Часть 4 1925—1949 (I): «В НОРЕ НА СКЛОНЕ ХОЛМА ЖИЛ ДА БЫЛ ХОББИТ»

Часть 4

1925—1949 (I): «В НОРЕ НА СКЛОНЕ ХОЛМА ЖИЛ ДА БЫЛ ХОББИТ»

Собственно, это и все. Можно сказать, что после этого ничего не происходило. Толкин вернулся в Оксфорд, в течение двадцати лет был профессором древнеанглийского в колледже Ролинсона и Бозуорта, затем был избран профессором английского языка и литературы в Мертон-Колледже, поселился в обыкновенном оксфордском пригороде, где и жил первое время после ухода на пенсию, потом перебрался в ничем не примечательный курортный городишко на море, после смерти жены вернулся в Оксфорд и сам мирно скончался в возрасте восьмидесяти одного года. Вполне ординарная, неприметная жизнь, какую вело бесчисленное множество других ученых мужей. Нет, конечно, он блистал своими научными достижениями — но достижения эти доступны только специалисту и для человека далекого от науки особого интереса не представляют. И это было бы все — если не считать того странного факта, что на протяжении всех этих лет, когда с ним «ничего не происходило», он написал две книги, ставшие всемирно известными бестселлерами, книги, которые овладели воображением и повлияли на образ мыслей нескольких миллионов читателей. Не правда ли, любопытный парадокс: что «Хоббит» и «Властелин Колец» принадлежат перу скромного оксфордского профессора, который специализировался на изучении западно-мидлендского диалекта среднеанглийского и жил самой обычной жизнью в самом обычном пригороде, воспитывая детей и возделывая свой сад?

Это ли странно? Или, напротив, следует подивиться тому, что человек, наделенный столь ярким воображением и талантом, мирился с повседневной рутиной академической и домашней жизни; что человек, чья душа тосковала по грохоту валов на скалистом побережье Корнуолла, соглашался мирно беседовать с пожилыми дамами в гостиной отеля на курорте для среднего класса; что поэт, чье сердце трепетало от радости от вида и запаха дров, пылающих в очаге сельского трактира, позволил установить у себя в доме электрический камин с искусственными угольями? Это ли не диво?

Быть может, в том, что касается его зрелости и старости, нам остается лишь наблюдать — и недоумевать про себя; а может быть, со временем мы и начнем различать логику событий.