Глава тридцать четвертая

Глава тридцать четвертая

1

9 декабря 1935 года в семь часов вечера загорелась кузница. Электрокарщик, проезжая мимо, неосторожно задел вентиль нефтепровода и сорвал его. Нефть радугой брызнула вверх и вспыхнула. В какие-нибудь пять минут крыша кузницы была объята пламенем. В заводоуправлении никого не было. Большинство коммунистов ушло на партактив. Машина Лихачева стояла у подъезда. Заместитель Лихачева «по общим вопросам» Фатеев принес папку с почтой. Лихачев, торопясь, разбирал ее, подписывал бумаги. Раздался телефонный звонок. Фатеев взял трубку, и лицо его вытянулось. Он с тревогой протянул трубку Лихачеву.

…Когда, отталкивая встречных и на ходу натягивая пальто, Лихачев бежал к кузнице, во дворе было уже светло как днем. Черно-багровая туча стелилась над заводом. Крупные медные искры летели в сторону механо-сборочного. Но кто-то уже лез на крышу цеха с мокрым брезентом. «Не растерялись», — подумал Лихачев с чувством благодарности и любви к тем, чьи силуэты были видны на крыше. Они были будто вырезаны из черной бумаги и наклеены на красный картон.

— Товарищи… дорогие. Не растерялись!

Пожарные машины, тревожно гудя, влетали в ворота завода. Пожарники на ходу соскакивали с подножек, вытягивали длинные рукава шлангов, сновали взад и вперед по задымленным железным лестницам. А у проходных неукротимо бил человеческий прибой — к заводу бежали люди.

Мороз стоял такой, что вода, казалось, должна была замерзать на лету. Однако Лихачев не замечал холода.

— Колонны отстаивайте! Колонны! — кричал Лихачев. — Колонны штопором получатся. Давайте воду на колонны!

Лихачева не было видно в дыму, но голос его был всем слышен. И все понимали: если колонны уцелеют, крыша не обрушится, и восстанавливать кузницу будет значительно легче. Лихачев предвидел это.

— Отстаивайте заделы!

И все понимали, если удастся отстоять заделы, конвейер не остановится.

В такие минуты люди точно за руки берутся, и создается цепь, по которой, как ток высокого напряжения, проходит одна и та же мысль; «Что будет с нашим заводом?!»

Программа была, очевидно, сорвана. И уж конечно, нечего было говорить о пяти сотнях машин сверх плана, обещанных правительству. Лихачев хорошо понимал, что это значит для всей страны. Где-то не придут обещанные К севу машины, это начисто выбьет кого-то из графика, снизит урожай, задержит чью-то стройку.

И пока он кричал: «Отстаивайте то, отстаивайте это!» — перед ним в рыжем дыму мысленно возникало огорченное лицо Серго Орджоникидзе. Если вот так, случайно, можно сорвать вентиль, значит, сидят на заводе растрепы, которые не предусмотрели, не проследили, не сумели предвидеть.

Но именно Серго, конечно, все поймет и с болью скажет: «Автозавод нас подвел, не выполнил программы, но знаете, товарищи, ничего не поделаешь; у них кузница сгорела».

Так оно и было в действительности.

К утру в приемной Лихачева собрались начальники цехов. Было уже очевидно, что распространение пожара удалось предотвратить, но еще нельзя было знать, насколько пострадало оборудование.

Помощники директора, черные от насевшей на них копоти, принимали донесения и вызывали людей, обзванивали квартиры, говоря всего два слова: «Моментально приезжайте!»