Рой Медведев Советские диссиденты сегодня и тридцать лет назад
Рой Медведев Советские диссиденты сегодня и тридцать лет назад
Движение диссидентов шестидесятых годов, – а я могу считать себя одним из его участников, – привлекало тридцать лет назад немалое внимание широких кругов советской интеллигенции и еще большее внимание за границей. Из документов, опубликованных в последние годы, я с некоторым удивлением узнал, сколь часто и на сколь высоком уровне обсуждалось судьба, деятельность и материалы диссидентского движения в целом и его отдельных представителей. Не только органы КГБ были включены в решение проблем, связанных с выступлениями А. Сахарова, А. Солженицына, П. Григоренко, А. Амальрика, П. Якира, В. Буковского, А. Гинзбурга, Ж. Медведева, А. Зиновьева, А. Щаранского и многих других. Судьба этих людей многократно обсуждалась на заседаниях Политбюро и Секретариата ЦК КПСС, была предметом дипломатической переписки и переписки между органами власти в Москве и на местах.
Сегодня многие из эпизодов этой нелегкой борьбы за права человека и за истину забыты, многие имена, известные в 60—70-е годы далеко за пределами Советского Союза, ничего не говорят новому поколению политологов, журналистов, общественных деятелей России. Литературно-художественный и общественно-политический журнал «Знамя» провел заочный «круглый стол», посвященный десятилетней годовщине освобождения из лагерей и ссылок сотен политических заключенных, узников совести. Сама дата этого освобождения – 1987-й год – оказалась забытой.
В письме к участникам обсуждения главный редактор «Знамени» С. Чупринин спрашивал: «Не пора ли заново, с современных позиций, осмыслить такой феномен российской истории XX века как диссидентство?.. Побывав на манер декабристов в 50–60 годы прошлого столетия свадебными генералами на пирах перестройки, герои Сопротивления тоталитаризму в большинстве своем довольно скоро то ли добровольно ушли, то ли были вытеснены с исторической сцены. Их заслуги никак не отмечены государством, которое называет себя демократическим. Их опыт востребован обществом лишь в самой малой мере. Их мнения по острым вопросам дня, если и принимаются во внимание, то в лучшем случае с почтительной прохладцей. Их имена, за считаными исключениями, почти ничего не говорят новому поколению… Почему так произошло? Чем было диссидентство в России – романтическим вызовом одиночек или действительно движением, пусть малочисленным, но тем не менее свидетельствовавшим о настоятельной общественной потребности в Сопротивлении? Сыграло ли инакомыслие сколько-нибудь существенную роль в крушении партократии? Что из интеллектуального, этического, литературного и политического наследия диссидентства навсегда осталось в прошлом, и что, напротив, еще будет возвращено к жизни?
Как и кем чувствуют себя сегодня ветераны-правозащитники? Возможно ли в наши дни и в наших условиях появление нового диссидентства как личного выбора и особого социального феномена?»
Не все из этих вопросов поставлены правильно; диссидентство было в нашей стране неоднородно, и судьба его отдельных течений сложилась по-разному. Однако инициатива «Знамени» дает хороший повод для анализа и оценок, вероятно, лишь предварительных и неполных.
«Перестройка» 1985–1990 годов, а также драматические перемены 1991–1992 годов происходили в СССР и в Российской Федерации под воздействием многих экономических, социальных, политических и иных факторов, среди которых влияние инакомыслия 1960—1970-х годов являлось не самым главным. Естественно, что и влияние самих диссидентов на эти события не могло оказаться особенно сильным, хотя сам факт такого влияния признавали самые разные политики последнего десятилетия – от Горбачева до Гайдара. Развитие перестройки привело сначала к освобождению Андрея Сахарова, вернувшегося в Москву из ссылки в декабре 1986 года. В 1987 году из лагерей, тюрем и ссылки были освобождены почти все политзаключенные, а затем и те из диссидентов, которых осудили по уголовным статьям. Часть недавних зека предпочла эмигрировать, однако большая часть включилась в общественную деятельность.
В стране в это время шло быстрое развитие неформальных организаций самого различного направления. Возвращение диссидентов ускорило этот процесс. Александр Подрабинек, определенный на жительство в г. Киржач Владимирской области, начал издавать с августа 1987 года «Экспресс-Хронику». Это издание информировало читателей о судьбе правозащитников, еще находящихся в заключении или в психиатрических лечебницах, о разного рода митингах, манифестациях и собраниях, заявлениях и документах, связанных с защитой прав человека. Лев Тимофеев начал издавать независимый журнал «Референдум». Валерия Новодворская объявила о создании партии «Демократический Союз». При участии Бориса Кагарлицкого и Андрея Исаева образовалась Федерация социалистических общественных клубов и информационный бюллетень «Левый поворот». При участии Г. Померанца, В. Осипова, П. Айрикяна, С. Григорьянца стал выходить в свет общественно-политический журнал «Гласность». Этот перечень инициатив и начинаний диссидентов можно продолжить.
Со второй половины 1988 года многие диссиденты получили возможность публиковать свои материалы во многих газетах и журналах страны. В стране ширилось новое оппозиционное движение в форме разного рода народных фронтов, политических клубов, культурных и экологических ассоциаций. Избирательная кампания по выборам народных депутатов СССР, проводившаяся по новому, более демократическому избирательному закону, создавала в стране новую политическую обстановку. Однако из участников диссидентских групп и движений шестидесятых годов народными депутатами СССР стали только трое: Андрей Сахаров, Юрий Карякин и Рой Медведев.
На следующий год при выборах народных депутатов РСФСР мандаты депутатов получили еще два диссидента-шестидесятника: Глеб Якунин и Сергей Ковалев. Борис Кагарлицкий был избран депутатом Моссовета. Известный украинский правозащитник Вячеслав Черновил, который провел в лагерях два срока, возглавил исполком Львовского горсовета. Мустафа Джемилев, диссидентская судьба которого была, пожалуй, еще более тяжелой, возглавил меджлис крымско-татарского народа, все еще разобщенного между Узбекистаном и Крымом. Наибольшего успеха добился грузинский диссидент и основатель Хельсинкского союза в Грузии Звиад Гамсахурдиа, избранный в 1990 году не только народным депутатом республики, но и Председателем Верховного Совета Грузии. К сожалению, это ускорило раскол Грузии по национальному и клановому признаку и привело к трем кровопролитным национальным и гражданским войнам на ее территории.
В конце 1989 и в течение 1990 года советское гражданство возвращено практически всем диссидентам шестидесятых годов, оказавшимся в эмиграции. Это позволило им более активно участвовать в общественной жизни страны, хотя и на стороне разных политических групп и движений. Мало кто из этих новых граждан СССР переехал в родную страну на постоянное жительство. Но они регулярно выступали в советской и российской печати, приезжали в Москву, Санкт-Петербург для участия в разного рода собраниях и иных мероприятиях.
Мне приходилось читать и видеть в Москве В. Буковского, А. Синявского, М. Розанову, В. Максимова, В. Аксенова, А. Зиновьева, А. Гинзбурга, П. Абовина-Егидеса, Ю. Орлова, В. Белоцерковского, В. Войновича, Г. Владимова. Глеб Павловский, не выезжавший, насколько мне известно, из СССР, возглавил журнал «Век ХХ-й и мир». Кронид Любарский, создавший в эмиграции интересный журнал «Страна и мир», вернулся в Россию и возглавил здесь популярный еженедельник «Новое время». В любом случае влияние диссидентов шестидесятых годов на общественную жизнь и общественное мнение 1990–1991 годов было заметным, хотя и не определяющим. Оно стало уменьшаться как раз после победы демократов в конце 1991 года и практически сошло на нет в 1992–1993 годах. Среди депутатов Государственной Думы, а также в правительственных органах России, даже в разного рода консультативных и аналитических органах России нет ни одного из диссидентов шестидесятых годов. Их влияние заметно лишь в некоторых творческих союзах. Почему это произошло? Я назову лишь несколько причин.
Самая простая причина – время и возраст. В конце 70-х годов погибли в авариях Андрей Амальрик и Александр Галич. В 80-е один за другим уходили Петр Григоренко, Юрий Даниэль, Раиса Лерт, Виктор Некрасов, Раиса Орлова, в декабре 1989 года умер Андрей Сахаров. В последние несколько лет скончались Владимир Максимов, Иосиф Бродский, Андрей Синявский. Где-то в западной жизни затерялись участники демонстрации августа 1968 года Павел Литвинов и Владимир Дремлюга. Многие просто состарились и отошли от общественной деятельности. За последние тридцать лет в нашей стране сменилось два политических поколения. Горбачев привел в политику «молодых» пятидесятилетних людей, включая и Ельцина. Теперь им на смену приходят сорокалетние и даже тридцатилетние политики и общественные деятели. Поддерживать контакт с этими людьми для нас, перешагнувших семидесятилетний рубеж, оказывается делом почти невозможным.
Правозащитная деятельность и инакомыслие в 60—70-е годы определяло себя не как политическое, а как нравственное и идеологическое движение, оно не претендовало на власть в стране. Целью открыто выступавших диссидентских групп, кружков, комитетов, союзов, ассоциаций было влияние на общество, главным образом на интеллигенцию, а через нее и на власть. «Возродить и сберечь моральный и умственный капитал предков», «залечить национальный дух», «возврат к Богу и к своему народу», «максимум духовных изменений при минимуме внешних», «всем должна быть дана свобода мнений», «мир, прогресс и права человека», «прекратить преследования за обмен информацией и идеями» – так формулировали свои цели представители самых разных диссидентских течений.
В стране существовали небольшие радикальные группы, которые ставили своей задачей свержение власти КПСС или даже вооруженную борьбу с властью. Но все такие группы находились в подполье, и их деятельность быстро пресекалась как преступная. Мне приходилось в семидесятые годы только два раза встречаться с участниками таких групп, уже отбывшими семи– или восьмилетнее заключение. К движению диссидентов эти группы не имели отношения. Наша деятельность была легальной, мы настаивали на том, что не нарушаем законов и Конституции. Напротив, мы считали, что нарушением законов и Конституции являются репрессии против диссидентов и инакомыслящих.
Выступая за демократию и гласность, движение диссидентов не ставило своей задачей отстранение КПСС от власти, в 60—70-е годы такая задача для всех нас казалась нереальной. Коллективные заявления в защиту Синявского и Даниэля, Галанскова и Гинзбурга, под которыми стояли нередко сотни подписей, были адресованы ЦК КПСС. Отдельные заявления подобного рода адресовались Верховному Суду СССР, Генеральной прокуратуре СССР, а то и КГБ СССР К «вождям Советского Союза» обратился в сентябре 1973 года с большим письмом А. Солженицын. Еще раньше он направлял свои письма и заявления Союзу писателей СССР, Министру внутренних дел, секретарю ЦК КПСС М. Суслову. К руководству ЦК КПСС или к очередному съезду КПСС обращались группы писателей и ученых, протестуя против попыток реабилитации Сталина. Все главные документы Андрея Сахарова в 1968–1973 годах были прямо или косвенно обращены к руководителям партии и правительства. Письма и телеграммы в Конгресс США или в ООН появились позднее. В форме писем в ЦК КПСС или в Совет Министров СССР заявляли протесты по поводу преследований церкви священники Г. Якунин и Д. Дудко. Генерал Григоренко обращался в более «высокую» инстанцию – к Международному совещанию коммунистических партий.
Никто из известных российских диссидентов 60—70-х годов не считал себя политическим лидером и не стремился играть подобную роль. В этом состояло отличие диссидентов от оппозиционных политических движений конца 80-х – начала 90-х годов. Политическая оппозиция претендовала на власть, она стремилась перехватить из рук ослабевшей КПСС не только влияние, но и власть в стране.
Нельзя не сказать, конечно, что в первое время политическая оппозиция и диссиденты действовали вместе, – для оппозиции было важно использовать в своих целях моральный капитал, накопленный диссидентами. Поэтому в первом крупном оппозиционном блоке МДГ сопредседателями были А. Сахаров и Б. Ельцин. В МДГ Сахаров выступал как нравственный лидер, Ельцин – как политический. Еще один сопредседатель МДГ Гавриил Попов претендовал на роль идеолога, он пытался сформулировать задачи и методы борьбы с режимом («Что делать?»). Политическое и нравственно-идеологическое движения требуют разных качеств, которые редко совмещаются в одном и том же лице. Из диссидентов 60-х годов к концу 80-х выросли прекрасные публицисты – Лен Карпинский, Глеб Павловский, Юрий Карякин, Кронид Любарский и другие. Но у нас в России не было своего Вацлава Гавела.
Оценивая общее влияние диссидентского движения, следует иметь в виду его неоднородность, о которой я уже говорил выше. Конечно, почти все мы знали друг друга, встречались и беседовали. Мы помогали друг другу в распространении Самиздата и информации. Существовали и разные формы материальной помощи, например, «Фонд помощи уволенным ученым» и т. п. Были общие задачи и интересы: борьба против реабилитации Сталина, против политических репрессий, в защиту гласности и демократии.
Тем не менее мотивы и позитивные программы у разных групп были различны. Наиболее заметной группой в конце шестидесятых годов были правозащитники. Я называл их «западниками», так как главной здесь была ориентация на западные демократические и политические ценности, а в конечном счете – и на западные экономические модели. [83] Значительная часть западников отрицала ценности социализма, не верила в демократический социализм, но очень активно защищала западный образ жизни. В идейном отношении именно эти группы диссидентов прямо связаны с «демократами» 1989–1992 годов.
В 70-е годы возникло сильное движение за право на эмиграцию из СССР. Начало этому движению положила борьба за эмиграцию в Израиль. Однако позднее возникли и активные группы, стремившиеся к эмиграции в США и в европейские страны. Это движение не имело продолжения в 90-е годы, так как все существовавшие ранее ограничения на эмиграцию были отменены еще в 1990–1991 годах (кроме ограничений, связанных с проблемами государственных секретов).
Пожалуй, наибольшее число людей участвовало в национально-демократических и националистических движениях. Национальные движения были сильны на Украине и в Прибалтике, в Грузии и Армении. Менее заметными были такие движения в Казахстане и Средней Азии, в Белоруссии и в Азербайджане. Очень активны были крымские татары, добивавшиеся возвращения на свою родину в Крым.
Нередко национальные движения окрашивались в религиозные тона – движение в защиту католической церкви в Прибалтике или за исламские ценности в Средней Азии. Некоторые группы выступали за расширение автономии и прав в рамках СССР, другие ставили своей целью образование самостоятельных государств. Эти цели также не противоречили законам и Конституции СССР, где признавалось право на самоопределение вплоть до отделения. Тем не менее репрессии против «националистов» были очень жестокими. Заметной частью движения диссидентов являлся и русский национализм. Он был представлен Александром Солженицыным и Игорем Шафаревичем, Владимиром Осиповым и другими.
Заметной частью движения диссидентов были группы с социалистической или социал-демократической ориентацией. Социалистами считали себя участники небольших групп Лена Карпинского и сторонники Бориса Кагарлицкого. Леонид Петровский и Юрий Карякин, Петр Абовин-Егидес и Раиса Лерт, Евгения Гинзбург и Сурен Газарян тоже поддерживали концепцию «социализма с человеческим лицом». Я также выступал всегда как социалист и демократ, хотя и не создавал никаких формальных организаций. Однако в издании и распространении журнала «Политический дневник» в 60-е годы и «ХХ-й век» в середине 70-х мне помогали более десяти человек.
Как правозащитник-социалист выступал Петр Григоренко и его группа. Лишь в эмиграции он стал выступать как украинский националист. Эмигрантские организации украинцев оказали генералу поддержку и в лечении, и в издании книг. Такие переходы от одного течения к другому были для многих диссидентов обычным явлением и, как правило, никем не осуждались.
Андрей Сахаров начинал свою деятельность с общедемократических и социалистических позиций, затем возглавил Комитет прав человека, где работал вместе с Валерием Чалидзе. В середине 70-х годов Сахаров начал активно выступать за право свободной эмиграции из СССР.
Михаил Агурский начинал свою деятельность как проповедник и защитник православной Церкви, он помогал Солженицыну в составлении ряда сборников («Из-под глыб»). После эмиграции в Израиль и неудачных попыток сблизить христианство и иудаизм М. Агурский принял сионизм и стал активно защищать его концепции, не теряя при этом связей с другими правозащитными группами в СССР.
Я указал выше наиболее крупные и известные течения среди диссидентов. Но в нем имелись и более «специализированные» группы. В 70-е годы возникло несколько групп, выступающих против злоупотребления психиатрией в политических целях. В защиту своих прав выступали некоторые христианские секты – адвентисты седьмого дня, пятидесятники, баптисты. Появилось движение советских немцев за выезд в ФРГ и движение месхов за возвращение в Грузию. В угольных районах страны появились независимые профсоюзные организации. Здесь сказывалось влияние уже не «Пражской весны», а польской «Солидарности».
В числе диссидентов нередко оказывались известные писатели и ученые, художники и поэты, скульпторы и музыканты, которые выступали за свободу творчества, в частности и своего собственного. Нелепые запрещения в области культуры превращали в диссидентов Мстислава Ростроповича и Юрия Любимова, Эрнста Неизвестного и Михаила Шемякина, Лидию Чуковскую и Льва Копелева, Василия Аксенова и Владимира Войновича, Сергея Довлатова и Владимира Некрасова, Александра Зиновьева и Георгия Владимова, Александра Некрича и Иосифа Бродского.
Не являясь единым движением, движение диссидентов не могло оказать какого-то единого и совокупного влияния на события девяностых годов. Диссиденты 60—70-х годов помогли образованию в СССР того, что принято называть общественным мнением. Ни в 40-е, ни в 50-е годы независимого от КПСС общественного мнения у нас в стране не имелось. Движение диссидентов помогло создать ту почву, те идеологические истоки, на которых выросла нынешняя еще не вполне зрелая многопартийность. Относительный прогресс демократии в СССР и в России развел сохранивших активность диссидентов по разным партиям современной России, не говоря уже обо всем постсоветском пространстве.
Движение диссидентов конца 60-х годов, за малыми исключениями, не было рассчитано и сориентировано на длительную многолетнюю борьбу. Подавляющее большинство участников его думало о сравнительно быстрых переменах и верило в возможность таких перемен. Наиболее яркий период в движении диссидентов продолжался всего два года – от осени 1966 года до осени 1968 года. Это было время наибольшего влияния инакомыслящих на интеллигенцию. В диссидентских группах можно было наблюдать энтузиазм и воодушевление, несмотря на продолжавшиеся репрессии.
В эти два года в рядах диссидентов оказались Сахаров и Солженицын, начала издаваться «Хроника текущих событий». Это было время наибольшего распространения машинописного Самиздата; в тысячных тиражах расходились по стране «крохотные» рассказы Солженицына, памфлеты Григория Померанца, публицистика Эрнста Генри, «меморандум» Сахарова, материалы из Чехословакии, магнитофонные записи Галича и Высоцкого. Диссидентов поддерживала не только интеллигенция, но часть старых большевиков, отдельные люди из партийно-государственного аппарата. Несомненным было влияние в 1967–1968 годах событий в Чехословакии, менее заметным, но также значительным было влияние публикаций и деятельности «Нового мира». Важную роль играл тот факт, что еще с начала шестидесятых годов, по инициативе Хрущева, было прекращено глушение западных радиопередач (кроме «Свободы» и «Свободной Европы»). В 1966–1968 годах миллионы людей, в том числе и среди рабочих и служащих, слушали по вечерам «Голос Америки», «Немецкую волну», «Би-Би-Си». Это, конечно, очень помогало распространению документов и идей диссидентов, делало многих из них известными людьми. О них часто писала и западная пресса, статьи из которой регулярно зачитывались по радио.
Перелом в движении диссидентов стал происходить с осени 1968 года, то есть после вторжения войск Варшавского Договора в Чехословакию и подавления «пражской весны». Эта масштабная насильственная акция за пределами СССР неизбежно привела к усилению давления режима на все группы внутренней оппозиции. Десятки известных диссидентов оказались в конце 60-х – начале 70-х годов в тюрьмах и лагерях. Более широко стала применяться и такая жестокая форма репрессий, как психиатрические госпитализации. Через психиатрические клиники или через психиатрические больницы тюремного типа прошли Петр Григоренко и Владимир Буковский, Леонид Плющ и Жорес Медведев.
Репрессии или даже угроза репрессий привели к отходу большей части интеллигенции от поддержки движения, хотя интерес к нему и сочувствие сохранились. Для большинства деятелей интеллигенции даже исключение из КПСС было серьезной репрессией: люди лишались прежних должностей или работы, их переставали публиковать, лишали всех льгот. С 22 августа 1968 года началось глушение всех западных радиостанций. Но большая часть активистов диссидентского движения продолжала борьбу и в этих более трудных условиях. Они уже находились вне рамок прежней профессиональной деятельности. К тому же ситуация менялась не сразу и не столь однозначно.
Как раз с 1969–1970 годов советское руководство начало втягиваться в процесс «разрядки» или «детанта» в отношениях с Западом. Внимание западной общественности к проблеме прав человека в СССР возросло, как и внимание западных средств массовой информации. Диссиденты не могли пренебречь этим вниманием и помощью. Правозащитники-«западники» вступали в контакт с западными корреспондентами еще в 1967–1968 годах. Первая встреча Солженицына с корреспондентами «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» состоялась в 1970 году. Сахаров встретился с одним из скандинавских корреспондентов в 1972 году.
Мои встречи с западными корреспондентами, а затем и дипломатами начались в 1973 году, однако Жорес встречался с ними еще в 1969 году.
Прогресс разрядки изменил характер репрессий против диссидентов в СССР. В конце 60-х годов власти опасались высылать диссидентов за границу, хотя эта форма репрессий против инакомыслящих была опробована еще Лениным в 1922 году – после окончания гражданской войны и начала НЭПа. Крайне немногочисленной была в 60-е годы и еврейская эмиграция из Союза. Шумные акции начала 70-х годов привели к увеличению еврейской эмиграции, в которую «для опыта» было включено и несколько диссидентов неевреев. Опыт был оценен, по-видимому, как успешный, так как уже в 1972 году несколько десятков диссидентов всех национальностей покинули страну. Одни уезжали добровольно, другие под давлением и угрозами, третьи были лишены советского гражданства во время научных или писательских командировок, даже во время поездок для лечения. В феврале 1974 года из СССР был выслан А. Солженицын. Высылка за границу становилась постепенно главной формой борьбы с диссидентами. Тысячи людей всех национальностей оказались в эмиграции, которую стали называть «третьей эмиграцией».
«Первая эмиграция» возникла после Октябрьской революции и гражданской войны. «Вторая эмиграция» – после окончания Отечественной войны. Теперь возникала «третья». Многие эмигранты предполагали, что они смогут из-за границы оказывать гораздо большее влияние на советское общество, чем это было возможно раньше. Все думали, конечно, об опыте «Колокола» Александра Герцена. К малоизвестным ранее в СССР эмигрантским журналам – «Новому журналу», «Посеву», «Граням», «Часовому», газетам «Русская мысль», «Новое русское слово» и другим – добавилось множество новых изданий. Владимир Максимов создал журнал «Континент». Александр Солженицын начал сотрудничать и постепенно взял под контроль журнал «Вестник Русского Христианского движения». Кронид Любарский создал журнал «Страна и мир», Валерий Чалидзе – журнал «Внутренние противоречия», Андрей Синявский и Мария Розанова – журнал «Синтаксис». Один из бывших сотрудников «Литературной газеты» В. Перельман основал российско-еврейский журнал «Время и мы». Появились журналы «Минувшее», «Стрелец», альманах «Глагол», аналитическое приложение к газете «Русская мысль» – «Обозрение» и другие. За границей регулярно стала издаваться «Хроника текущих событий». Однако «Колокола» среди этих изданий все же не было. К тому же органам КГБ удалось наладить достаточно жесткий контроль за поступлением западных печатных изданий в СССР. «Железный занавес» действовал в 70-е годы достаточно эффективно, и только несколько сот человек в Москве могли регулярно читать эмигрантские журналы и книги. В других городах страны таких людей, видимо, были единицы.
Наступление властей сопровождалось усилением раздробленности и дискуссий среди диссидентов. Немалое влияние на движение оказала капитуляция некоторых диссидентов, согласившихся сотрудничать с властями на «открытых» процессах типа суда над Петром Якиром и Виктором Красиным. Очень разную реакцию среди диссидентов вызвали такие явно противоположные события вне СССР, как военно-фашистский переворот в Чили и свержение военно-фашистской диктатуры в Португалии и Греции. Впрочем, не было единства и сотрудничества среди советских эмигрантов в США, Франции и других странах.
После начала советской военной акции в Афганистане и высылки А. Сахарова в Горький диссиденты как движение были не только разобщены, но и практически разгромлены. В Москве продолжали жить и работать лишь несколько человек, почти не общавшихся друг с другом. Меня, например, оставили на свободе, но под жестким гласным надзором. Пост милиции был поставлен прямо рядом с дверью моей квартиры. Три человека в милицейской форме дежурили здесь круглосуточно, не позволяя приходить ко мне ни иностранным корреспондентам, ни приезжим, ни московским друзьям. Мои передвижения по городу также контролировались. Этот пост был снят только в конце мая 1985 года.
Движение диссидентов, как я уже говорил выше, оказало слабое влияние на характер, общую картину и мотивы перестройки. Конечно, если бы перестройка началась в 1975 году, то влияние диссидентов на идеи и направление перестройки могло оказаться сильнее.
Но через десять-двенадцать лет, в 1985–1987 годах, диссиденты уже не могли находиться в центре событий. Перестройка породила не только надежды, но и большой интеллектуальный и культурный подъем в обществе. Тиражи популярных журналов возросли до одного-трех миллионов экземпляров, тиражи популярных газет исчислялись цифрами от трех до семнадцати, а порой и более двадцати миллионов экземпляров. Публиковалось огромное количество материалов на темы, которые раньше могли затрагивать только диссиденты в эмигрантских журналах или материалах Самиздата. В 1990 году цензура была вообще отменена, и поток очень важных и интересных публикаций еще более возрос.
Однако на первый план в 1987–1989 годах и позднее вышли не диссиденты, а большая плеяда историков, политологов, социологов, экономистов, деятелей культуры и искусства, общественных деятелей, которые и в начале 80-х годов активно работали в научных учреждениях, в газетах и жуpналаx, в государственных органах, в партийном аппарате, в высших учебных заведениях. Эти люди уже занимали такие посты и такое положение в обществе, которое позволяло им быстрее других использовать открывшиеся для общественной науки и публицистики новые позиции. Они не оттесняли диссидентов, последние еще не были готовы к такой работе, да и власти еще не избавились от своих предубеждений. Гавриил Попов и Александр Ципко, Николай Шмелев и Юрий Афанасьев, Евгений Амбарцумов и Владимир Селюнин, А. Мигранян и А. Яблоков, Алесь Адамович и Михаил Гефтep, Федор Бурлацкий и Юрий Буртин, А. Нуйкин и А. Бутенко, И. Клямкин и Юрий Черниченко, а также десятки других авторов обрели популярность как «прорабы» и идеологи перестройки.
Это был естественный процесс, и в этом нет ничего обидного для диссидентов. Напротив, активисты перестройки устраняли барьеры и догмы, создавали новую общественную атмосферу, которая позволила вскоре вернуться в советскую и российскую общественную жизнь и тем диссидентам, которые стремились снова включиться в общественную и культурную жизнь страны, хотя очень часто уже на вторых и третьих ролях.
Перестройка создавала и в области идеологии и культуры, и в общественных науках определенную конкурентную среду, которой здесь не было в прежние десятилетия. Диссиденты шестидесятых годов обычно превосходили своих коллег по мужеству, по непримиримости ко лжи, по неприятию догм, то есть главным образом в нравственной области. Но они далеко не всегда были лучшими профессионалами или самыми умными и способными людьми в своей науке или в сфере культуры. Солженицын вовсе не являлся самым лучшим русским прозаиком или стилистом. Сахаров вообще не был профессионалом в общественных науках.
Начав работу над книгой о Сталине, а затем и над книгой о социалистической демократии, я встречался в 1964–1967 годах со многими историками из Института истории АН СССР, с работниками Института марксизма-ленинизма, с научными сотрудниками Института мирового рабочего движения. Было нетрудно убедиться, что очень многие из этих людей обладают гораздо большими возможностями и профессиональными способностями для выполнения той работы, которую я начал. Но они не хотели ее делать, хотя многие из них готовы были мне помогать советами и материалами. До 1970–1971 годов мне много помогли такие ученые и даже работники ЦК, как Георгий Шахназаров, Александр Бовин, Юрий Красин, Виктор Данилов, Яков Драбкин, Михаил Гефтер, Владимир Ядов.
После того как мои первые книги вышли в свет за границей и давление на меня значительно увеличилось, я caм должен был прекратить такое сотрудничество с «легальными» учеными. Нo, конечно, я могу и сейчас быть только благодарен этим людям за сотрудничество. Диссидентство – это личный выбор. Оно создает опасности и для самого диссидента, и для его семьи, и для тех людей, которые ему помогают. Оно создает немало трудностей и для друзей. Многие из моих друзей не хотели выделяться в официальной науке, фальшивый характер которой был для них очевиден. Но они не хотели и идти на полный разрыв с этой наукой, что ставило бы их самих и их семьи в трудное положение. Со своими друзьями я сохранил связь и обмен мнениями даже в самое трудное время в 70—80-е годы. Но почему те, кто имел хорошие знания, способности, не могли выступить со своими идеями в новой обстановке? Только иногда эти выступления создавали некоторые сомнения. Специалисты по борьбе с троцкизмом оказались, естественно, и лучшими авторами для нового образа Троцкого. Борцы с «правым уклоном» стали писать апологетические статьи о Бухарине.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.