Глава 11 Судьба восьмого экземпляра анонимного диплома

Глава 11

Судьба восьмого экземпляра анонимного диплома

Поскольку, по нашей версии, Александр Сергеевич Пушкин был сам инициатором рассылки анонимного диплома, неудивительно, что он не только знал точное количество посланных экземпляров, но и поведал об этом в известном письме Бенкендорфу.

21 ноября он писал:

«Утром 4 ноября я получил три экземпляра анонимного письма, оскорбительного для моей чести и чести моей жены. Я занялся розысками. Я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на мое имя под двойным конвертом».

Со слов В. А. Соллогуба известно, что в тот же день, то есть 4 ноября, Пушкину были переданы анонимные дипломы, пришедшие на адреса его тетки Васильчиковой, у которой он жил на Большой Морской, и Елизаветы Михайловны Хитрово. Екатерина Андреевна Карамзина также, не распечатывая конверта, переслала диплом Пушкину. Вяземский держал свой экземпляр анонимного письма у себя вплоть до гибели Пушкина, а затем присовокупил его к своему посланию великому князю Михаилу Павловичу, в котором излагал собственное видение всей преддуэльной истории. В числе адресатов диплома были также Виельгорский и братья Россети. Так что если прибавить к этому списку самого Пушкина, то получится ровно семь. Ни современники Пушкина, ни более поздние исследователи загадочной истории появления анонимного диплома не обнаружили никаких свидетельств о других получателях анонимного диплома. Раз Пушкин сказал семь – значит, семь. Ему ли не знать!

Но искренне-скрупулезный Александр Сергеевич все-таки пишет «семь-восемь». Может быть, это для отвода глаз? Но если бы Пушкину хватило коварства, то он мог бы назвать любую далекую от действительности цифру и вообще не называть никакой.

Тем более что тут же поэт допускает оговорку, разоблачающую его маленькую хитрость:

«Большинство лиц, получивших письма, подозревая гнусность, их ко мне не переслали». Вот-те раз! Откуда же такая точность в определении количества экземпляров? Ведь трудно себе представить, что кто-то из адресатов, поставив Пушкина в известность о получении конверта с анонимкой, одновременно сообщил ему, что, «подозревая гнусность», он оставляет этот документ себе на память. Да, Пушкин, конечно, не профессиональный мистификатор. И слава Богу. Именно благодаря его постоянным проговоркам становится возможным распутать нить интриги, задуманной и реализуемой «невольником чести».

Итак, семь получателей анонимного диплома известны. Был ли восьмой и нужен ли был он Пушкину? Непременно нужен. И вот почему. Диплом представляет собой прозрачный намек по «царственной линии». Значит, его содержание должно дойти до царя. Его величество надо привести в бешенство от одной мысли, что весь столичный бомонд занимается обсуждением его интимных пристрастий, что император становится персонажем шутейных дипломов, распространяемых по почте. Единственный реальный способ достижения этой цели – передать один экземпляр диплома лицу, приближенному к императорской семье, лицу, доверенному государю. И Пушкин выбирает Нессельроде. Конечно, с точки зрения надежности доведения до сведения императора содержания диплома фигура Бенкендорфа идеальна. Но он далек от великосветских салонных интриг. Да к тому же должность его такова, что анонимный диплом, полученный главой жандармерии, объективно превращается из злого светского розыгрыша в донос со всеми вытекающими серьезными розыскными действиями, что, естественно, никак не входило в планы Пушкина. Нессельроде менее надежный информационный канал. Но более подходящий. Он и его супруга купаются в интригах, сплетнях, входят в узкий круг друзей императорской семьи. Оба знают, что Пушкин уже давно раздражает венценосную семью. Поэтому весьма вероятно, что через чету Нессельроде Николай Павлович узнает текст диплома. Тем более что может сработать психология чиновника, приближенного к начальнику: «Я лучший, я самый осведомленный, я око всевидящее» (тем более что информация к самодержцу может прийти и по другим каналам). Так что расчет Пушкина в принципе был верным. Но трусость министра иностранных дел и знание им византийских тонкостей российского двора Пушкин недооценил.

О том, что Нессельроде обладал экземпляром диплома, известно из эксклюзивной записки Геккерна Дантесу: «Если ты хочешь говорить об анонимном письме, я тебе скажу, что оно было запечатано красным сургучом, сургуча мало и запечатано плохо. Печать довольно странная; сколько я помню, на одной печати имеется посередине буква «А» со многими эмблемами вокруг. Я не мог точно различить эти эмблемы, потому что оно, повторяю, было плохо запечатано. Мне кажется, что там были знамена, пушки, но я в этом не уверен. Ради Бога, будь благоразумен и за этими подробностями отсылай смело ко мне, потому что граф Нессельроде показал мне письмо (курсив мой. – Н. П.), которое написано на бумаге такого же формата, как и эта записка. Мадам Н. и графиня София Б. тебе расскажут о многом. Они обе горячо интересуются нами».

Этот документ дорогого стоит. Изощренный дипломатический язык, где смысл размещается исключительно между строк, может служить эталоном иносказания. Дантес интересуется, что за анонимное письмо послужило толчком к вызову его на дуэль. Геккерн ему пишет, что письмо видел у близких им людей, что эти люди на их стороне и «тебе расскажут о многом». Ну а писать я могу, дорогой сын, только о том, как выглядит письмо, но никак о его содержании. Видно, Нессельроде, а за ним и Геккерн-старший сразу увидели «царский след» диплома и поняли, что распространяться о тексте диплома всуе, а тем более письменно пересказывать его содержание крайне опасно. «Ради Бога, – заклинает своего приемного сына голландский дипломат, – будь благоразумен и за этими подробностями отсылай смело ко мне». А какими «этими»? Да теми, которые касаются только внешнего вида письма. Не понять такого предостережения светский молодой человек не мог.

Между прочим, по поводу этой записки Геккерна-старшего среди пушкинистов разгорелся любопытный спор. А. С. Поляков, впервые напечатавший это письмо, считал, что оно написано уже после дуэли в расчете на то, чтобы ввести следственную комиссию в заблуждение и дать косвенное доказательство непричастности Геккернов к написанию диплома. П. Е. Щеголев придерживался иного мнения: «Письмо, на наш взгляд, писано после первого вызова, когда Дантес находился на дежурстве: нельзя допустить, что оно писано после дуэли, когда Дантес был под арестом и когда мадам Н. и графиня София Б. вряд ли согласились бы навещать его на гауптвахте»[15].

Мы согласны со Щеголевым. И к его аргументу готовы добавить еще более весомый. Дело в том, что в следственных материалах по дуэли между Пушкиным и Дантесом отсутствуют два важнейших документа: анонимный диплом (или хотя бы его копия) и письмо Пушкина Бенкендорфу от 21 ноября 1836 г., где поэт прямо обвиняет Геккерна-старшего в написании диплома!

В материалах следствия сохранилось особое мнение аудитора военно-судебной комиссии Маслова, в котором он настаивает на необходимости заслушать объяснения вдовы Пушкина, в частности, по вопросу, «не известно ли ей, какие именно безымянные письма получил покойный муж ея»[16]. Требование аудитора Маслова отвергли. Другим документом, говорящим в пользу нашего тезиса, является опись материалов, которыми располагала комиссия. В деле фигурирует письмо Пушкина к Геккерну-старшему от 26 января 1837 г. с оскорблениями в адрес последнего, послужившие поводом для дуэли. Но в этом письме Пушкин убрал ссылки на анонимный диплом и предположения об авторстве анонима. Так зачем же Геккерну-старшему самому поднимать этот вопрос в ходе следствия? Конечно, разбираемое письмо было написано сразу после первого вызова, когда Дантес дежурил в полку. А Нессельроде уже имел экземпляр диплома и, судя по всему, был изрядно напуган его текстом, смысл которого он тут же раскусил.

Нессельроде так и не решился поведать царю о содержании анонимного диплома. Он знал, что иногда бывает с гонцами, несущими плохую весть, и счел за благо затаиться. Поэтому пружина интриги, которую затеял Пушкин, сработала с опозданием, лишь после дуэли.

Только 28 января 1837 г. Николай потребовал от Бенкендорфа и Нессельроде (по линии министерства иностранных дел) полного отчета по делу Пушкина. Тут и всплыли документы, содержание которых поэт так хотел довести до императора еще при жизни. Николай все понял так, как и задумывал Пушкин: текст диплома счел оскорбительным для себя и полностью поверил пушкинской мистификации по поводу личности анонима. Мгновенно голландский посол, часто бывавший в узком кругу приближенных к царской семье, превратился в «каналью». Уже 3 февраля Николай пишет брату Михаилу: «…порицание поведения Геккерна справедливо и заслуженно; он точно вел себя как гнусная каналья. Сам сводничал Дантесу в отсутствие Пушкина, уговаривал жену его отдаться Дантесу, который будто к ней умирал любовью, и все это тогда открылось, когда после первого вызова на ду эль Дантеса Пушкиным Дантес вдруг посватался к сестре Пушкиной; тогда жена Пушкина открыла мужу всю гнусность поведения обоих, быв во всем невинна».

Щеголев дал такой любопытный комментарий к вышеприведенному тексту: «Николай говорит очень много о невинности Натальи Николаевны. Любопытно и то, что Николай писал свое письмо, как будто имея перед своими глазами письмо Пушкина к Геккерну от 26 января»[17].

Конечно, экзальтированный Щеголев несколько перегнул палку, утверждая, что Николай «говорит очень много о невинности» Пушкиной. Но любопытно, что царь не преминул в письме к брату подчеркнуть этот момент, хотя, казалось бы, откуда ему знать об этом, как не от самой Натальи Николаевны. И еще: в этом самооправдательном письме (скандал-то грандиозный) Николай ничего не говорит о содержании анонимного диплома. Михаил получил этот диплом через несколько дней от любезного Вяземского. Зело всполошились Романовы по поводу содержания запущенного Пушкиным анонимного письма. И не случайно следственная комиссия по делу о дуэли не получила из Третьего отделения ни одного экземпляра анонимного диплома. Его «царственная линия» была столь очевидна для современников, что текст диплома был засекречен даже для следователей. К счастью, уже в те времена существовал своеобразный «самиздат». Однако дощеголевская пушкинистика разрывалась между любовью к монархии и чувствами к поэту (основоположник этой позиции, конечно, В. А. Жуковский) и долгие годы обманывала российскую общественность из самых «благородных» побуждений. Но это отдельная тема, требующая специального рассмотрения.

Вернемся к теме диплома, полученного Нессельроде. Он никому его не отдал. Умер «австрийский министр иностранных дел России» в 1862 г. Его архив разбирали долго и тщательно, постоянно докладывая Александру II о наиболее интересных документах. Такая скрупулезная работа в архиве бывшего министра иностранных дел прежде всего была вызвана тем, что Россия при Александре II резко меняла внешнеполитический курс, активно вмешалась в балканскую проблему. Среди бумаг Нессельроде нашлись документы, совершенно не связанные с внешней политикой. Ну, например, анонимный диплом по поводу Пушкина, которому осторожный царедворец так и не дал ходу. О таких находках, безусловно, также докладывалось царю. Именно этим можно рационально объяснить одно из наиболее загадочных заявлений Александра II.

В дневнике директора канцелярии Главного штаба военного министерства (впоследствии министра двора) В. Ф. Адлерберга зафиксирован разговор Александра II с княгиней Долгоруковой.

На вопрос княгини, известно ли, кто был автором анонимного диплома, последовал ответ: «Нессельроде». Этот ответ до сих пор повергает в шок официальную пушкинистику, поскольку никак не вписывается в логику византийского поведения супругов Нессельроде. То, что они ненавидели Пушкина, не вызывает сомнения. Но от ненависти до конкретных шагов по созданию опуса, бросающего тень на помазанника божьего, – дистанция огромного размера.

Еще труднее предположить, что они были не исполнителями, а вдохновителями некоего заговора по созданию и рассылке столь рискованного по содержанию анонимного текста. Они лучше любого из наших современников усвоили афоризм: «Если знают двое – знает и свинья».

Так что единственное логическое объяснение заявления Александра II: в архивах Нессельроде был найден сокрытый от Николая Павловича восьмой экземпляр анонимного диплома. Это в глазах царствующей семьи бросало тень на царедворца и заставляло заподозрить его в двойной игре.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.