Хелен Келлер

Хелен Келлер

Величайшая женщина нашего времени.

Уинстон Черчилль

Я всегда был вашим большим поклонником.

Альберт Эйнштейн

В XIX веке было два по-настоящему великих человека – Наполеон и Хелен Келлер. Наполеон пытался завоевать мир силой оружия и проиграл. Хелен пыталась завоевать мир силой разума и победила!

Марк Твен

Я чувствую, что в этом ребенке больше духа Божьего, чем в ком-либо, кого я встречал прежде.

Александр Белл

Она была писательницей и политиком. Ее руку с почтением пожимали короли и президенты. Для нее пел Шаляпин. Ею восхищались Чарли Чаплин, Марк Твен и Александр Белл. О ней писали пьесы и снимали фильмы.

Она выучила четыре языка, получила высшее образование и стала писательницей и общественным деятелем, будучи слепоглухонемой.

Причем жила она не в наше время, когда технические средства делают невозможное возможным, а в конце XIX века. И все же ей удалось вырваться из беззвучной тьмы, в которой была заперта, и прожить яркую интересную жизнь. Но конечно, сделала она это не одна. «Сотворившая чудо» – так назвал свою пьесу о ней Уильям Гибсон. Чудо – это сама Хелен Келлер, а сотворить себя ей помогла молодая учительница Анна Салливан.

Вышла я из тьмы египетской и встала перед Синаем. И Сила Божественная коснулась души моей, и она прозрела, и я познала многие чудеса. Я услышала голос, который сказал: «Знание есть любовь, свет и прозрение».

Хелен Келлер родилась в 1880 году и первые полтора с лишним года была самым обычным ребенком. Она уже научилась ходить и даже делала первые попытки говорить, когда на нее обрушилась беда – в возрасте девятнадцати месяцев она неожиданно слегла с сильным жаром. Врачи объяснили, что произошла «острая закупорка сосудов желудка и головного мозга»: по всей видимости, это была либо скарлатина, либо менингит. Но страшнее оказалась не сама болезнь, а ее последствия. Когда Хелен выздоровела, выяснилось, что она ослепла и оглохла.

Сама она впоследствии писала: «Пришла болезнь, замкнувшая мне уши и глаза и погрузившая меня в бессознательность новорожденного младенца». И это не было преувеличением, ведь для ребенка, которому не исполнилось еще и двух лет и который, соответственно, еще не умеет ни говорить, ни читать, ни писать, глухота и слепота означают полный разрыв контакта с миром. Хелен оглохла и ослепла, не успев научиться понимать человеческую речь. Казалось, отныне ее разум навсегда останется заперт в темноте без возможности общения с людьми и какого-либо самовыражения.

Трудно даже представить, каково было живой, любопытной, темпераментной девочке с сильным характером, оказавшейся практически в положении животного, которое возможно что-то и понимает, но не может ничего сказать. Будь она постарше, она могла бы впасть в отчаяние или даже сойти с ума. Но ее защитил возраст – в два года дети только постигают мир и еще не осознают себя как личность. Она смутно представляла, что потеряла, а потом и вовсе на время забыла о свете и звуке и начала учиться познавать окружающий мир теми способами, что у нее остались.

Довольно скоро Хелен научилась ориентироваться в родительском доме, где она знала на ощупь каждый предмет. Потом она нашла способ кое-как общаться – кивала, чтобы сказать «да», качала головой в знак отрицания, тянула к себе, чтобы позвать кого-нибудь. Она была на удивление наблюдательна для человека, лишенного зрения и слуха, и научилась жестами показывать многие действия. Так, когда ей хотелось бутерброд, она изображала, как режут хлеб и намазывают его маслом, а если хотела мороженного, крутила воображаемую ручку мороженщицы, а потом дрожала, словно замерзла.

К пяти годам Хелен умела уже достаточно многое для слепого, глухого и немого ребенка. Она отличала свою одежду от чужой, умела сама одеваться, знала, как сложить и куда убрать разные предметы гардероба. Она любила проводить время на кухне, помогала матери и кухарке – молола кофе, кормила кур и индюков и выполняла всякие мелочи подай-принеси. Она обожала Рождество, хоть и не знала, по какому поводу все так суетятся и столько готовят. Но она узнавала этот праздник по запаху готовящихся блюд и наперегонки со всеми неслась вешать свой чулок для подарков.

Но не надо думать, что Хелен была маленьким слепым ангелочком, вызывающим умиление и жалость. В книге, которую она написала, став взрослой, она ничуть не щадит себя и рассказывает даже о таких вещах, о которых скромно умалчивают ее биографы. У нее был трудный вспыльчивый характер, а поскольку обычные способы самовыражения были ей недоступны, она выплескивала эмоции во вспышках ярости, во время которых могла брыкаться, драться, ломать все, что попадается под руку, и вопить, пока не закончатся силы.

Я росла, и во мне нарастало желание выразить себя. Немногие знаки, которыми я пользовалась, все меньше отвечали моим потребностям, а невозможность объяснить, чего я хочу, сопровождались вспышками ярости. Я чувствовала, как меня держат какие-то невидимые руки, и делала отчаянные усилия, чтобы освободиться. Я боролась. Не то чтобы эти барахтанья помогали, но дух сопротивления был во мне очень силен. Обычно я в конце концов разражалась слезами, и все заканчивалось полным изнеможением. Если матушке случалось в этот момент быть рядом, я заползала в ее объятья, слишком несчастная, чтобы вспомнить причину пронесшейся бури. Спустя какое-то время потребность в новых способах общения с окружающими стала настолько неотложной, что вспышки гнева повторялись каждый день, а иногда каждый час.

Но даже если не принимать во внимание такие вспышки гнева, Хелен все равно была хулиганкой. Играя с дочкой кухарки она могла остричь все листья с садовых кустов, а потом и волосы своей подруге. А когда индюк украл у нее помидор, она вдруг осознала, что не все можно брать с разрешения, стащила на кухне сладкий пирог, объелась им и потом маялась животом. Но угрызений совести не испытывала, волновал ее только один вопрос – было ли индюку так же плохо от помидора?

Что поделать, мораль человеку прививается, с ней нельзя родиться. Хелен не успела получить знания о том, как надо вести себя в человеческом обществе, и действовала на уровне инстинктов. Это подогревалось тем, что родители жалели ее и все ей прощали, чем, конечно же, сильно ее избаловали. Становясь старше, она выдумывала все новые проказы, уверенная в своей безнаказанности. Она могла запереть кого-нибудь в кладовке или вытряхнуть свою новорожденную сестру из колыбели, чтобы освободить место для своей куклы. А однажды она сунула свой фартук в огонь и лишь чудом не сгорела вместе с ним.

Родители Хелен понимали, что ее надо воспитывать. Но как? К счастью, они были людьми хорошо образованными и обеспеченными, знали, что наука и медицина не стоят на месте и что есть какие-то методики, по которым специально обученные педагоги занимаются со слепыми и глухими детьми. Вот только где их найти?

Но кто ищет, тот обрящет. Однажды мать Хелен прочитала в книге Диккенса «Американские заметки» о Лоре Бриджмен, которая тоже была глухой и слепой, но все-таки получила образование и научилась общаться с людьми. И хотя доктор Хауи, занимавшийся с ней, уже давно умер, эта история стала маячком, указывающим им путь.

Когда Хелен исполнилось шесть лет, отец повез ее в Балтимор, чтобы показать знаменитому окулисту, а заодно навести справки о педагогах, занимающихся со слепыми и глухими детьми. Увы, надежда на то, что девочку можно вылечить, разлетелась сразу же – окулист лишь отрицательно покачал головой. Но зато он дал им хороший совет: съездить к доктору Александру Беллу, великому изобретателю, к тому времени уже запатентовавшему телефон, аудиометр и фотофон (прибор для передачи на расстояние звуков с помощью света). Белл очень много занимался проблемами людей с нарушениями зрения и слуха. Он открыл в Вашингтоне экспериментальную школу, где проводилась работа по поиску наилучших методов обучения глухих детей, основал Американскую ассоциацию содействия обучению глухих устной речи, а премию за изобретение телефона потратил на создание Вольтовского бюро по распространению информации по проблемам глухих.

Несчастье Хелен Келлер он сразу принял близко к сердцу и посоветовал ее отцу написать в Школу Перкинса для слепых в Бостоне. Именно там когда-то училась Лора Бриджман, и там мог найтись подходящий учитель для Хелен. Рекомендация Белла сделала свое дело, и директор школы, доктор Ананьос, вскоре любезно сообщил, что на следующий год пришлет к ним учительницу, мисс Салливан.

Самый важный день моей жизни – тот, когда приехала ко мне моя учительница Анна Салливан. Я преисполняюсь изумления, когда думаю о безмерном контрасте между двумя жизнями, соединенными этим днем. Это произошло 7 марта 1887 года, за три месяца до того, как мне исполнилось семь лет…

Случалось вам попадать в море в густой туман, когда кажется, что плотная на ощупь белая мгла окутывает вас и большой корабль в отчаянной тревоге, настороженно ощупывая лотом глубину, пробирается к берегу, а вы ждете с бьющимся сердцем, что будет? До того, как началось мое обучение, я была похожа на такой корабль, только без компаса, без лота и какого бы то ни было способа узнать, далеко ли до тихой бухты. «Света! Дайте мне света!» – бился безмолвный крик моей души.

И свет любви воссиял надо мною в тот самый час.

Анне Салливан было всего двадцать лет. Она сама только что закончила Школу Перкинса для слепых, хотя к этому времени уже не была слепой – операция помогла ей восстановить потерянное в детстве зрение. Но зато она знала на собственном опыте – каково это, ничего не видеть. И она всей душой привязалась к маленькой Хелен, настолько, что провела рядом с ней следующие пятьдесят лет, до конца своей жизни.

Но поначалу ей было очень нелегко. Родители по доброте душевной избаловали дочь до безобразия, и она стала совершенно неуправляемой. Анне пришлось настоять на том, чтобы хотя бы на две недели их поселили в отдельном маленьком домике, где Хелен пришлось бы общаться только с учительницей, где не было бы ни всегда готовых прийти на помощь слуг, ни потакавшей ей во всем матери. Там она установила жесткую дисциплину, а когда ее подопечная хорошо себя вела – обучала ее языку глухонемых, изобретенному еще монахами в Средние века и успешно используемому до сих пор.

Анна выиграла свой первый бой – Хелен оказалась достаточно сообразительной, чтобы слушаться, когда это необходимо, и через две недели предстала перед родителями в образе вполне благовоспитанной девочки. Но Анну она в первое время невзлюбила и даже устроила одну из своих привычных дерзких игр – заперла ее в комнате, а ключ спрятала.

Впрочем, эта небольшая борьба за лидерство длилась недолго. Анна была нужна своей маленькой ученице, причем та и сама это понимала. Хелен была умна от природы, пусть ее разум и был совершенно не развит. Поэтому она понимала, что отличается от других. Она уже давно заметила, что люди умеют общаться межу собой каким-то способом, который она использовать не может. Иногда она становилась между людьми и трогала их губы, а потом пыталась шевелить своими в надежде, что произойдет какое-то чудо, и ее тоже поймут. А потом приходила в отчаяние и ярость от безрезультатности своих попыток. И вот теперь появился человек, который сам пытается с ней общаться! Да разве можно на него долго сердиться?

Конечно, Хелен не сразу поняла, зачем Анна складывает ей пальцы, когда дает тот или иной предмет. Сначала она восприняла это как новую игру и с удовольствием повторяла жесты, не задумываясь, что они что-то значат. И по правде говоря, в успех этой затеи никто, кроме Анны, не верил. Ну как можно заставить слепого и глухого ребенка понять, что эти жесты – слова, ведь она и слов-то не знает.

Но озарение произошло очень скоро. В один прекрасный день Хелен вдруг интуитивно, как это происходит у маленьких детей, учащихся говорить, догадалась, что вода, льющаяся на ее руки имеет название, и вот так сложенные пальцы – это и есть ее название! В своей автобиографической книге она потом писала, что в тот момент даже вспомнила, что когда-то, еще до слепоты, пыталась произнести слово «вода».

Я отошла от колодца полная рвения к учебе. У всего на свете есть имя! Каждое новое имя рождало новую мысль! На обратном пути в каждом предмете, которого я касалась, пульсировала жизнь. Это происходило потому, что я видела все каким-то странным новым зрением, только что мною обретенным.

Это был день перелома, перемены, день, с которого у Хелен началась новая жизнь. Она бегала от предмета к предмету, хватала то одно, то другое и тут же нетерпеливо подставляла ладони Анне, чтобы та сложила название очередной вещи. За следующие три месяца она выучила около трехсот слов и даже начала составлять из них предложения. Анна Салливан не оставляла ее ни на один день и продолжала ее учить, причем не только словам. Теперь, когда Хелен понимала ее, она стала рассказывать ей о природе, читать ей книги – сначала медленно и только самые простые, ведь там было много незнакомых слов, но по мере того, как словарный запас расширялся, она переходила к более серьезной литературе. Это были только первые шаги, но не за горами уже было время, когда Хелен сможет прочесть Шекспира, а потом и Лафонтена, причем в подлиннике.

Труднее всего было усвоить абстрактные понятия. Не так сложно объяснить, что такое стул или собака, горячее или мягкое. А вот как описать доброту, счастье и тем более любовь? Но если учитель мудр и терпелив, как Анна Салливан, а ученик понятлив и жаждет учиться, как Хелен, то и эти сложности можно преодолеть. «Любовь – что-то вроде облаков, закрывавших небо, пока не выглянуло солнце, – объясняла Анна. – Понимаешь, ты ведь не можешь коснуться облаков, но чувствуешь дождь и знаешь, как рады ему после жаркого дня цветы и страдающая от жажды земля. Точно так же ты не можешь коснуться любви, но ты чувствуешь ее сладость, проникающую повсюду. Без любви ты не была бы счастлива и не хотела бы играть».

Анна Салливан не делала ни одной паузы в обучении. Слепой и глухой ребенок и так учится гораздо медленнее, чем остальные дети, поэтому у него нет времени на безделье. Едва Хелен научилась складывать короткие фразы, как Анна добавила еще одну игру – обучение чтению. Она дала ей картонные карточки, на которых выпуклыми буквами были отпечатаны слова, и объяснила, что это тоже названия предметов, только не при помощи рук, а на картоне. И скоро Хелен уже радостно клала куклу на кровать, а потом складывала из картонок «кукла на кровати».

Так же играючи они занимались естествознанием, литературой, географией, историей и математикой. Анна умела так преподнести любой предмет, чтобы он был понятен и интересен семилетнему ребенку. Ну, а Хелен впитывала знания как губка, восполняя долгие томительные годы пустоты и бездействия.

Каждый учитель может привести ребенка в классную комнату, но не каждый в силах заставить его учиться. Ребенок не будет работать охотно, если не почувствует, что свободен выбрать занятие или отдых. Он должен ощутить восторг победы и горечь разочарования до того, как примется за труды, ему неприятные, и бодро начнет прокладывать свой путь через учебники.

В мае 1888 года восьмилетняя Хелен поехала вместе с Анной Салливан в Бостон, в Школу Перкинса для слепых. Для нее это было невероятное событие – представить только, она встретила целую кучу детей, которые разговаривали так же, как она, при помощи пальцев. Она себя чувствовала как человек, впервые оказавшийся среди соотечественников после долгих лет общения с иностранцами через переводчика.

С тех пор Хелен стала довольно много ездить. Она проводила лето в поместье их семьи, на природе, а почти каждую зиму ездила на север, где впервые потрогала снег и почувствовала, что такое мороз. Ее учили лепить снежки и кататься на санках, а она с восторгом впитывала новые впечатления. Один раз их дом настолько засыпало снегом, что пришлось прокапывать тропинки, чтобы выбраться за калитку, – об этом событии Хелен вспоминала, как о настоящем приключении. Ее жизнь расцвечивалась все новыми и новыми красками.

Но одно ее все же продолжало беспокоить и расстраивать. Хелен уже знала, что другие люди могут говорить при помощи губ, а не только при помощи рук. Лишенная возможности слышать звуки, она научилась их чувствовать. Она любила держать на руках кошку и ощущать, как вибрирует ее горлышко, прикасалась к горлу поющих людей, клала руки на рояль, когда на нем играли. Она и сама могла издавать звуки, ведь ее язык, зубы, горло были такие же, как у всех остальных людей. Но эти звуки были бессвязными, ведь она не успела научиться говорить до болезни, а теперь у нее уже не было возможности услышать, как говорят другие люди, и попытаться повторить.

Но в начале 1890 года ее зашла навестить бывшая учительница Лоры Бриджмен, которая рассказала ей о слепоглухонемой норвежской девочке, научившейся говорить. Этого было достаточно, чтобы Хелен со всей страстью и со всей своей небывалой для десятилетнего ребенка силой воли тоже стала искать способ заговорить. И она вновь доказала, что кто ищет, тот всегда найдет – уже в марте Анна отвезла ее к мисс Саре Фуллер, уже работавшей со слепоглухонемыми детьми, и та согласилась ее обучать.

Мисс Фуллер показывала Хелен, в каком положении должны быть язык и губы, чтобы произносить тот или иной звук, а та старательно ей подражала. Через одиннадцать уроков она уехала домой с победой – она больше не была немой!

Я никогда не забуду удивления и восторга, которые почувствовала, произнеся первое связное предложение: «Мне тепло». Правда, я сильно заикалась, но то была настоящая человеческая речь.

Душа моя, чувствуя прилив новых сил, вырвалась из оков на волю и посредством этого ломаного, почти символического языка потянулась к миру познания и веры.

Конечно, это не значит, что за эти несколько дней Хелен научилась говорить, как все люди. О нет, для этого ей потребовались годы и многочасовые занятия с Анной Салливан. Но начало было положено – теперь она могла произносить звуки и складывать их в слова. Пусть едва разборчивые, но все же понятные близким людям. Невозможно даже представить, какой она испытывала восторг, когда могла позвать сестру, и та отзывалась, скомандовать что-нибудь собаке, и та слушалась. Она фактически попала в новый мир – мир, в котором ее могли понять без переводчика. Надо было только очень-очень стараться и много работать. Но к этому ей было не привыкать…

Два года прошли в постоянной учебе, впрочем, сама Хелен вспоминала их как прекрасные два года, когда она продолжала познавать мир, открывала для себя радость чтения, начала изучать французский и упорно овладевала искусством говорить. Кроме того, она училась и писать, ведь это был еще один способ общения с людьми. Она начала печатать на машинке и благодаря своему упорству и педантичности вскоре печатала совершенно без ошибок. Ну а в свободное от учебы время она… тоже училась – плавать, кататься на пони и санках и делать много других вещей, которые делают обычные дети.

В это же время Хелен сумела подняться над детским эгоизмом и начала помогать тем, кому еще хуже, чем ей. В возрасте одиннадцати лет она решила помочь бедному пятилетнему мальчику Томми, оставшемуся без матери и лишившемуся зрения и слуха в четыре года. За него некому было платить, поэтому его не могли взять в школу для глухих. А друзья Хелен как раз собирались подарить ей дорогую породистую собаку, о которой она мечтала. И тогда она написала им всем, что просит вместо собаки подарить ей деньги, чтобы она могла заплатить за обучение бедного мальчика. Средства были найдены, Томми приняли в школу, и его жизнь сложилась вполне удачно – повзрослев, он стал полноценным членом общества и зарабатывал себе на жизнь изготовлением парников.

Но зимой 1892 года судьба словно вдруг решила, что жизнь Хелен слишком счастливая для слепого и глухого ребенка, и показала ей, как жестоки и несправедливы могут быть люди.

Дело в том, что Хелен написала рассказ. Анна в то время читала ей много книг, и в какой-то момент у нее появилось страстное желание воплотить свое воображение в словах, написать связный текст о том, что ее интересует. Она не привыкла откладывать дела в долгий ящик, поэтому тут же села и записала мысли, теснившиеся у нее в голове. Вечером Анна прочла этот рассказ ее родителям, и те пришли в полный восторг от его яркости и оригинальности. Хелен сказала, что написала его для доктора Ананьоса, директора Школы Перкинса для слепых в Бостоне, и этот рассказ под названием «Король Мороз» отослали ему. Доктор Ананьос тоже был восхищен и напечатал его в школьной газете. А потом… вдруг выяснилось, что ее «Король Мороз» очень похож на рассказ «Морозные феи» из какой-то детской книжки.

Что тут началось! Хелен таскали на допросы, словно она совершила какое-то серьезное преступление. Требовали, чтобы она сказала, что помнит рассказ «Морозные феи», добивались у нее и Анны Салливан признания, что они специально сплагиатили чужое произведение, чтобы подольститься к доктору Ананьосу. После долгого и тщательного расследования, проведенного Александром Беллом, выяснилось, что когда Хелен было восемь лет, какая-то знакомая прочитала ей этот рассказ в числе других. Видимо ее уникальная память сохранила его далеко в запасниках мозга, а потом вытащила наружу, когда понадобилось подобрать подходящие красивые описания. Сама Хелен так и не вспомнила, что ей тогда читали, но поверила на слово, потому что это было единственное более-менее реальное объяснение случившейся с ней странной истории.

В конце концов все успокоилось, больше эту тему никто не поднимал, но Хелен с тех пор ничего не писала. То есть, она, конечно, писала письма, сочинения, а позже и публицистику, но сочинять художественные истории перестала, потому что каждый раз, как пыталась за них взяться, возвращались болезненные детские воспоминания, связанные с «Королем Морозом». Анна Салливан пыталась излечить ее от страха перед сочинительством, ведь она знала, что Хелен с ее живым воображением и чувством слова подает большие надежды и может стать настоящей писательницей, но все было бесполезно. После ее уговоров та написала короткий очерк о своей жизни для детского журнала, но к художественной прозе больше не возвращалась никогда.

Надо сказать, что почти все друзья ее все это ужасное время поддерживали, кроме того человека, в подарок которому она и написала тот злосчастный рассказ – доктора Ананьоса. Он то поддерживал ее, то обливал презрением и в итоге заставил полностью разочароваться в нем. В чем было дело, какие подковерные интриги заставили поднять такой шум вокруг любительского рассказала слепой десятилетней девочки и два года проводить расследование, Хелен так никогда и не узнала.

Многим кажется странным, что я могла быть потрясена красотами Ниагары. Они всегда интересуются: «Что для вас значат эти красоты? Вы же не можете видеть волны, накатывающиеся на берег, или слышать их рокот. Что же дают они вам?» Самый простой и очевидный ответ – все. Я не могу постичь их или дать им определение, так же как не могу постичь или дать определение любви, религии, добродетели.

Летом 1893 года Анна Салливан, не перестающая развивать ум и кругозор Хелен, повезла ее в Вашингтон на инаугурацию президента Кливленда. Кроме того, они съездили на Ниагару и посетили Всемирную выставку, куда их сопровождал сам Александр Белл. Для Хелен это было сродни кругосветному путешествию – на выставке она поднялась на корабль викингов, потрогала статуи Шивы и макеты пирамид, а потом ей даже дали подержать алмаз, стоивший сто тысяч долларов. Как она сама шутила, ей удалось пощупать все, кроме египетских мумий, к которым она опасалась притрагиваться. Разумеется, все это стало возможным благодаря авторитету Белла, принимавшего участие в ее судьбе и ощущавшего необходимость как-то помочь ей забыть недавнюю неприятную историю с рассказом.

После возвращения с выставки Хелен с новыми силами взялась за учебу. Она чувствовала себя уже достаточно взрослой и достаточно образованной, чтобы начать получать систематическое образование, поэтому через год родители согласились отправить ее в нью-йоркскую школу для глухих, где она изучала математику, географию, французский и немецкий. Ну, и к тому же, там детей готовили к самостоятельной жизни и много времени уделяли совершенствованию речи и чтению по губам, касаясь их рукой.

Через два года Хелен смогла поступить в Кембриджскую школу для молодых леди в штате Массачусетс, чтобы подготовиться к поступлению в колледж Рэдклифф. Метила она высоко – Рэдклифф был, наверное, самым престижным женским высшим учебным заведением в США и к тому же был дочерним колледжем Гарварда, то есть экзамены там были такие же, как у мужчин. Туда было нелегко поступить и еще сложнее было там учиться, но Хелен горела желанием доказать всем, что она ничем не уступает людям со слухом и зрением.

Но уже в Кембриджской школе она поняла, как нелегко ей придется. Тамошние учителя никогда не работали со слепыми и глухими и не обладали необходимыми навыками. Да и учебников для слепых по нужным ей дисциплинам практически не существовало. К счастью, у Хелен были друзья, заказавшие для нее учебники, ну, и, конечно, верная Анна Салливан, которая терпеливо сидела с ней на лекциях и переводила на язык глухих все, что говорили преподаватели. Помогало и то, что по английскому языку, литературе, истории, немецкому, латыни и французскому знания Хелен были достаточно глубокими, чтобы она первый год обходилась без учебников.

Зато приходилось читать много программной литературы, и тут опять было не обойтись без помощи Анны, ведь не все книги можно найти в варианте для слепых. Так они вдвоем прочитали за этот год Шиллера, Гейне, Лессинга и Гете на немецком, «Записки о Галльской войне» Цезаря, «Как вам это понравится?» Шекспира, «Речь о примирении с Америкой» Берка, «Жизнь Самуэля Джонсона» Маколея и многое другое. Причем Хелен не просто читала, она анализировала, размышляла и уже тогда задумывалась не только о себе, но и о судьбах людей, общественном устройстве и о том, как можно сделать мир лучше. Можно сказать, что именно тогда закладывалась основа ее будущей общественной деятельности. Ну, а в то же время она оставалась просто девушкой, которая очень радовалась тому, что наконец-то может общаться с ровесницами, жить, учиться и веселиться, не чувствуя себя ущербной.

Я принимала участие в общих играх, открыв для себя и для них, что слепой тоже может резвиться и дурачиться на снегу. Я ходила с ними на прогулки, мы обсуждали наши занятия и читали вслух интересные книжки, поскольку некоторые из девочек научились разговаривать со мной.

После первого года обучения Хелен сдала экзамены по немецкому, французскому, латыни и английскому, а также по греческой и римской истории. Чтобы и ей, и экзаменаторам было проще, ей разрешили пользоваться печатной машинкой, поэтому она сидела в отдельной комнате, где шум машинки никому бы не помешал. Директор школы зачитывал ей билеты с помощью ручной азбуки, потом она печатала ответ, он ей зачитывал напечатанное, и она исправляла или добавляла что-нибудь. Больше таких комфортных условий ей ни на одном экзамене не предоставлялось – почему-то все последующие экзаменаторы то ли ждали от нее подвоха, то ли просто были черствыми и равнодушными людьми, для которых правила важнее всего.

Второй год был сложнее первого – он был в основном посвящен точным наукам, к которым у Хелен не было особой склонности. А что еще хуже, по ним тоже не было учебников, а ручная азбука не всегда годилась для перевода математических символов. Тяжелее всего было с геометрией – там ей приходилось помнить наизусть не только сами теоремы, но и доказательства, потому что никаких пособий для слепых по геометрии не было. В конце концов даже железная воля Хелен не смогла справиться с непосильной нагрузкой. Она заболела, и мать забрала ее из школы (отец к тому времени уже скончался, что стало для Хелен огромной трагедией). Но от поступления в Рэдклифф она отказываться не собиралась, и следующие два года готовилась к колледжу под руководством частного преподавателя.

29 и 30 июня 1899 года она сдала выпускные экзамены – греческий, латынь, алгебру и геометрию. Руководство колледжа запретило Анне Салливан присутствовать на экзамене, и вопросы Хелен зачитывал один из учителей Школы Перкинса для слепых. К тому же оказалось, что билеты по алгебре написаны не той системой Брайля, к которой она привыкла, и за два дня до экзамена ей пришлось срочно переучиваться.

Но несмотря на все трудности, Хелен вышла с экзамена победительницей!

Я никого не виню. Члены руководства колледжа Рэдклифф не сознавали, насколько осложнили они мой экзамен, и не понимали трудностей, с которыми пришлось мне столкнуться. Они невольно поставили на моем пути дополнительные препятствия, и я утешалась тем, что сумела преодолеть их все.

Тут нельзя не вспомнить, что образование в США, вообще-то, платное, причем очень недешевое. И хотя семья Келлер не бедствовала, еще неизвестно, смогли бы они оплатить поступление в такой престижный колледж или нет, если бы не помощь друзей. В 1896 году Хелен познакомилась с Марком Твеном и бизнесменом-филантропом Генри Роджерсом – вице-президентом «Стандарт Ойл». На них обоих ее история и ее жажда знаний произвели огромное впечатление, поэтому в 1900 году, когда встал вопрос о ее обучении в Рэдклиффе, Твен напомнил Роджерсу о чудо-девочке. Тот в свою очередь поговорил с руководством «Стандарт Ойл», и компания согласилась оплатить образование Хелен. Она об этом не забыла и посвятила ему свою книгу «Мир, в котором я живу»: «Генри Роджерсу, моему дорогому другу в течение многих лет». А на экземпляре, подаренном его жене, написала «Миссис Роджерс, лучшее из мира, в котором я живу, – это доброта друзей, таких, как вы и мистер Роджерс».

Я помню мой первый день учебы в Рэдклиффе. Я ждала его много лет. Что-то, бывшее гораздо сильнее уговоров друзей и молений моего собственного сердца, побуждало меня испытать себя мерками тех, кто видит и слышит. Я знала, что встречу немало препятствий, но пылко рвалась их преодолеть. Я глубоко прочувствовала слова мудрого римлянина, сказавшего: «Быть изгнанным из Рима означает всего лишь жить вне Рима». Отлученная от столбовых дорог знания, я была вынуждена совершать свое путешествие нехожеными стезями – вот и все. Я знала, что найду в колледже много подруг, которые думают, любят и борются за свои права так же, как и я.

Передо мной открывался мир красоты и света. Я ощущала в себе способность познать его в полной мере. В чудесной стране знаний, казалось мне, я буду так же свободна, как любой другой человек.

Через четыре года Хелен Келлер с отличием окончила колледж, став первым в мире слепоглухим человеком, получившим высшее образование.

Она покинула Рэдклифф с уверенностью, что теперь перед ней открыт весь мир, и она не ошиблась. К своим двадцати четырем годам она уже сделала достаточно, чтобы ее знали и уважали во всей Америке. Еще в колледже она написала книгу «История моей жизни», благодаря которой ее имя стало широко известно, и тысячи людей стали смотреть на нее как на образец жизнелюбия, смелости и веры в будущее. Она показала всему миру, что можно быть счастливой и жить полноценной жизнью, несмотря ни на какие трудности и невзгоды. Образованная, способная, энергичная, с несгибаемой волей, Хелен Келлер посвятила всю свою дальнейшую жизнь помощи людям с ограниченными возможностями.

Вся ее жизнь была борьбой. До двадцати четырех лет она боролась за себя, после окончания колледжа стала бороться за других. Она была пацифисткой, социалисткой и суфражисткой, потому что ее интересовали не только люди с ограниченными возможностями, но и все, чьи права ущемлялись, и чьи жизни подвергались опасности. В 1909–1921 годах она состояла в Социалистической партии Америки, писала статьи в поддержку борьбы рабочего класса и поддерживала на выборах кандидата от социалистов Юджина Дебса. В 1920 году она стала одним из учредителей Американского союза защиты гражданских свобод, занимавшегося проблемами образования и юридической помощью людям, чьи права и свободы как-либо ущемлялись.

Но конечно, главным делом ее жизни все-таки была работа в Национальном комитете по предотвращению слепоты. Вместе с Анной Салливан Хелен посетила более сорока стран, изо всех сил стараясь привлечь внимание общества к людям с ограниченными возможностями. В Японии она стала так популярна, что правительство подарило ей собаку той же породы, что и знаменитый Хатико – пес, ставший символом верности. Она писала статьи, участвовала в митингах, посещала школы. Ее перу принадлежат около десяти работ, среди которых «История моей жизни» и «Оптимизм» (1903), «Песня каменной стены» (1916), «Моя религия» (1927), «Наш Марк Твен» (1930), «Учительница: Анна Салливан Мейси» (1955), «Открытая дверь» (1957).

В 1933 году, в возрасте пятидесяти трех лет, Хелен преодолела последний из своих страхов и впервые сама произнесла речь перед аудиторией. С тех пор она много ездила по Америке с публичными выступлениями, поднимая проблемы физически неполноценных людей. Выступала она и в Конгрессе США, чтобы поддержать проект о создании национальной системы библиотечного обслуживания для слепых под патронажем Библиотеки Конгресса. И такой закон был в конце концов принят. Принимала Хелен и активное участие в кампании за пенсионное обеспечение слепых, глухих и умственно отсталых. Этот закон после долгой борьбы был принят в 1963 году, за пять лет до ее смерти. Она сорок четыре года проработала в Американском фонде для слепых, где добилась организации специального отдела для слепоглухонемых. Во многом благодаря ей неслышащие и незрячие люди перестали быть изгоями общества.

Но постоянная работа и борьба за права для других людей не мешали ей наслаждаться жизнью. Она обожала театр, снималась в документальных (и даже одном художественном) фильмах, общалась с величайшими людьми своего времени – Марком Твеном, Александром Беллом, Чарли Чаплином, Бернардом Шоу, Федором Шаляпиным. Уже при ее жизни на Бродвее шли спектакли о ней.

Прожив долгую и яркую жизнь, Хелен Келлер умерла 1 июня 1968 года, завещав все свое состояние на улучшение жизни слепоглухонемых людей. Ее помнят и сейчас – пьеса «Сотворившая чудо» по сей день идет в театрах всего мира, в том числе и в России. И разве она действительно не чудо? Хелен Келлер – слепая, глухая и немая девочка, ставшая одним из самых выдающихся людей своего времени, завоевавшая всеобщее уважение, а главное, сумевшая быть счастливой и дарить счастье другим людям.

Моя жизнь – хроника дружбы. Друзья каждый день создают мой мир заново. Без их ласковой заботы всего моего мужества не хватило бы, чтоб укрепить сердце мое для жизни. Но, как Стивенсон, я знаю, что лучше делать дела, чем воображать их.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.