СУВОРОВ АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ
СУВОРОВ АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ
(род. в 1729 г. – ум. в 1800 г.)
В стенах Александро-Невской лавры, в церкви Благовещения покоятся земные останки выдающегося русского полководца, генералиссимуса, графа Рымникского, князя Италийского, генерала-фельдмаршала австрийской армии, а также Сардинских королевских войск Александра Васильевича Суворова. На его могиле – небольшая бронзовая доска, надпись на которой гласит: «Здесь лежит Суворов». Эта надпись сделана согласно завещанию полководца, и он действительно не нуждается в длинных эпитафиях. Одно только имя вызывает в памяти блестящие страницы боевой славы России, а народная память чтит его и вдохновенно объединяет в песнях и рассказах с чем-то великим и чудесным, а иногда… чудным.
В середине XIX века в Новгородском крае возникло народное предание. В глухом темном лесу, говорили крестьяне, среди мхов и болот лежит огромная каменная глыба, а в ней – пещера. Подступ к глыбе прегражден болотами. Вход в пещеру скрыт за уремою, под болотом. Гробовая тишина царит вокруг. Зверь лесной не заходит сюда. Лишь ворон каркает порою да орел парит над таинственным камнем. А внутри пещеры, склонив седую голову на выступ камня, спит мертвым сном богатырь – Суворов. И будет спать он до тех пор, покуда не покроется русская земля кровью бранному коню по щиколотку. Тогда пробудится ото сна могучий воин и освободит свою родину от злой напасти.
На взлете своей военной карьеры Суворов написал, что происходит из шведского дворянского рода. И только недавно выяснилось, что его предки были выходцами из новгородских земель, так что будущий полководец был настоящий «природный русак». Он родился 13 ноября 1729 года в Москве в семье генерал-аншефа сенатора Василия Ивановича Суворова. Мальчик, пока была жива мать, рос под ее присмотром, при полном невмешательстве отца, всецело поглощенного хозяйственными делами по имению. Василий Иванович, видя слабое физическое развитие своего сына, решил, что ему уготована гражданская деятельность. Между тем Александр любил читать и слушать рассказы о военных походах, втайне от отца закалялся и укреплял свое хилое тело упражнениями, верховой ездой. Василий Иванович был довольно скаредным человеком и на домашних учителей и воспитателей не тратился. Тем не менее впечатлительный и любознательный мальчик, наделенный врожденными способностями, быстро изучил французский, немецкий и итальянский языки (а в зрелые годы овладел также польским, арабским, турецким и финским). Он мечтал стать офицером, а престарелый сенатор был озабочен только его замкнутым образом жизни. Однажды в имении гостил генерал Ганнибал, дед Пушкина, человек для своего времени весьма образованный. «Посмотри, братец, – попросил его старик Суворов, – зачем прячется от меня сын мой и что он делает». Ганнибал неожиданно вошел в комнату Александра и застал его за чтением книг. Он разговорился с мальчиком. Восхищенный услышанным, генерал сказал отцу: «Оставь, брат Василий Иванович, сына своего с его “гостями” – он пойдет подальше нас с тобой».
В октябре 1742 года недоросль Александр Васильев сын Суворов был записан рядовым в лейб-гвардии Семеновский полк сверх комплекта без жалованья. Но в казарму он прибыл только через три года, когда ему исполнилось 15 лет. Медленно двигался будущий генералиссимус по служебной лестнице, не так, как современные ему полководцы. П. Румянцев – стал полковником на 19-м году от рождения, Г. Потемкин – подпоручиком гвардии и камер-юнкером Высочайшего двора в чине бригадира на 26-м году, Н. Репнин – в тех же летах пожалован полковником. Суворов же служил капралом, унтер-офицером, сержантом и только в 1754 году стал поручиком пехотного Ингерманландского полка.
Только в возрасте 29 лет, уже будучи подполковником Казанского мушкетерского полка, Суворову удалось впервые принять участие в сражении – в знаменитой Кунерсдорфской битве, в которой прусские войска Фридриха Великого, тогда лучшие в Европе, потерпели сокрушительное поражение от русской армии. После этого Суворов участвовал еще в нескольких сражениях Семилетней войны, был ранен и контужен, дослужился вначале до полковника (1762), спустя пять лет – до бригадира, а в 1770 году получил чин генерал-майора. Под его началом была пехотная бригада в составе Смоленского, Суздальского и Нижегородского мушкетерских полков, которая действовала в Польше.
10 мая 1771 года при Ландскроне войска Суворова нанесли решительное поражение полякам, которыми командовал французский генерал Ш.-Ф. Дюмурье. За это 42-летний полководец был награжден сразу самым почетным русским боевым орденом – Св. Георгия 3-й степени. Новые победы в сражении при Столовичах, а также взятие Краковского замка принесли Суворову новые награды. Он был отмечен орденом Св. Александра Невского и получил тысячу червонцев, а также 10 тысяч рублей для раздачи другим участникам операции.
В самом конце 1772 года Суворов вернулся в Петербург, но уже через несколько месяцев отправился на новый театр военных действий – турецкий. Там с 1768 года шла война за выход России к Черному морю. Александр Васильевич получил в командование небольшой отряд пехоты в 500 человек и расположился с ним на берегу Дуная, напротив турецкой крепости Туртукай. В ночь на 17 июня 1773 года отряд Суворова переправился на противоположный берег реки и нанес поражение туркам, за что командир получил… выговор от Румянцева и за ослушание был приговорен военным судом к смертной казни. Более месяца больной лихорадкой и страдающий от полученной контузии ожидал герой решения императрицы. К счастью, Екатерина II на приговоре написала: «Победителя не судят» и прислала ему орден Св. Георгия 2-й степени.
В других сражениях этой кампании Суворов одерживал новые победы, за что получил чин генерал-поручика. А «совершенная победа при Козлудже», как писал об этом сам Александр Васильевич в автобиографии, привела к заключению в 1774 году Кючук-Кайнарджийского мира между Россией и Турцией. На церемонии заключения мира Суворов не присутствовал. Императрица направила его в Поволжье на помощь графу П. Панину в подавлении пугачевского бунта. Однако мятежника уже арестовали, поэтому полководцу досталась сомнительная честь переправить «злодея» в Симбирск, предварительно посадив его в железную клетку.
В «Замечаниях о бунте» Пушкин ссылается на один анекдот из жизни Суворова этой поры: «Сей Нащокин был тот самый, который дал пощечину Суворову (после того Суворов, увидя его, всегда прятался и говорил: “Боюсь! Боюсь! Он дерется!”)». Речь идет о Воине Васильевиче Нащокине – буйном и вспыльчивом чудаке. Сын Нащокина вспоминал этот случай: «Суворов успел отличиться, а отец мой, возвратясь в армию, застал его уже в Александровской ленте. «Так-то, батюшка Воин Васильевич, – сказал ему Суворов, указывая на свою ленту, – покамест вы травили зайцев, я затравил красного зверя». Шутка показалась обидной моему отцу, который и так уж досадовал; в замену эпиграммы он дал Суворову пощечину». Этот случай часто обсуждался в обществе, но никто и никогда не усомнился в храбрости Александра Васильевича, а вот Нащокин так и остался в «зайцах».
Когда в военных действиях наступило затишье, Суворов отпросился в Москву и женился на дочери генерал-аншефа князя И. А. Прозоровского – Варваре Ивановне. В семейной жизни он счастлив не был. Жена ему изменяла, и, уличив ее в этом, Суворов в 1779 году начал бракоразводный процесс, но затем отказался от него. Все сердечное тепло Александр Васильевич отдавал своей дочери Наталье. «Смерть моя для Отечества, а жизнь для Наташи», – говорил полководец. В 1784 году родился сын Аркадий, принявший в 15-летнем возрасте участие в последнем походе своего отца. Тогда император присвоил мальчику чин генерал-адъютанта и сказал: «Поезжай и учись у него. Лучшего примера тебе дать и в лучшие руки отдать не могу». По иронии судьбы, подающий надежды молодой генерал Аркадий Суворов-Рымникский, спасая солдата, утонул в реке Рымник накануне Отечественной войны, которая могла бы еще раз прославить знаменитую фамилию.
Легенды увековечили и странное отношение Суворова к женщинам: полководец их избегал, шутливо повторяя: «Они лишили нас рая». Денис Давыдов рассказывал, как старательно и по-мальчишески беспощадно Суворов конфузил за обедом не понравившуюся ему барышню: «Какая тетеха!» – подсмеивался он. Тому же Давыдову, в то время еще мальчику, Александр Васильевич, согласно легенде, сказал: «Я не умру, а ты выиграешь три сражения». Великий полководец не ошибся, ибо сам он остался жить в истории России, а Давыдов прославился в партизанской войне 1812 года.
Императрица Екатерина II благоволила к Суворову и после подписания мирного договора с османами пожаловала ему золотую шпагу, осыпанную бриллиантами, и назначила его командующим Санкт-Петербургской дивизией. Затем Суворов возглавил Крымский корпус, и ему было поручено, избегая военных столкновений, пресечь турецкие посягательства на территории, отошедшие к России по Кючук-Кайнарджийскому миру. Прибыл Александр Васильевич в Крым вовремя – в апреле 1778 года, когда султан двинул войска в направлении полуострова, а в Черном море появился турецкий флот. Суворов расставил вокруг Ахтиарской бухты (там, где вскоре им же будет заложен порт Севастополь) пикеты казаков и, пользуясь самыми разнообразными предлогами – ссылками то на карантинные правила, то на чуму, то на засуху, – пресекал любые попытки турок сойти на берег, чтобы пополнить запасы продовольствия и воды. Корабли Гассан-паши, постояв еще некоторое время на рейде, вынуждены были вернуться в Константинополь. Затем Суворов с блеском выполнил еще одну нелегкую миссию – вывод из Крыма христиан и расселение их в Приазовье. Этой мерой достигались одновременно две цели: местный хан, обложивший христиан непомерными налогами, лишался значительной части своих доходов, а Приазовский край получал новые людские резервы. В конце 1779 года Александра Васильевича вызвали в Петербург, где его приняла Екатерина II. В конце аудиенции она сняла со своего платья бриллиантовую звезду ордена Св. Александра Невского и пожаловала ее генералу, не только доблестному, но и хитрому. Следует отметить, за заслугу «в присоединении разных кубанских народов к Российской империи» Суворов был награжден сразу орденом Св. Владимира 1-й степени, а через некоторое время получил чин генерал-аншефа.
Однако избежать войны с турками за уже присоединенный к Российской империи Крым не удалось. Началась новая Русско-турецкая война (1787–1791). В анналы военной истории вошел бой за крепость Кинбурн, охрану которой доверили Суворову. Неприятель под прикрытием 600 орудий флота высадил на Кинбурнскую косу пятитысячный отряд. Суворов велел не отвечать на огонь противника, говоря: «Пусть все вылезут», и спокойно пошел к обедне. Лишь когда весь десант высадился, генерал лично повел своих солдат в атаку. Полководец был ранен картечью в бок и в левую руку, но, наскоро перевязанный, продолжал руководить сражением, и третья контратака, которую также возглавил Суворов, увенчалась успехом. Для награждения нижних чинов, участвовавших в бою, были отчеканены 20 серебряных медалей с надписью: «Кинбурн 1 октября 1787 года», и это был единственный в XVIII веке случай раздачи солдатских медалей особо отличившимся воинам, выбранным самими же солдатами. Сам Александр Васильевич был отмечен высшим российским орденом Св. Андрея Первозванного, а также алмазным плюмажем на шляпу в виде буквы «К» (Кинбурн). В столице по случаю победы палили из пушек, в церквах совершали благодарственные молебны с упоминанием имени героя.
В следующем году долгой и тяжелой осадой Очакова лично руководил Потемкин. Суворов, поступивший в его распоряжение, пытался решить дело штурмом, говоря: «Одним смотреньем крепости не возьмешь». Он даже попробовал завязать сражение, надеясь, что войска разовьют его успех. Но в бою Потемкин его не поддержал, и Очаков был взят лишь через 4 месяца, что дорого обошлось Екатеринославской группировке. Инициативу Суворова было невозможно держать в узде. Для него в бою ничего не значили титулы и звания, и, приняв решение, он всегда доводил дело до конца. Вот что, например, случилось в 1789 году, когда Суворов получил под свое начало 3-ю дивизию Южной армии, с которой должен был прикрывать левый берег реки Прут и в случае необходимости оказывать помощь союзнику – австрийскому принцу Кобургскому – в сражении при местечке Фокшаны. Осман-паша, возглавлявший 30-тысячное войско, принял решение разбить противников поодиночке, начав с австрийцев. Перед битвой Суворов примчался на соединение с корпусом принца Кобургского, забрался спать в солдатскую палатку и запретил говорить, что он пришел вместе с войском. Трижды принц приезжал в русский лагерь, ему повторяли, что генерала нет. А на рассвете Суворов ударил сбор и без объяснений прислал австрийцам приказ немедленно выступать. После победы Александра Васильевича спрашивали, почему он не хотел видеться с союзником. «Нельзя было, – отвечал Суворов, – он умный, он храбрый, да ведь он тактик, а у меня был план не тактический. Мы заспорили бы, и он загонял бы меня дипломатически, тактически, энигматически, а неприятель решил бы спор тем, что разбил бы нас. Вместо того – “ура!” С нами Бог! И спорить было некогда».
Представительница седьмого поколения Суворовых, графиня Фелицитас фон Ностиц, сохранила в памяти все, что ей рассказывали о великом предке родители, даже мелкие курьезы из его жизни. «Я выросла с анекдотами о Суворове, – признается она. – Всем известно, что Суворов был чуть-чуть чудаком. Помню, папа мне рассказывал, что мой далекий предок кричал «ку-ка-ре-ку» перед началом битвы. Возможно, это ему помогало выигрывать сражения…» И это не анекдот. Перед каждым штурмом полководец издавал победный петушиный крик и вместе с солдатами шел в бой. Он и сам внешне чем-то был похож на шустрого щуплого боевого петушка, и даже дерзкий хохолок волос на голове напоминал петушиный гребень. Впрочем, разве важно, что кричать перед боем и как молиться, лишь бы бог войны был на твоей стороне. В известном анекдоте Ростопчина говорится, что однажды, в ответ на недоумение рассказчика, Суворов следующим образом объяснил свое кукареканье: «Поживи с мое, закричишь курицей».
Менее чем через два месяца после битвы при Фокшанах, 11 сентября 1789 года, тот же русско-австрийский отряд в новом сражении на реке Рымник разгромил 100-тысячную армию турок под командованием самого великого визиря. Тогда, разглядев ужасные лица янычар, Суворов приказал солдатам «не смотреть бусурманам в лицо, а колоть их прямо в грудь». Союзники признали главную заслугу Суворова в этой грандиозной победе, добытой малой кровью. Император Иосиф I пожаловал герою «графское Римской империи достоинство», а принц Кобург с тех пор называл его своим «великим учителем». Фактически победы Суворова предрешили исход русско-турецкой войны, и на него буквально посыпался дождь наград. Он получил бриллиантовые знаки уже имевшегося у него ордена Св. Андрея Первозванного, новую золотую шпагу с бриллиантами и с надписью «Победителю Верховного Визиря», орден Св. Георгия 1-й степени, а также титул графа «с наименованием Рымникский». Позднее ему были пожалованы бриллиантовые эполеты и перстень, а также должность шефа Фанагорийского гренадерского полка.
Теперь России нужна была победа, которая заставила бы Оттоманскую Порту первой искать мира, отказаться от агрессивных планов. Без взятия последней янычарской твердыни – крепости Измаил – о победоносном завершении войны нельзя было и думать. Суворов лично руководил подготовкой к штурму, так как, осмотрев сооружение, сообщил главнокомандующему: «Крепость без слабых мест». Он обучал солдат и казаков штыковому удару, «атаковал» огромные валы, сооруженные по его приказу возле села Сафьяны по образцу тех, которые предстояло взять. Турки были настолько уверены в неуязвимости Измаила, что на суворовский ультиматум о сдаче гордо ответили: «Скорей Дунай остановится в своем течении и небо упадет на землю, чем сдастся Измаил».
В течение двух дней крепость подвергалась ожесточенной бомбардировке из 600 орудий. 11 декабря 1789 года войска подошли к Измаилу, и к четырем часам пополудни крепость была очищена от турок. В рапорте главнокомандующему Суворов писал: «Не бывало крепости крепче, не бывало обороны отчаяннее обороны Измаила, но Измаил взят… Солдаты мои проявили массовый героизм, забыв чувство страха и самосохранения». Великий полководец, понимая, что за любую победу щедро заплачено солдатскими жизнями, всегда подчеркивал их бесстрашие и самоотверженность. Когда же при свидании с главнокомандующим Потемкиным тот спросил: «Чем могу наградить тебя, Александр Васильевич?», то получил неожиданный ответ: «Кроме Бога и матушки государыни, меня никто не может наградить – я не купец и не торговаться с вами приехал». Этот ответ оскорбил Потемкина, и они расстались очень холодно. Возможно, поэтому Суворов, рассчитывавший на звание генерал-адъютанта, его не получил, а был произведен в подполковники лейб-гвардии Преображенского полка, полковником которого была сама Екатерина II. Кроме того, в его честь была выбита настольная медаль. Позже полководец признавался: «Чувствую непрестанно, что я за Измаил худо награжден, сколько ни философствую».
Следует отметить, что великий полководец в отношении наград был очень щепетильным. Он всегда отмечал солдатские заслуги, но не выпрашивать же награду самому себе, тем более зная, что ты ее достоин. Императрица же зачастую щедро жаловала людей недостойных. Суворовские анекдоты той поры рисуют фельдмаршала остроумным, немного фрондирующим мудрецом – рассказывают, что Суворов не раз намекал Екатерине, что «пора бы ценить генералов за их полководческие, а не мужские, достоинства…». Но сказать, что Александр Васильевич был часто несправедливо обойденным, трудно, потому что Екатерина II благоволила к нему. Однажды после учений, на которых она присутствовала, императрица обратилась к Суворову с вопросом, чем его наградить. Вся эта шумиха не нравилась Александру Васильевичу. Он не видел ничего замечательного в продемонстрированном им своем обычном строевом учении; в то же время для него было ясно, что больше всех успеют нажить капитал на успешных маневрах сам Потемкин и облепившая его туча прихлебателей. В этих условиях предложенная награда не радовала его, и на вопрос Екатерины он дал столь типичный для него, чисто эзоповский ответ:
– Давай тем, кто просит, ведь у тебя и таких попрошаек, чай, много. – И потом добавил: – Прикажите, матушка, отдать за квартиру моему хозяину: покою не дает.
– А разве много? – недоуменно спросила императрица.
– Много, матушка: три рубля с полтиной, – серьезно заявил Суворов.
Екатерина ничего не ответила на эту выходку; деньги были уплачены, и Суворов с важным видом рассказывал:
– Промотался! Хорошо, что матушка за меня платит, а то беда бы.
Впрочем, уезжая из Новороссии, государыня пожаловала злоязычному полководцу драгоценную табакерку, усыпанную бриллиантами.
«А я за гулянье получил табакерку с 7 тысячами рублей», – иронически писал он об этом.
Но подарки царицыны Суворов все же ценил. Так, однажды зимой Екатерине доложили, что полководец разъезжает по Петербургу в одном мундире (иные говорят – в старенькой шинели). Императрица подарила фельдмаршалу дорогую шубу. Впредь Суворов продолжал расхаживать в одном мундире, а вслед за ним шел офицер, несший в руках шубу. Вступая в покои императрицы, Суворов делал офицеру знак, и тот набрасывал шубу на плечи фельдмаршала.
Любимец Екатерины князь Потемкин долго видел в Суворове невзрачного и недалекого чудака. Он всячески старался унизить его перед императрицей. В «Загробных записках» князя Н. С. Голицына был описан один из таких случаев. Однажды Суворов был приглашен к обеду во дворец. Занятый разговором, он не касался ни одного блюда. Заметив это, Екатерина спросила его о причине. «Он у нас, матушка-государыня, великий постник, – ответил за Суворова Потемкин, – ведь сегодня сочельник, он до звезды есть не будет». Императрица, подозвав пажа, пошептала ему что-то на ухо; паж ушел и через минуту вернулся с небольшим футляром, в котором находилась бриллиантовая орденская звезда. Императрица вручила ее Суворову, прибавив, что теперь уже он может разделить с нею трапезу.
А вот что мы находим в сочинении Д. Н. Бантыш-Каменского «Биография князя Александра Васильевича Италийского, графа Суворова Рымникского, 3-го генералиссимуса». Екатерина Великая, «желая вывесть Потемкина из ошибочного его мнения об уме Суворова, присоветовала ему подслушать их разговор из соседней комнаты. Удивленный необыкновенным остроумием и глубокомыслием Рымникского, князь Таврический упрекнул его, зачем он с ним не беседует подобным образом. – “С царями у меня другой язык”, – отвечал Суворов».
Авторы анекдотов выражали веру общества во всеведение Суворова. Чудачества экстравагантного полководца нужно было объяснить практическими умыслами. Полководец Суворов был цельной личностью, посвятившей себя одному делу – защите Отечества. Авторы анекдотов пытались связать чудачества Суворова с его великой миссией. А необычайное превращение недалекого, на первый взгляд, чудака, в некоторых анекдотах – даже солдафона в мудрого собеседника ученой императрицы или гениального стратега и тактика, составляющего план сражения, стало одним из центральных сюжетов суворовской мифологии. В волшебные превращения верили охотнее, нежели в право великого человека на странное, отличное от общепринятого, поведение.
Но за свое отношение к Потемкину Суворов все же поплатился: за несколько дней до официальных торжеств в Петербурге по случаю взятия османской твердыни главнокомандующий откомандировал Суворова в Выборг. Последующие полтора года выдающийся полководец занимался строительством оборонительных сооружений в Финляндии, в то время как на юге страны завершалась русско-турецкая война. В одном из писем он с отчаянием писал: «Баталия мне покойнее, нежели лопата извести и пирамида кирпичей». Во Франции бушевали революционные волнения, и легендарный Суворов обращался к императрице: «Матушка, пошли меня на французов!» Но все его просьбы и рапорты оставались без последствий. Лишь когда в Польше вспыхнуло восстание Т. Костюшко и возникла угроза разгрома русских войск, вспомнили о непобедимом графе Рымникском. Екатерина направила полководца в мятежную Польшу, сказав: «Я посылаю в Польшу две армии. Одну – из солдат, другую – графа Суворова».
Суворов прибыл в Польшу осенью 1794 года и в двух сражениях при Крупчинском монастыре и у Бреста переломил ход всей кампании. А вскоре неприятель капитулировал. За эту «викторию» полководец получил долгожданный фельдмаршальский жезл, украшенный бриллиантами. Екатерина II скрывала свое решение о награде победителю до торжественного обеда в Зимнем дворце по случаю привоза ключей покоренной Варшавы. В разгар торжества она подняла тост «за фельдмаршала графа Суворова-Рымникского», поставив многочисленных завистников полководца перед свершившимся фактом. Другая история гласит, что от почтения перед фельдмаршальским званием Суворов в письмах обозначал слово «жезл» лишь первой буквой, оговариваясь: «Боюсь и произнести». Наконец, привезенный жезл Суворов освятил в церкви. Он лично пришел в храм – в простой одежде, без орденов – и… приказал расставить в линию с промежутками несколько табуреток и, перепрыгивая через каждую, называл имя того или иного генерал-аншефа: «Репнина обошел! Салтыкова обошел!..» Совершив эту процедуру, Суворов облачился в фельдмаршальский мундир и отстоял богослужение при всех регалиях. Седовласый фельдмаршал с удовлетворением говаривал: «Я не прыгал по молодости, зато прыгаю в старости».
Первая суворовская польская кампания добавила к образу полководца новую черту – великодушие. Молва гласит, что, отступая, ускользая от войск Суворова, маршал Пулавский замедлил движение арьергарда, а сам с войсками зашел в тыл русской армии и ушел в Литву. Суворов был введен им в заблуждение, но русский генерал оценил хитрость соперника и в знак своего восхищения послал польскому маршалу любимую табакерку.
Много позже, в Италии, Суворов вернет шпагу храбро дравшемуся французскому офицеру и отпустит его, восхищенный отвагой врага. Другого француза – плененного генерала Лекурба – старик Суворов спросит: «Есть ли у вас жена?» Получив утвердительный ответ, он отпустит храброго противника и даже подарит ему розу с наказом передать ее жене. Лекурб сохранит этот цветок как реликвию.
В январе 1795 года Суворов стал «Главнокомандующим войсками, в Польше расположенными», в следующем году получил под свое начало Екатеринославскую дивизию и Новороссийскую армию и был назначен шефом Суздальского мушкетерского полка. К тому времени Екатерина II скончалась, императором стал Павел I, ненавидевший все, связанное с именем матери, и уничтожавший все лучшее, что было при ней создано. Павел насаждал в армии новые прусские порядки, подавляя все прогрессивное и национальное. Для Суворова это была настоящая трагедия. До сих пор он служил не Государю, а матушке Государыне, что для него означало служение матушке России. Что может быть выше этого? С появлением на троне государя жизнь Суворова резко изменилась. Дело в том, что между Павлом и полководцем неприятие началось еще в 1784 году, когда Александр Васильевич посетил гатчинский двор цесаревича и присутствовал на показательных учениях гатчинского войска. Суворов всем своим видом продемонстрировал презрительное отношение к главенствовавшей в Гатчине прусской традиции. Затем полководец и Павел уединились для разговора в кабинете наследника. По своему обыкновению, Суворов начал проказничать и чудить, может быть, желая в иносказательной форме показать свое отношение к прусским порядкам Гатчины. Но Павел доверительно прервал чудачества генерала: «Мы и без этого понимаем друг друга». Суворов заговорил с Павлом так, как он говорил только с царями, – серьезно, вдумчиво. Однако, выйдя из кабинета, полководец с усмешкой пропел по-французски: “Prince adorable, despote implacable” («Принц восхитительный, деспот неумолимый»). Легендарный Кутайсов – вечный враг Суворова в анекдотах о павловском времени – подслушал суворовское пение и рассказал обо всем Павлу. С этого и началась неприязнь полководца и императора.
Получив в дивизию деревянные палочки для измерения солдатских кос и буклей, Суворов не удержался от язвительного замечания: «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, а я не немец, а природный русак». В начале 1797 года слова эти были доложены императору, как раз в то время, когда он читал письмо фельдмаршала, в котором тот жаловался на бездействие. Реакция Павла была мгновенной – «так как войны нет и Суворову делать нечего», уволить его в отставку без права ношения мундира и сослать в Кобринское имение.
Приведем записанный Денисом Давыдовым эпизод, сохранивший атмосферу тех дней: «Император Павел, оставшись недовольным великим Суворовым, отставил его от службы; приказ о том был доставлен великому полководцу близ Кобрина. Приказав всем войскам собраться в полной парадной форме, он сам предстал пред ними во всех своих орденах. Объявив им волю государя, он стал снимать с себя все знаки отличий, причем говорил: «Этот орден дали вы мне, ребята, за такое-то сражение, этот за то»… Снятые ордена были положены им на барабан. Войска, растроганные до слез, воскликнули: «Не можем мы жить без тебя, батюшка Александр Васильевич, веди нас в Питер». Обратившись к присланному с высочайшим повелением генералу (по мнению некоторых, то был злополучный Линденер), Суворов сказал: «Доложите государю о том, что я могу сделать с войсками». Когда ж он снял с себя фельдмаршальский мундир и шпагу и заменил его кафтаном на меху, то раздались душераздирающие вопли солдат. Один из приближенных, подойдя к Суворову, сказал ему что-то на ухо; Суворов, сотворив крестное знамение, ответил: «Что ты говоришь, как можно проливать кровь родную!» Родную кровь проливать нельзя – это Суворов твердо знал».
Покидая дивизию, Александр Васильевич велел построить свой любимый Фанагорийский полк и обратился к солдатам: «Прощайте, ребята, товарищи, чудо-богатыри! Молитесь Богу: не пропадет молитва за Богом и служба за царем! Мы еще увидимся – мы еще будем драться вместе!» Едва успев доехать до своего имения, прославленный полководец снова подвергся наказанию: его сослали в Новгородскую губернию, в село Кончанское, под надзор местного начальства.
Однако уже через два года Павел I вызвал Суворова в Петербург. В начале 1799 года к границам Франции должна была двинуться объединенная русско-австрийская армия. Сознавая, что борьба с Бонапартом предстоит тяжелая, оба императора, русский и австрийский, решили поручить командование легендарному герою Измаила. В своем рескрипте император писал: «Граф Александр Васильевич! Теперь нам не время рассчитываться. Виноватого Бог простит. Римской Император требует вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на сие согласиться, а ваше спасти их. Поспешите приездом сюда и не отнимайте у славы вашей время, а у Меня удовольствия вас видеть. Пребываю вам доброжелательным Павел».
Суворов прибыл в Северную Италию в апреле 1799 года. Первыми он разбил армии генерала Ж. Моро в знаменитом трехдневном сражении при реке Адда, в двух последующих битвах – армию генерала Ж. Макдональда при Треббии и армию генерала Б. Жубера при Нови. Французские силы в Северной Италии перестали существовать. За эти победы полководец был возведен в княжеское достоинство «с наименованием князя Италийского» и удостоился небывалой до и после этого награды. Павел отдал приказ: «..гвардии и всем Российским войскам, даже в присутствии Государя, отдавать ему все воинские почести, подобно отдаваемым особе Его Императорского Величества».
Затем наступила пора знаменитого перехода Суворова через Швейцарские Альпы (август 1799 г.), который проходил в сложнейших условиях. В донесении императору полководец писал: «Все опасности, все трудности были преодолены, и при таковой борьбе со всеми стихиями неприятель, гнездившийся в ущелинах и в неприступных, выгоднейших местоположениях, не мог противостоять храбрости воинов, явившихся неожиданно на этом новом театре: он всюду прогнан». Был взят Сен-Готард, после которого произошла битва за Чертов мост – разрушенную французскими гренадерами 30-метровую переправу через реку Ройс. «Чудо-богатырям» пришлось под огнем противника связывать бревенчатые перекрытия поясами. Вдохновленные призывом своего командующего, они ринулись в штыковую атаку. Французы дрогнули и отступили. Многие срывались с 25-метровой высоты, разбивались о камни, захлебывались в ледяной воде бурного потока.
«Побеждая повсюду и во всю жизнь вашу врагов Отечества, – писал Павел I к Суворову, – не достало вам еще одного рода славы: преодолеть самую природу; но вы и над нею одержали ныне верх. Поразив еще раз злодеев веры, попрали вместе с ними козни сообщников их, злобою и завистию против вас вооруженных. Ныне, награждая вас по мере признательности Моей, и ставя на вышний степень, чести и геройству предоставленный, уверен, что возвожу на оный знаменитейшаго Полководца сего и других веков». 28 октября 1799 года за переход через Альпы Суворов получил звание генералиссимуса всех российских войск. «Это много для другого, – сказал тогда император графу Ростопчину, – а Суворову мало: ему быть Ангелом», – и велел изготовить бронзовую статую полководца для украшения столицы, в память его подвигов.
А сам Суворов по дороге в Россию, в Кракове, заболел «фликтеною – сыпь и водяные пузыри покрыли все тело его». Он поспешил в свое Кобринское имение и там слег в постель. Через некоторое время Суворов стал выздоравливать и большую часть времени, по случаю наступившего тогда Великого поста, проводил в молитвах. Иногда он предавался мечтаниям о новой кампании, диктовал ответы на письма знаменитых особ и готовился к торжественному въезду в Петербург. Наконец доктор позволил ему отправиться в дорогу, но при выезде из Вильно болезнь вдруг усилилась, и поэтому генералиссимус пожелал въехать в столицу вечером, дабы избежать участия в торжествах.
Тщетны были старания врачей – болезнь день ото дня прогрессировала. Величайший полководец всех времен и народов скончался 6 мая 1800 года, а на третий день после кончины народ проводил останки Суворова до Александре-Невской лавры, где они были погребены в церкви Благовещения, около левого клироса. Император, окруженный блистательной свитой, ожидал печальное шествие у Публичной библиотеки и, по приближении гроба, снял шляпу, низко и почтительно поклонился праху знаменитого мужа, который прославил его царствование.
Ушел человек, посвятивший всю жизнь ратному делу. Суворов не раз был ранен в боях, знал, что такое война, и говорил, что война – зло. Чтобы противостоять злу, чтобы защитить родину, надо уметь воевать. Суворов создал самую совершенную для своего времени систему обучения и воспитания солдат – знаменитую солдатскую памятку, прозванную «Наукой побеждать». Тактика Суворова состояла в трех словах: «быстрота, глазомер, натиск». «Ошибки великих полководцев поучительны, – говорил он. – За ученого дают трех неученых. Нам мало трех! Давай нам шесть, давай нам десять на одного… всех побьем, повалим, в полон возьмем. Береги пулю на три дни, а иногда и на целую кампанию, когда негде взять. Стреляй редко да метко – штыком коли крепко. Пуля обмишулится, а штык не обмишулится; пуля дура, штык молодец». Он не терпел оборонительной войны. «Неприятель думает, что ты за сто, за двести верст, – говорил генералиссимус, – а ты, удвоив, утроив шаг богатырский, нагрянь на него быстро, внезапно. Неприятель поет, гуляет, ждет тебя с чистого поля, а ты из-за гор крутых, из-за лесов дремучих налети на него, как снег на голову. Рази, стесни, опрокинь, бей, гони, не давай опомниться: кто испуган, тот побежден вполовину. У страха глаза большие, один за десятерых покажется».
В памяти народной Александр Васильевич был и остается любимым героем, высоким примером служения русским святыням. Вера народа в то, что легендарный защитник Отечества не умер, а лишь заснул до поры, подчеркивается его официальным формуляром. Как известно, все умершие военнослужащие приказом по ведомству исключаются из списков части. Относительно Суворова такой приказ не был отдан.
Но не только военные подвиги привлекали к Суворову и людей света, и солдатские массы. О его чудачествах и «клоунских» подвигах говорили не меньше, и это упрочивало славу полководца. В солдатских кругах – славу «заговоренного», непобедимого колдуна; в офицерстве и высшем свете – славу «замечательного оригинала». Показательным примером может быть мифологизированная биография Суворова. В построении идеализированного мифа о себе самом Суворов отчетливо ориентировался на образы Плутарха, и в первую очередь – на Цезаря. Этот высокий образ, однако, мог – в письмах к дочери или в обращении к солдатам – заменяться фигурой русского богатыря (в письмах к дочери – известной «Суворочке» – стилизованные описания боевых действий разительно напоминают сказочные трансформации боевых действий в сознании капитана Тушина из «Войны и мира», заставляя предполагать знакомство Толстого с этим источником).
Суворов-Цезарь, Суворов-богатырь и Суворов-шут – все эти ипостаси легендарного героя встречаются в анекдотах, записанных Фуксом или другим суворовским мифологом с чьих-то слов или известных по мемуарам. В некоторых анекдотах Суворов лично объясняет причины своего легендарного чудачества. Известен следующий монолог Суворова, включенный в сборник «Анекдоты князя Италийского…», изданный Е. Б. Фуксом: «Хотите ли меня знать? Я вам себя раскрою: меня хвалили цари, любили воины, друзья мне удивлялись, ненавистники меня поносили, при дворе надо мною смеялись. Я бывал при дворе, но не придворным, а Эзопом, Лафонтеном: шутками и звериным языком говорил правду. Подобно шуту Балакиреву, который был при Петре Первом и благодетельствовал России, кривлялся я и корчился. Я пел петухом, пробуждал сонливых, утомлял буйных врагов Отечества». Каждый биограф Суворова тайком мечтал о том, чтобы историческая достоверность этого монолога подтвердилась документально. Но легенда не нуждается в документальном подтверждении; важно, что таким – по-рыцарски преданным Отечеству и Истине – Суворова запомнили соотечественники.
Анекдоты о Суворове на свой лад пересказали всю жизнь полководца – от демосфеновских легенд о преодолении физической немощи в детстве до легенды о похоронах Суворова с крылатым: «Суворов везде проходил!». В анекдотах Суворов прожил свою вторую жизнь; в них преломилась и встреча Суворова-подростка с генералом Ганнибалом, и первые громкие подвиги в Польше, и полные самой многозначительной символики отношения Суворова с матушкой императрицей. Хорош был полководец в сражениях, неповторим в придворной жизни. Во дворце он играл роль оригинала и чудака, некоторые шутки Суворова императрице были неприятны, но она высоко ценила природный юмор графа.
По апокрифическим свидетельствам, Суворов имел обыкновение на поле брани подзадоривать солдат непечатным словцом и солеными шутками. Другим был он в частной жизни: современников удивляло строгое отношение Суворова к браку и неверности, к злословию, к чревоугодию. Полководец оставался верным прежним, тесно связанным с Церковью, установкам, в «светски просвещенном» и отнюдь не невинном XVIII веке. Суворов бывал в большой моде, но казался старомодным. Старомодная добродетельность графа Суворова и его истинная приверженность христианской вере стали одними из причин возникновения мифа о Суворове как о полупомешанном чудаке. Его добродетельность казалась странной. Сам он о себе говорил: «О, родись я Цезарем, я был бы горд, как он, но удержался бы от его пороков».
По свидетельствам современников, он свято исполнял все религиозные обряды, молился, клал земные поклоны перед образами, строго держал посты, крестился, входя в покои и садясь за стол. Особую ревность имел к церковным службам: на рассвете спешил в храм к заутрене, затем к обедне. Сам читал Апостола во время службы и пел на клиросе. Известны его духовные сочинения. Суворов чтил народные традиции, прекрасно владел народной, солдатской речью, любил русские песни и хороводы. «Горжусь, что я русский!» – говаривал он. И любил напоминать слова Петра Великого: «Россия в мире одна, она соперниц не имеет!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.