских казаков, вспоминал:
«Шах… проездом по Эриванской губернии, всюду был встречаем и сопровождаем частями кавказских казачьих полков, которые по окончанию турецкой войны (1877–1878 гг. — А.Ш.) были расположены в разных частях этой губернии. Внешний вид этих боевых полков, их красивая обмундировка и блестящее снаряжение привлекли внимание Шаха».
То, что правитель Персии собирается заняться реформами в шахской армии (преимущественно конной), было известно в Европе. После речь шла о «больших деньгах и политическом влиянии», свои услуги в этом деле предложили Австрия, готовая заняться всеми родами оружия, и Великобритания, которая создала в колониальной Индии «образцовую» бенгальскую кавалерию. Кроме того,
Вена и Лондон обещали финансовую помощь для проведения военных реформ.
Тот же А.И. Домонтович в своих воспоминаниях так объясняет то, почему шах отдал предпочтение при организации конной бригады гвардейцев именно России, три четверти армейской кавалерии которой состояло из казачьей конницы:
«…Неизгладимое впечатление, произведенное на Наср-Эд-Дин-Шаха казаками, бесповоротно решило этот вопрос в пользу России.
По прибытии в Тифлис Шах обратился к Наместнику Кавказа Великому Князю Михаилу Николаевичу, выразив желание пригласить на службу в Персию русских офицеров для сформирования по образцу казаков части отборной кавалерии, на что в скором времени последовало Высочайшее соизволение».
Домонтович пишет о том, как его отправили в ознакомительную командировку в Тегеран, чтобы «посмотреть» конницу персидской армии, из рядов которой предстояло делать набор всадников в шахские казаки-гвардейцы. Она, как и казачья, тоже была иррегулярной. Но в выучке, организованности и дисциплине сравнивать полки русских казаков и персидских гулямов не приходилось:
«…Шах желал в моем присутствии сделать смотр своим гулямам, которые в числе более двух тысяч составляли собственный его конвой…
Они не составляли тесного строя. Находясь на различных один от другого расстояниях, всадники длинной линией тянулись вдоль дороги, извиваясь сообразно ее поворотам, и терялись вдали. При этом, конечно, не могло быть и речи о каком-либо равнении, не существовало даже между ними и связи.
Дистанции устанавливались сообразно темпераменту стоящих по соседству лошадей, видимо, не привычных находиться даже в такой свободно развязной компании. Они смотрели одна на другую с налитыми кровью глазами, грызли удила и только, послушные руке всадника, не дрались между собой…
Шах появился в сопровождении большой свиты, направился к ближайшему левому флангу гулямов и медленно двинулся вдоль линии. Не слышалось никакой команды, никаких приветственных возгласов…
Каждый из гулямов, мимо которых проезжал Шах, сидя на лошади, делал глубокий поклон всем корпусом, как-то сгибаясь вправо. Но едва Шах отъезжал шагов на десять, как сзади его между гулямами начинался разговор; некоторые из них слезали с лошадей, отходили назад к стоявшим тут же разносчикам, другие же, садясь на землю, спокойно покуривали кальян.
Шах, обогнув фланг, поехал рысью и остановился в шагах трехстах в тылу всей линии. Вслед за ним стали проскакивать мимо него один за другим все всадники. Скакали они отлично. Для превосходных персидских аргамаков земля, сплошь усеянная большими камнями, не составляла препятствий. Сначала в скачке соблюдался кое-какой порядок, всадники следовали один за другим, затем дистанция между ними стала уменьшаться, появились сразу по два, по три человека. Задор видимо усиливался. Каждый старался обогнать другого, и началась бешеная, беспорядочная скачка…
Все это стремительно мчалось перед Шахом, вызывая его одобрение, некоторые из всадников, вероятно начальствующие лица, приподнимались на стременах всем корпусом, низко наклонялись в виде поклона. В это время Шах повернулся назад.
— Как вы находите мою кавалерию?..»
Формирование Казачьей Его Величества Шаха бригады началось с прибытием в Тегеран русской военной миссии из трех офицеров и пяти казачьих урядников. Они и сформировали шахский конвой по образцу конвоя российского государя.
В 1882 году конвой был развернут в бригаду, которая получила наименование Персидской Казачьей Его Величества Шаха бригады. По такому случаю между Тегераном и Санкт-Петербургом было заключено соответствующее соглашение. Первоначальный состав бригады был таков: два казачьих полка и конная батарея.
Орудия для нее, образца 1877 года производства Обуховского завода, были подарены царствующим Романовым венценосцу династии Каджаров.
Начальниками бригады по назначению русским Генеральным штабом и с предварительного согласия шаха последовательно были полковники А.И. Домонтович, В.А. Косаговский, В.П. Ляхов, князь Н.П. Вадбольский, в Первую мировую войну — полковник Н.В. Прозоркевич и генерал-майор барон В.Н. Майдель.
Последним бригадным начальником с 1919 года был полковник В.Д. Старосельский, бывший в Великую войну командиром Кабардинского конного и лейб-гвардии Конного полков. Он закончил свою шахскую службу в декабре 1920 года начальником Персидской Казачьей Его Величества Шаха дивизии, в которую была развернута бригада. В Отечество он не вернулся, став эмигрантом.
Шах дал начальнику бригады право производить его казаков-гвардейцев в офицерские звания, до полковника (!) включительно. На генеральские эполеты требовалось разрешение лично правителя Персии. Бригадный начальник обладал правом и разжалования подчиненных, даже тех, кто ходил в генеральских чинах.
Главные силы бригады (численностью около 2 тысяч человек) размещались в столице, остальные — в Тавризе и ряде других городов Северной Персии. Губернаторы останов имели личные конвои из шахских казаков.
На май 1908 года бригада состояла из четырех конных полков (по два эскадрона в каждом), пластунского (пехотного) батальона (4 роты), двух артиллерийских батарей, по четыре орудия (скорострельные орудия системы Шнейдера и Крезо) в каждой и пулеметной команды (вьючные пулеметы Максима).
Выучка шахских казаков в сравнении с остальной персидской армией была показательно высокой. Русский военный агент (атташе) в Тегеране Мамонтов Н.П. в своих «Очерках истории Персии», увидевших свет в 1909 году в Санкт-Петербурге, так описывает смотр Мохаммед Али-шахом бригадной пулеметной команды
«…Менее чем в тридцать секунд натренированные стрелки успели выстроить пулеметы на линии огня, поднести ящики с патронами и отвести коней.
— Готово, — доложили шаху.
— Как быстро? — удивился Магомет-Али. — Стреляйте.
— По мишеням, восемь!
Номера засуетились и замерли.
— Батарея — огонь!
Трескотня четырех пулеметов длилась не более десяти-пятнадцати секунд. Усыпанное обломками кирпича поле все дымилось от взлетавших при рикошетах облачков желтоватой пыли. Мишени падали одна за другою при одобрительных восклицаниях самого шаха и толпы зрителей. Наконец упала последняя мишень. Огонь моментально оборвался.
— Отлично, — проронил шах, направляясь к батарее. За ним двинулась свита.
— Откинь замок, — во избежание несчастного случая скомандовал Сады-хан (начальник пулеметной команды. — А.Ш.), успевший прийти в себя и гордый первым успехом.
Шах остановился на высоте второго пулемета. Солнце блистало на брильянтах его пуговиц, золотых погонах, украшенных тремя дивными изумрудами в брильянтовых оправах и роскошном алмазном султане. Сбоку висела кривая сабля в золотых ножнах, вся покрытая брильянтами…
В этот день шах был в лучшем настроении, улыбался, разговаривая с полковником и одобрительно поглядывая на команду. Несколько слов было им сказано по-русски.
Вторая стрельба была еще удачнее первой. Сады-хану посчастливилось взять правильный прицел, и менее чем в десять секунд цель повалилась на землю.
Шах остался в высшей степени доволен и, подозвав полковника Ляхова, вступил с ним в оживленный разговор.
Через две-три минуты шах подошел к первому пулемету… Генерал доложил его величеству, как производить наводку и открывать огонь.
Заинтересованный пулеметом, шах быстро откинул в сторону свою драгоценную саблю, опустился на сиденье треноги, навел заряженный заранее пулемет на отдельную мишень в рост и нажал спусковой рычаг. Мишень немедленно упала.
— Хорошее оружие! — поднялся шах. — Быстро обучена батарея и очень хорошо, — обратился к начальнику команды Магомет-Али, — прикажите вьючить.
Сады-хан подозвал коноводов. Посмотрев на расторопное навьючивание, шах в последний раз выразил свое удовольствие полковнику (Ляхову) и просил передать команде „аннам“, по туману на человека. Смотр окончился…»
Личный состав бригады шахской гвардии состоял до половины из персов, остальные — из шахсеванов, курдов, бахтиар, лоров и других представителей кочевых племен. Число тегеранцев ограничивалось. Это были добровольцы, обученные инструкторами из России: 240 офицеров, 1200 конных казаков и 350 пеших пластунов. Инструкторами являлись казачьи офицеры и урядники. Число их постоянным не было, оно менялось в зависимости от потребностей обучения шахских казаков.
Добровольцы поступали в бригаду конной гвардии при наличии собственных коней. Всем остальным, в том числе личным оружием. шахских казаков обеспечивало государство.
Шах не жалел для русских офицеров-инструкторов ни орденских наград, ни генеральских чинов своей армии. Сложилось правило, что офицер-инструктор, награжденный орденом Льва и Солнца 2-й степени с лентой сартина 2-го класса, получал еще и генерал-майорские эполеты. Орден Льва и Солнца высшей, 1-й степени с лентой мир пенджа давал право на чин генерал-лейтенанта шахской армии.
Численность офицерского состава опреденной не была — их число зависело только от бригадного начальника. Обычно молодые офицеры после производства еще несколько лет ходили на положении рядовых, а уж потом назначались на освободившиеся должности младших командиров. В пластунском батальоне командирами отделений были только офицеры.
Бригада шахской гвардии не случайно называлась казачьей. Своей формой она являлась «слепком» с российских кавказских казачьих войск — Кубанского и Терского. Персидские казаки носили красные рубахи-бешметы с синими погонами и папахи хорошего курпея с красным верхом. Личным оружием являлись, как и у кавказского казачества, шашки и кинжалы, русские трехлинейные винтовки.
С самого начала формирования казачьей шахской гвардии русские инструктора требовали от новобранцев действительного знания своего воинского ремесла, будь то конник или пластун, пулеметчик или артиллерист. Отбор в уникальную воинскую часть персидской армии был строг. Гвардии шаха в отличие от остальной персидской армии выплачивалось жалованье, поэтому персы считали службу в ней при Его Величестве почетной и выгодной в денежном исчислении.
Воедино Персидская казачья бригада с самого начала своего существования почти не собиралась. Причина состояла в том, что на нее возлагалось поддержание порядка не только в столице. С начала 1908 года она отдельными сотнями и даже взводами была разбросана по крупным городам страны.
Уникальность этого соединения в шахской армии состояла в том, что ей не приходилось демонстрировать свою «преданность» правителю. Она с самого начала формирования стала самой надежной опорой престола Мохаммеда Али-шаха и ей в скором будущем пришлось действовать в самых различных провинциях страны.
Начальником (командиром) бригады являлся полковник Генерального штаба Владимир Платонович Ляхов, которому помогали три русских офицера и пять казачьих урядников. Их число постоянно менялось. Русские инструкторы-казаки и пластуны были с Кубани и Терека. Отбор их был достаточно строгим.
Ляхов, приписной казак станицы Новосуворовской Кубанского казачьего войска закончил те же военно-учебные заведения, что и его непосредственный начальник Н.Н. Юденич: 1-й Московский кадетский корпус, 3-е Александровское военное училище и Академию Генерального штаба. То есть его высокая военнопрофессиональная подготовка сомнений не вызывала. Происходил из дворян Курской губернии.
Прослужив недолго в лейб-гвардии Измайловском полку, оказался на Кавказе. В 1906 году, во время Первой русской революции, во главе воинского отряда начальник штаба 21-й пехотной дивизии восстановил законность и порядок в Осетии. После этого ему было поручено «обучение персидской кавалерии». В должности командира Персидской Казачьей Его Величества Шаха бригады полковник В.П. Ляхов пробыл с 10 сентября 1906 года по 12 июля 1909 года.
Ляхов и его помощники из казачьих инструкторов хорошо понимали значимость бригады шахской гвардии для правителя из династии Каджаров. Полковник Ляхов в интервью газете «Речь», в одном из ее июльских номеров, говоря о задачах и расквартировании бригады, сказал следующее:
«Задачи Казачьей бригады в Персии сводятся к охране всех финансовых учреждений в Тегеране и в провинции (140 человек), охране управления Энзели-Тегеранской дороги, охране консульств и миссий, содействию губернаторам (450 человек)…»
То есть Казачья Его Величества Шаха бригада несла такую службу военных людей, которая не доверялась персидской армии. Под ее охраной находились банки и казночейства, иностранные дипломаты и главная торговая дорога страны, которая шла из каспийского порта Энзели в столицу.
Генштабист Ляхов со своей бригадой и стал той реальной военной силой, которая помогла шаху Мохаммеду Али не только удержаться на престоле, но и одержать верх над «взбунтовавшимся» меджлисом. То есть казаки из русских инструкторов и персов сохранили эту восточную монархию в исторической ситуации, когда она могла рухнуть.
Полковник В.П. Ляхов в майских событиях показал себя тем человеком, решительность действий которого позволила Мохаммеду Али-шаху Каджарскому сохранить за собой престол, а России — нейтрального (перед Первой мировой войной) соседа. Ко дню 22 мая он по разным поводам стал собирать в столице большую часть своей бригады, дисциплинированность и организованность которой на фоне всей остальной персидской армии выглядели поразительными. Равно как и надежность ее для правителя из Каджаров.
К решающему столкновению с меджлисом и конституционалистами Ляхов смог собрать в Тегеран воедино до 500 шахских казаков (конных и пластунов, обе батареи, пулеметчиков), которые разместились в бригадных казармах, то есть в военном городке.
Обстановка в Тегеране требовала от шаха принятия «хирургических» действий, то есть применения военной силы. И полковник Ляхов это понимал. Шах действительно решился на подавление вспыхнувшего в столице мятежа вооруженной рукой, поскольку переговоры с противной стороной давно зашли в тупик. Принц Зюлли-Султан и конституционалисты торжествовали. Но, как оказалось, зря.
В конце мая шах Мохаммед Али оказался не просто в затруднительном положении, а в критическом и опасном для его особы. Он продолжал оставаться в своем дворце, улицы вокруг которого были полны возбужденного, враждебно настроенного к шаху народа. Если бы верным Каджарам войскам была отдана команда очистить подходы к шахскому дворцу, то это могло превратиться в уличное побоище с большими жертвами с обеих сторон.
Шахские вельможи, «держа нос по ветру», почти все оставили и дворец, и своего повелителя. Дворцовая прислуга в своем большинстве последовала их примеру. А ведь еще совсем недавно и те, и другие заверяли Мохаммеда Али-шаха в своей преданности.
Венценосцу требовалось тихо покинуть собственный дворец, блокированный уличными толпами. Полковник Ляхов, русские инструктора шахской гвардии — офицеры и казаки, отважились на такую операцию, подвергая себя смертельной опасности. Монарх решился укрыться на загородной даче российского посольства в Зергенде «под охраной русского флага» и посольской стражи.
Более того, Мохаммед Али-шах, напуганный хаосом в столице, решил сесть в бест (или бяст). В мире ислама это было право, предоставляемое наиболее почитаемым мечетям или священным местам, в которых любой правоверный мог найти защиту от смертельной угрозы. То есть «севший в бест» становился в стенах мечети или в священном месте неприкасаемым для своих врагов, таких же, как и он, мусульман.
Истории известны случаи, когда бест не помогал беглецам. Ненависть врагов порой была сильнее «неприкасаемости» святого места. К тому же то, что шах «сел в бест», означало для противной ему революционной партии, то есть для сторонников принца Зюлли-Султана и конституционалистов, победу.
В таком случае меджлис вполне реально мог с помпой провозгласить Зюлли-Султана новым шахом, а тот — начать кровавые расправы со своими политическими противниками, со сторонниками низложенного Мохаммеда Али. То есть речь могла пойти о гражданской войне в стране со всеми ее страшными последствиями, о чем не раз свидетельствовала история.
Вне всякого сомнения, полковник Ляхов убедил шаха бежать из дворца. Операция была разработана до мелочей. События памятного для иранской истории дня 22 мая 1908 года разворачивались так.
Утром на учебном плацу бригады шахских казаков, как обычно, шли строевые занятия. Когда они закончились, сотни гвардейцев прошли церемониальным маршем мимо бригадного начальника.
Внезапно был подан условный сигнал, по которому старшие офицеры подскакали к полковнику Ляхову. Они выслушали из его уст короткие приказания, и вернулись к своим полкам, сотням и батареям.
После этого конные полки шахской гвардии, выйдя из ворот казарменного городка, понеслись галопом по тегеранским улочкам к центру столицы. Два неполных полка кавалерии с одной конной батареей неслись к площади, где находился дворец, в котором заседал меджлис. Два других персидских казачьих полка спешили к шахскому дворцу. Батальон пластунов занял площадь перед ним.
Выход Казачьей Его Величества Шаха бригады из военного городка оказался настолько стремителен, что тегеранцы ничего не заподозрили. Но по городу пронесся слух, что артиллерийские орудия готовятся обстрелять меджлис. Толпы возбужденных людей, среди которых оказалось немало вооруженных чем попало, бросились к зданию меджлиса.
Все внимание противников шаха было приковано к ожидавшимся событиям у меджлиса. О дворце Мохаммед Али-шаха забыли. Когда походы к нему обезлюдели, дворцовые ворота медленно растворились, и из них галопом вылетела карета. Ее сопровождал небольшой вооруженный, решительно настроенный конвой. Вокруг кареты, у ее дверец скакали полковник Ляхов, русские казачьи офицеры и урядники. Карета во весь конский мах понеслась к бригадным казармам, где ее уже нетерпеливо поджидали.
Исследователи событий, связанных с побегом Мохаммеда Али-шаха утром 22 мая из своего дворца, считают, что маршрут движения кареты оставался тайной для конвоя из русских офицеров и казаков. Якобы перед каждым поворотом шах лично показывал направление дальнейшего движения. Но тот, кто находился в карете, стремился оказаться только в одном месте столицы — в казарменном городке Персидской казачьей бригады.
Когда карета влетела (а не въехала) в ворота военного городка, заранее выстроенный бригадный оркестр заиграл государственный гимн каджарской Персии. Находившиеся на учебном плацу казаки шахской гвардии по-русски приветствовали своего повелителя возгласами «ура!».
Полковник Ляхов позаботился и о том, чтобы посланные к меджлису конные полки с артиллерий сразу же возвратились в казармы. Дело свое они сделали, нагнав страху на парламентариев и на тех, кто собирался защищать меджлис.
Бригадные казармы находились на окраине столицы. Конная батарея, проскочив город, снялась с передков, развернулась перед загородным шахским дворцом и направила стволы орудий на городские ворота (Тегеран тогда был окружен разрушавшимися глинобитными стенами бастионов и полузасыпанным крепостным рвом).
Персидские казаки одновременно стали сильными конными и пешими караулами оцеплять район вокруг своих казарм. Они были во всеоружии, имея при себе полный запас патронов. Усиленно охранялись ворота военного городка. Случайным людям вход в него был запрещен.
Удачное, а самое главное — беспрепятственное бегство Мохаммеда Али-шаха в расположение своей гвардейской бригады в тот же день «побудительно» подействовал на многотысячный тегеранский гарнизон. «Храбрые» сарбазские (пехотные) полки с барабанным боем и при оружии выступили из своих казарм. Они один за другим прибывали к шаху, «уверяя его таким образом в своей преданности монархии». Хотя было известно, что в гарнизонных войсках имелось немало сторонников меджлиса.
Когда стало ясно, что гарнизон столицы якобы перешел на сторону шаха, «утвердившийся» в своем военным превосходстве над противниками власти династии Каджаров правитель Персии сделал заявление, «услышанное» в стране:
«Мои предки завоевали себе престол силой оружия — и я с мечом моим буду его оборонять. Если надо, я стану во главе моей верной бригады… чтобы победить или умереть».
Мохаммед Али-шах этими монаршими словами высказался о реалиях дня: его мечом будет Персидская казачья бригада полковника Ляхова. И что если в Тегеране начнутся вооруженные выступления противников Каджаров, то первыми в бой пойдут шахские казаки-гвардейцы, а не кто другой.
В тот же майский день ситуация в столице стала накаляться. На улицах появилось много фанатичных проповедников, которые призывали, как бывает в таких случаях, городскую чернь, по-европейски — люмпенов, к бунту. То есть к погромам и грабежам, к убийствам «неверных», шахских приверженцев. Назывались имена Мохаммеда Али-шаха и русского полковника Ляхова. Раздавались призывы идти громить казармы шахской казачьей гвардии. Тегеран бурлил, но не «загорался».
Военный город Казачьей Его Величества Шаха бригады стал «полниться» подметными письмами. Их забрасывали не кто иной, как муштехиды — наиболее влиятельные муллы из числа противников Каджарской династии. Цель таких писем была ясна — повлиять на умонастроение шахских казаков-персов, которые являлись мусульманами.
Вот тут-то и сказалась дисциплинированность шахских гвардейцев, обученных и воспитанных русскими казачьими офицерами и урядниками. Персидские казаки уверовали в правоту действий своего начальника в лице полковника В.П. Ляхова, и эта правота «утвердила в них верность шаху, которому они присягали».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.