Глава 6 СКАЗОЧНИК

Глава 6

СКАЗОЧНИК

Первые сказки появились еще в Лидсе. Джон, старший, часто засыпал с трудом. И вот когда он лежал без сна в своей кроватке, отец приходил, садился рядом и рассказывал ему сказку о Морковке, рыжеволосом мальчишке, который залез в ходики с кукушкой и пережил множество самых удивительных приключений.

Так Толкин обнаружил, что силу воображения, которую он употреблял на создание сложных сюжетов «Сильмариллиона», можно использовать и для чего-нибудь попроще. Толкин отличался добродушно-ребячливым юмором, и, по мере того как сыновья подрастали, это давало себя знать в шумных играх, которые он затевал с детьми, и в историях, которые он рассказывал Майклу, когда того мучили кошмары. В этих историях, сочинявшихся в первые годы на Нортмур-Роуд, речь шла о неукротимом злодее по имени Билл Стикерс — этот плечистый здоровяк всегда умудрялся выйти сухим из воды. Имя бандита было взято из таблички на каких-то воротах: «BILL STICKERS WILL BE PROSECUTED». Из подобного же источника было взято и имя добродетельного человека, который неумолимо преследовал Стикерса, «майор Роуд Эхед» («Major Road Ahead»)[62].

Истории про Билла Стикерса никогда не записывались, зато записывались другие. Летом 1925 года, будучи на каникулах с семьей в Файли, Толкин сочинил для Джона с Майклом длинную сказку. Младший из мальчиков потерял на пляже игрушечную собачку, и, чтобы его утешить, отец принялся придумывать историю о приключениях Ровера, песика, который разозлил волшебника, был превращен в игрушку, а потом мальчик позабыл ее на пляже. Но это было только начало. Собачку нашел песчаный колдун Псамат Псаматид, который снова наделил Ровера способностью двигаться и отправил его в гости на Луну, где Ровер пережил множество самых удивительных приключений, в частности, повстречался с Белым Драконом. Эту сказку Толкин записал и озаглавил ее «Роверандом». Много лет спустя он попробовал предложить ее своим издателям как один из вариантов продолжения к «Хоббиту», но сказку сочли неподходящей, и больше Толкин ее опубликовать не пытался.

«Роверандома» дети приняли с энтузиазмом, и Толкин решил написать для них что-нибудь еще. Многие из его задумок начинались многообещающе, но большая часть из них так и не была завершена. Некоторые вообще не продвинулись дальше нескольких предложений, к примеру, история о Тимоти Тите, крохотном человечке, которого друзья звали просто «Тим-Тит». Среди прочих сказок, начатых, но не оконченных, была история о Томе Бомбадиле. Действие этой истории происходит «во дни короля Бонгедига», и в первых же строках описывается персонаж, которому явно предстояло стать главным героем сказки. «Одного из старейших обитателей королевства звали Томом Бомбадилом; но, несмотря на свои годы, он был еще крепок и весел. Росту в нем было четыре фута со шляпой, а ширины — целых три. Шляпа у него была высокая, с голубым пером, и куртка у него была голубая, а башмаки — желтые».

Дальше этого история в записанном виде не продвинулась; однако же Том Бомбадил в семье Толкинов был личностью известной, поскольку прототипом его послужила голландская кукла Майкла. Кукла была замечательная, с пером на шляпе, однако Джон ее невзлюбил и в один прекрасный день утопил в уборной. Тома таки спасли, и впоследствии он сделался героем стихотворения, написанного отцом мальчиков, «Приключения Тома Бомбадила». В 1934 году стихотворение напечатали в журнале «Оксфорд мэгэзин». В стихотворении рассказывается о том, как Том встречается с Золотинкой, дочерью Реки, со Старцем Ивой, который поймал его в трещину ствола (Толкин однажды сказал, что, возможно, эта идея отчасти была навеяна рисунками деревьев Артура Ракема[63]), с семейством барсуков и с «могильным Умертвием», привидением из доисторического кургана того типа, что встречаются в Беркширских холмах неподалеку от Оксфорда. Стихотворение само по себе кажется наброском к чему-то более пространному, и в 1937 году, обсуждая с издателями возможные продолжения «Хоббита», Толкин предложил сделать из этого длинную сказку, пояснив, что Том Бомбадил был задуман как «дух природы Оксфорда и Беркшира (ныне исчезающей)». Идея издателям не понравилась, однако Том и его приключения позднее нашли себе место во «Властелине Колец».

Приобретение в 1932 году автомобиля и злоключения, связанные с вождением, подсказали Толкину сюжет еще одной детской сказки, «Мистер Блисс». Это история о высоком тощем человеке, который жил в высоком узком доме и купил за пять шиллингов ярко-желтую машину, что повлекло за собой весьма любопытные последствия (и немало дорожных происшествий). Толкин переписал сказку красивым почерком и проиллюстрировал ее множеством картинок, нарисованных чернилами и цветными карандашами; все вместе было переплетено в маленькую книжечку. «Мистер Блисс» отчасти обязан Беатрис Поттер своим ироничным юмором, а Эдварду Лиру — стилем рисунков, однако манера Толкина менее гротескна и более изящна, чем у Лира. Эта сказка, наряду с «Роверандомом» и стихами о Бомбадиле, была показана издателям в 1937 году и принята с большим энтузиазмом. Ее стали готовить к публикации — не в качестве продолжения к «Хоббиту», но как «закуску» перед появлением настоящего продолжения. Однако разноцветные иллюстрации означали, что публикация обойдется очень дорого, и издатели попросили Толкина по возможности упростить картинки. Толкин согласился, но так и не нашел для этого времени, и рукопись «Мистера Блисса» отправилась в стол, где и пролежала много лет, пока не была продана американскому университету Маркетта вместе с рукописями опубликованных произведений Толкина[64].

То, что «Мистер Блисс» столь щедро снабжен иллюстрациями (собственно, текст строится вокруг картинок), показывает, как серьезно Толкин относился к рисованию и живописи. Он на протяжении всей жизни оставался верен своему детскому увлечению. Студентом он сделал иллюстрации к нескольким своим стихотворениям, используя акварель, цветные чернила или карандаши. Уже тогда у него начал развиваться стиль, свидетельствующий о его любви к японским гравюрам и в то же время отличающийся своим особым подходом к линии и цвету. Война, а потом работа вынудили его на время прерваться, но уже около 1925 года Толкин вновь начал регулярно рисовать. Одной из первых его работ была серия иллюстраций к «Роверандому». Позднее, отдыхая в Лайм-Риджисе в 1927 и 1928 годах, он изобразил несколько сцен из «Сильмариллиона». Эти иллюстрации показывают, насколько отчетливо Толкин представлял себе обстановку, в которой разворачиваются события его произведений: на нескольких из этих рисунков лаймские пейзажи оказываются частью легенд и дышат тайной.

К тому времени Толкин был уже весьма опытным художником, хотя нельзя не отметить, что изображения людей давались ему хуже, чем пейзажи. Лучше же всего выходили у него столь любимые им деревья. Подобно Артуру Ракему (чьим творчеством Толкин всегда восхищался), он умел придать извивающимся корням и сучьям жутковатую живость, и при этом таким образом, что они не переставали выглядеть правдоподобными.

Оба таланта Толкина, рассказчика и иллюстратора, совмещались каждый декабрь. На Рождество его дети получали письма от Деда Мороза. В 1920 году, когда Джону было три года и семья собиралась переезжать в Лидс, Толкин набросал сыну послание дрожащим почерком и подписался: «Любящий тебя Д. Мор.». И с тех пор он на каждое Рождество сочинял по письму. «Письма Деда Мороза» все усложнялись, в них появлялись новые персонажи: Белый Медведь, живущий в доме Деда Мороза; Снеговик, садовник Деда Мороза; эльф по имени Ильберет, секретарь Деда Мороза; снежные эльфы, гномы, а в пещерах под домом Деда Мороза обнаружились зловредные гоблины. Каждое Рождество, иногда в последнюю минуту, Толкин описывал недавние события на Северном полюсе дрожащим почерком Деда Мороза, большими буквами, похожими на руны, от имени Белого Медведя, или летящим почерком Ильберета. Потом рисовал картинки, надписывал на конверте адрес (снабжая пометками вроде «Доставка гномьим курьером. Суперсрочно!»), разрисовывал, вырезал и наклеивал марку с Северного полюса — совсем как настоящую! И наконец, письмо доставлялось по назначению. Способы существовали самые разные. Проще всего, конечно, было оставить письмо в очаге, как будто его бросили в трубу, и произвести странный шум с утра пораньше — все это вместе со следами заснеженных сапог на ковре доказывало, что Дед Мороз побывал в доме собственной персоной. Позднее Толкин взял себе в сообщники местного почтальона, и тот сам приносил письма. Как же дети могли в них не поверить? И они верили до тех пор, пока, достигнув подросткового возраста, случайно не обнаруживали или не догадывались сами, что на самом деле письма писал их отец. Но и тогда они помалкивали, чтобы не разочаровывать младших.

Помимо отцовских сказок, в распоряжение детей Толкинов было предоставлено множество детских книжек: по большей части те, которые любил в детстве сам Толкин, к примеру, истории про Керди Джорджа Макдональда или книги сказок, собранные и изданные Эндрю Лэнгом. Но были там и новейшие поступления, в том числе «Удивительная страна снергов» Э. Э. Уайк-Смита, опубликованная в 1927 году. Толкин заметил, что его сыновьям ужасно нравятся снерги, «народец, ростом не выше обычного стола, но при этом широкий в плечах и очень-очень сильный».

У самого Толкина хватало времени или желания только на очень ограниченный круг беллетристики. В целом он предпочитал современную развлекательную литературу. Он любил рассказы Джона Бакана[65], читал кое-что из Синклера Льюиса; конечно, знал он и «Бэббита», опубликованный в 1922 году роман, в котором рассказывается об американском бизнесмене средних лет, чья размеренная жизнь мало-помалу выходит из колеи.

Странные ингредиенты попадают порой в плавильный котел писателя. «Страна снергов» и «Бэббит» сыграли свою роль в создании «Хоббита», но очень небольшую. Толкин писал У. X. Одену, что первая из этих книг «вероятно, послужила неосознанным источником — но только хоббитов, а не чего-либо еще». А в одном интервью он сказал, что слово «хоббит» «возможно, связано с Бэббитом Синклера Льюиса. Уж конечно, не со словом «rabbit»[66], как полагают некоторые. Бэббиту свойственно то же буржуазное самодовольство, что и хоббитам. И мирок его столь же замкнут и ограничен».

Происхождение другой сказки, написанной Толкином где-то в тридцатые годы, менее загадочно. Писал он ее, разумеется, и для детей тоже, но в основном для себя. Речь идет о «Фермере Джайлзе из Хэма». «Малое Королевство», где происходит действие сказки, — это, несомненно, Оксфордшир и Бэкингемшир, а сюжет, очевидно, родился из размышлений о происхождении названия Уормингхолл (буквально — «дворец змея» или «драконий дворец»), деревушке в нескольких милях к востоку от Оксфорда. Первый вариант сказки был значительно короче опубликованного, и ее комизм создавался скорее событиями, нежели стилем изложения. Толкин и ее предложил своим издателям в качестве возможного продолжения «Хоббита», и, как и все прочее, сказку одобрили, но сочли, что это не совсем то, что требуется в данный момент.

Несколько месяцев спустя, в начале 1938 года, Толкину предстояло прочитать студенческому обществу Вустер-Колледжа доклад о волшебных сказках. Но доклад так и не был написан, а время поджимало — и Толкин решил вместо доклада прочитать «Фермера Джайлза». Просмотрев сказку, он решил, что ее можно немного улучшить. Сказка была переписана и сделалась значительно длиннее, а юмор в ней — значительно утонченнее. Спустя несколько дней Толкин выступил с нею в Вустер-Колледже. «Результат меня поразил, вспоминал он позднее. — Аудитория, очевидно, не скучала — напротив, студенты почти непрерывно корчились от смеха». Когда стало очевидно, что продолжение «Хоббита» появится еще весьма не скоро, Толкин предложил издателям переработанного «Фермера Джайлза», и сказка была принята с энтузиазмом. Но из-за неурядиц военного времени, а также из-за того, что Толкин остался недоволен иллюстратором, которого ему предложили сначала, книга вышла только в 1949 году, с иллюстрациями молодой художницы, которую звали Паулина Диана Бэйнс. Ее псевдосредневековые рисунки очень понравились Толкину, и он писал о них: «Это не просто иллюстрации, это побочная тема!» После того как мисс Бэйнс успешно справилась с «Фермером Джайлзом», ей поручили сделать иллюстрации к «Нарнии» К. С. Льюиса. Позднее она проиллюстрировала также антологию стихотворений Толкина и «Кузнеца из Большого Вуттона». Она и ее муж сделались друзьями Толкинов. Поначалу «Фермер Джайлз» не привлек особого внимания публики. Широкую известность повесть приобрела только после успеха «Властелина Колец», когда публика бросилась раскупать и другие книги Толкина. Одно время Толкин подумывал написать к ней продолжение и даже набросал довольно подробный план. Героями новой сказки должны были стать сын Джайлза, Джордж Уорминг, и маленький паж по имени Суэт. Там снова появлялся дракон Хризофилакс, и событиям предстояло разворачиваться в той же самой сельской местности. Однако к 1945 году война изуродовала пейзаж Оксфордшира, столь любимый Толкином, и он написал своим издателям: «Продолжение (к «Фермеру Джайлзу») задумано, но не написано и скорее всего так и останется ненаписанным. Малое Королевство утратило свою душу, и его поля и леса превратились в аэродромы и мишени для бомбометания».

Несмотря на то, что короткие сказки, которые Толкин писал для детей в двадцатые — тридцатые годы, временами затрагивают весьма глубокие чувства, тем не менее они не более чем остроумные забавы. На самом деле он был поглощен более высокими темами, изложенными как в стихах, так и в прозе.

Толкин по-прежнему работал над своей большой поэмой «Жеста о Берене и Лутиэн» и над аллитерационной поэмой о Турине и драконе. В 1926 году он послал эти поэмы и другие стихотворения Р. У. Рейнолдсу, своему преподавателю английской литературы из школы короля Эдуарда, и спросил его мнения. Рейнолдс одобрил короткие стихотворения, а вот к большим мифологическим поэмам отнесся прохладно. Однако Толкина это не смутило. Ободренный похвалами Льюиса в адрес «Берена и Лутиэн», Толкин продолжал трудиться над обоими произведениями. Но несмотря на то, что в поэме о Турине насчитывалось уже более двух тысяч стихов, а в поэме о Берене и Лутиэн — более четырех тысяч, ни та ни другая так и не были окончены; а к тому времени, как Толкин взялся перерабатывать «Сильмариллион» (уже после того, как был написан «Властелин Колец»), он, по всей видимости, отказался от мысли включить их в опубликованный текст цикла. Тем не менее обе поэмы сыграли немаловажную роль в развитии легенд, в особенности «Жеста», представляющая собой наиболее полную версию истории Берена и Лутиэн.

Немаловажную роль сыграли эти поэмы также в развитии писательского мастерства Толкина. Двустишиям ранних песен «Жесты» временами свойственна монотонность ритма или банальность рифм; но по мере того, как Толкин овладевал этим размером, стих поэмы становился все увереннее, и в ней немало превосходных отрывков. Поэма о Турине написана аллитерационным стихом, современным аналогом того, что применялся в древнеанглийской поэзии; и Толкин использует его с большим искусством. Вот, к примеру, отрывок, где описывается детство и юность Турина, проведенные в эльфийском королевстве Дориат:

Мудрость обрел он и познанья тайные,

Но редко удача ему выпадала;

То, что творил он, — в прах претворялось,

К чему он стремился — прочь ускользало.

И друзей немного было у Турина —

Мрачен он был и любим лишь немногими.

Веселым нечасто видели Турина —

Разлуки печаль его отягчала.

В преддверии зрелости умело владел он

Всяким оружьем и песни искусно

Слагать научился — но веселья в них не было…[67]

Осовременивая этот старинный поэтический стих и адаптируя его для своих нужд, Толкин создавал весьма необычное произведение, временами достигающее исключительной мощи и выразительности. Жаль, что он написал — или, по крайней мере, опубликовал — так мало аллитерационных стихов. Этот стиль соответствовал его творческой манере куда больше, чем современные размеры.

В тридцатые годы Толкин написал еще несколько стихотворений и поэм, причем отнюдь не все они напрямую связаны с его собственной мифологией. Одна из них, навеянная бретонскими легендами, называется «Аотру и Итрун» («Лорд и леди» по-бретонски). Наиболее ранняя рукопись этой поэмы датируется сентябрем 1930 года. В поэме рассказывается история бездетного лорда, который получает от колдуньи, или «Корриган» (бретонское слово, обозначающее любое сверхъестественное существо), волшебный напиток. Благодаря зелью у жены лорда рождаются близнецы, однако Корриган требует, чтобы лорд в уплату женился на ней. Он отказывается, и это влечет за собой трагические последствия. «Аотру и Итрун» была опубликована несколько лет спустя другом и коллегой Толкина, Гуином Джоунзом, в «Уэлш ревью». Поэма написана аллитерационным стихом с рифмовкой.

Еще одна важная поэма этого периода написана нерифмованным аллитерационным стихом. Она называется «Гибель Артура». Это был единственный случай, когда Толкин обратился к артуровскому циклу. Легенды о короле Артуре нравились ему с детства, но он считал их «чересчур пышными, чересчур фантастическими, бессвязными и изобилующими повторами». К тому же артуровские истории не устраивали его как миф: в них слишком открыто говорилось о христианстве. В своей артуровской поэме Толкин не стал затрагивать тему Грааля, а начал писать собственное переложение «Смерти Артура». Король с Гавейном отправляются на войну в «Саксонские земли», но их заставляет вернуться домой весть о предательстве Мордреда. Поэма так и не была окончена, но Э. В. Гордон и Р. У. Чеймберз, профессор английского языка в Лондонском университете, прочли и одобрили ее. Профессор Чеймберз отозвался о ней так: «Отличная штуковина, по-настоящему героическая, плюс ценна уже тем, что показывает, как можно использовать стих «Беовульфа» в современной английской поэзии». Интересно также отметить, что эта поэма — одно из немногих произведений Толкина, где открыто говорится о сексуальном влечении: там описывается неутолимая похоть, какую Мордред испытывает к Гвиневере:

Метался он на ложе; мрачные мороки

Желанья страстного, яростной похоти

В душе бродили до бледного утра.[68]

Однако толкиновская Гвиневера — не та трагическая героиня, которую предпочитает изображать большинство авторов, пишущих об Артуре; напротив, она описана как

дама безжалостная,

Дивная, как фея, с душой беспощадной,

В мир пришедшая мужам на погибель.[69]

«Гибель Артура» была оставлена в середине тридцатых годов; еще в 1955 году Толкин писал, что надеется когда-нибудь ее завершить, но в конце концов поэма так и осталась неоконченной.

Пару раз Толкин пробовал отойти от мифов, легенд и фантазии и написать традиционный рассказ для взрослых, действие которого развивалось бы в современном мире. Результаты были невпечатляющие: очевидно, для того, чтобы реализовать свой потенциал, воображение Толкина нуждалось в мифах и легендах. И действительно, по большей части его мысли все еще были заняты «Сильмариллионом». Он вносил многочисленные исправления и изменения в основные повествования цикла. Толкин решил отказаться от первоначального морестранника Эриола, которому рассказывались все эти истории, и переименовать его в «Эльфвине», что значит «друг эльфов». Много времени (быть может, больше, чем на сами повествования) уходило у него на разработку эльфийских языков и систем письменности; он теперь изобрел новый алфавит, который сперва называл «квеньятическим», а затем «Феаноровым». После 1926 года Толкин писал дневник именно этим алфавитом. Немало внимания он уделял также географии и другим вспомогательным темам.

В результате всех этих трудов к концу тридцатых годов «Сильмариллион» превратился в большое количество рукописей, немалая часть которых переписана великолепным почерком. Однако пока что Толкин не предпринимал попыток опубликовать хоть что-нибудь. Да и о самом существовании этих текстов знали лишь немногие. Кроме семьи Толкинов, в тайну был посвящен только К. С. Льюис. А в семье наиболее частым слушателем был третий сын Толкина, Кристофер. Толкин писал в своем дневнике, что мальчик вырос в «нервозную, раздражительную, строптивую, нахальную личность, склонную к самоистязаниям; однако же есть в нем нечто бесконечно обаятельное, по крайней мере, с моей точки зрения, именно благодаря тому, что мы так похожи». В начале тридцатых Кристофер немало часов провел в отцовском кабинете, прижавшись к теплой печке, и, замерев, слушал, как отец рассказывает — именно рассказывает, а не читает — о том, как эльфы воевали с темной силой, как Берен и Лутиэн наперекор опасности пробирались в самое сердце железной твердыни Моргота. Это были не просто истории: легенды оживали в устах отца, яркие повествования о мрачном мире, где на дорогах подстерегают отвратительные орки и мрачный Некромант и жуткий красноглазый волк одного за другим разрывает на куски эльфов, спутников Берена; однако были в этом мире и три великих эльфийских самоцвета, Сильмарилли, сияющие чудным и могущественным светом, и в этом мире опасный поход, паче всякого чаяния, мог завершиться победой.

Возможно, именно особое отношение Толкина к третьему сыну стало одной из причин, побудивших его взяться за новую книгу. Официально же она обязана своим рождением Льюису, который, по словам Толкина, однажды сказал ему: «Толлерс, на свете слишком мало историй, которые нам по вкусу. Боюсь, придется взяться и написать что-нибудь самим». «Мы договорились, — пишет Толкин, — что он попытается написать о «путешествии в пространстве», а я — о «путешествии во времени». Они решили также, что обе истории должны вести к открытию Мифа.

Льюис написал «За пределы безмолвной планеты», ставшую первой книгой «трилогии про Рэнсома»[70].

Толкин же, отвечая на вызов, взялся за роман под названием «Утраченный путь», в котором два путешественника во времени, отец и сын, открывают для себя мифологию «Сильмариллиона», возвращаясь в древний Нуменор.

Толкиновская легенда о Нуменоре, огромном острове на Западе, дарованном людям, которые помогали эльфам в войнах с Морготом, была создана, вероятно, за некоторое время до того, как он начал писать «Утраченный путь», в конце двадцатых — начале тридцатых. Одним из источников этой легенды был кошмар, преследовавший Толкина с детства, «синдром Атлантиды», как он это называл, «жуткий сон о Волне, от которой нет спасения, встающей посреди безмятежного моря или нависающей над зеленой равниной». Когда Саурону (наместнику Моргота, который уже появлялся в длинной поэме о Берене и Лутиэн) удается убедить жителей Нуменора нарушить божественную заповедь и отправиться на Запад, к запретным землям, разыгрывается великая буря, на Нуменор обрушивается огромная волна и весь остров исчезает в бездне. Атлантида тонет.

История о Нуменоре сочетает платоновскую легенду об Атлантиде с красочными образами «Сильмариллиона». В конце ее Толкин рассказывает о том, как вместе с низвержением Нуменора переменился облик мира, так что Западные земли «навеки отторжены от кругов мира». Сам мир искривился, но Прямой Путь на Древний Запад все еще существует — для тех, кто способен его найти. Это и есть тот самый «Утраченный путь», давший название новому роману.

Сам «Утраченный путь» (в противоположность преданию о Нуменоре, для которого он должен был служить введением), очевидно, представляет собой нечто вроде идеализированной автобиографии. Главные герои — отец и сын. Отец, профессор истории по имени Альбойн (ломбардская форма имени «Эльфвине»), создает языки — или, скорее, обнаруживает, что ему откуда-то извне передаются слова, слова, кажущиеся обрывками древних, забытых языков. Многие из этих слов связаны с низвержением Нуменора. История не окончена и обрывается на том месте, когда Альбойн с сыном отправляются в путешествие во времени в сам Нуменор. Описание отношений отца и сына довольно слащавое: похоже, это именно то, чего хотелось бы самому Толкину. Примечательно также, что ни Альбойн, ни его собственный отец, появляющийся в начале романа, не обременены женами: оба овдовели в молодости. Эти первые главы, по всей вероятности, тоже были прочитаны в клубе «Инклингов»; во всяком случае, Льюис-то уж точно слышал легенду о Нуменоре, поскольку упоминает о ней в «Мерзейшей мощи», только по ошибке пишет «Нуминор». Льюис, кстати, позаимствовал у Толкина еще несколько имен: так, имя героя его романов, Рэнсома, Элвин — вариант имени Эльфвине, а «Адама и Еву» в «Переландре» зовут Тор и Тинидриль, и сам Толкин полагал, что это «явный отзвук» Туора и Идрили из «Падения Гондолина».

«Утраченный путь» был оставлен («из-за моей медлительности и неуверенности», говорил Толкин) вскоре после того, как путешественники во времени попали в Нуменор. Однако Толкин еще раз вернулся к теме путешествия во времени как обрамления для легенды о Нуменоре в конце 1945 года, когда взялся писать «Записки клуба “Мнение”». Действие происходит в среде «Инклингов» (разве что самую малость закамуфлированных), и на этот раз в странствия во времени отправляются два оксфордских дона, члены неформального литературного клуба, давшего название произведению. Но этот роман, как и предыдущий, обрывается в конце вводного повествования, причем само путешествие во времени описано более чем поверхностно. «Записки клуба “Мнение”» неплохо передают дух «Инклингов», хотя Толкин едва ли пытался создать портреты своих друзей. Однако один кусок из романа все же был напечатан: это стихотворение о плавании святого Брендана, средневековую легенду о котором Толкин подогнал под свою мифологию. Поэма появилась в «Тайм энд тайд» в 1955 году под названием «Имрам» («плавание» по-гэльски). Но сама по себе она довольно невыразительна — всего лишь одинокий памятник многообещающему, но неоконченному произведению.

Подводя итоги, можно сказать, что в двадцатые — тридцатые годы воображение Толкина работало в двух направлениях, которые между собой не пересекались. С одной стороны — сказки, написанные только для забавы, часто — специально для детей. С другой — более торжественные темы, иногда артуровские или кельтские, но обычно связанные с собственными легендами Толкина. Между тем в печать ничего не попадало, если не считать нескольких стихотворений в «Оксфорд мэгэзин», из которых коллеги Толкина сделали вывод, что профессор забавляется драконьими кладами и смешными человечками с дурацкими именами вроде «Тома Бомбадила». Все это, с их точки зрения, было обычным хобби, совершенно безобидным, хотя и несколько ребячливым.

Чего-то еще не хватало — чего-то, что должно было связать две стороны его воображения и породить историю, одновременно героическую, мифическую и в то же время не чуждую воображению простого читателя. Сам Толкин, конечно, об этом не задумывался; и, когда недостающее звено внезапно встало на место, он не счел это каким-то особо выдающимся событием.

Было лето, и Толкин сидел у окна в своем кабинете на Нортмур-Роуд, прилежно вычитывая экзаменационные работы на аттестат зрелости. Много лет спустя он вспоминал: «Мне повезло: один из экзаменующихся великодушно оставил последний лист чистым (а это лучший подарок экзаменатору). И я написал на нем: “В норе на склоне холма жил да был хоббит”. У меня из имен всегда вырастают истории. Я подумал и решил, что стоит выяснить, кто же такие хоббиты. Но это было только начало».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.