Глава третья. Вершина холма
Глава третья. Вершина холма
1
Желтая пресса взахлеб писала о торжестве Кеннеди. Серьезная обсуждала новость скупо. Там понимали: в его методах ведения кампании технологии (прежде всего — ТВ) преобладают над идеями; его вероисповедание — заведомый минус, не ставший помехой; его настойчивость и прагматизм — говорят о силе. Самые прозорливые догадывались: Капитолийский холм для Кеннеди — лишь пересадка на пути к Пенсильвания-авеню[43].
Кеннеди победил политика, впервые избранного сенатором, когда сам Джек ходил под стол пешком. В прямом смысле слова. Он стал третьим демократом, избранным в Сенат от Массачусетса. Для этого мало было чаепитий и больших денег.
Дальновидные обозреватели видели: похоже, рождается новый большой политик. А возможно, и новый политический феномен — предвыборные технологии нового поколения.
Кроме того, Кеннеди нельзя было вместить в рамки ни одной из главных идеологических групп, представленных в США.
Он не выглядел четко выраженным либералом, как не был и консерватором, — уклонился от публичного самоопределения. Но показал себя человеком, озабоченным не столько лозунгами и девизами, сколько настоящим и будущим штата, который ему предстояло представлять. И будущим страны, в жизни которой он играл все большую роль.
Что же до технологий, то внимательные комментаторы подметили: он во многом отошел от принятых стандартов политической рекламы — адресовался не потребительским рефлексам посетителей супермаркетов, привыкших к мессиджам типа «Наш товар лучший — сделайте его своим!», а к их разуму и высоким эмоциям, предлагал обсудить и осмыслить содержательные истории. Стремился не впарить товар, а присоединить людей. Если не к программе, то хотя бы к ее носителю — к нему, Джону Кеннеди.
2
Возможно, уже тогда Кеннеди начал ощущать роль, которую телевидение начинало играть в обществе? С тех пор он не раз поражал людей своей интуицией. Но, очевидно, здесь работала и логика. Примерно такая: по телевидению рекламируют автомобили; автомобили стали не менее важной частью нашего образа жизни, чем политика; почему не использовать эфир для рекламы политиков? Возможно, уже тогда в окружение Кеннеди стали проникать идеи Маршалла Маклюэна[44], работавшего над концептом массовой коммуникации.
Фильмы вроде «Кофе с Кеннеди» оставляют впечатление, что ТВ не было для него лишь инструментом, вроде плаката или речи. Он хотел не просто себя показать, но утвердить свой образ в картине мира зрителей… Похоже, Кеннеди (или те, кто делал его фильмы и обсуждал их воздействие) хотел, с одной стороны, превратить себя во внезапно материализованную мечту зрителей, а с другой — породить у них стойкие и долгие позитивные эмоции.
Маклюэн утверждал: телевидение — уникальная технология соединения чувства и воображения в рамках единой, общей жизни. Об этом начиная с XVIII века мечтали поэты, с творчеством которых был знаком Кеннеди: когда-то Уильям Блейк, а после Дэвид Герберт Лоуренс и Уильям Йетс. Мечтать-то мечтали, но считали мечту несбыточной. Мечты поэтов отражали стремление тысяч людей увидеть в реальности живущие в их сознании позитивные образы и, встретившись с ними, ощутить подлинную радость.
И вот к ним пришел телевизор. И, как учил Маклюэн, изменил их жизнь во всех личных, социальных и политических аспектах, как самая новая и импозантная технология продления центральной нервной системы вне тела человека. Что позволяло герою (а точнее — его телевизионному образу) соединиться со зрителем. Стать важной, приятной и ценной частью внутреннего мира избирателя.
Легко допустить, что Кеннеди или люди из его окружения, знакомые с этими теориями, решили, что стоит использовать такую возможность. Или задумали провести эксперимент.
И провели успешно. Уже скоро мы увидим, как ТВ станет одним из самых часто применяемых и успешных политических инструментов Кеннеди.
Впрочем, попытки использовать ТВ в политических целях уже имелись.
В 1952 году штаб кандидата в президенты Дуайта Эйзенхауэра впервые выпустил предвыборный телеролик с песней — знаменитый I Like Ike. Под бодрую музыку Ирвинга Берлина милый белый мультяшный слон с портретом кандидата вел за собой приятных рисованных людей — пожарных, рабочих, клерков, фермеров, мам-пап с колясочками и маленьких собачек. Они держали флаги и воздушные шары с надписью: Ike (Айк — прозвище генерала), и пели:
I like Ike, you like Ike,
everybody likes Ike!
Hang out the banner and beat the drum:
Well take Ike to Washington!..
Ну типа:
Я люблю Айка, ты любишь Айка,
а ну-ка за Айка голосуем, давай-ка!
Вывеси флаг и бей в барабан,
Мы ведем Айка в Вашингтон!
На победно торчащем хоботе слоника реял флаг с именем Айк, а на попе располагался барабан, в который он лупил колотушкой, ухваченной хвостом.
А у обочины ослики — вожди демократов — уныло стояли в вольере. Марш завершался триумфом. Над Капитолием встает солнце с надписью: «Айк». Звучит призыв: «Все добрые американцы — на помощь стране!» На экране девиз: «Голосуйте за Айка Эйзенхауэра!»
Демократы ответили клипом, где Эдлай Стивенсон представал спасителем фермеров.
Так началась битва роликов. Чтобы через 15 лет стать одной из самых дорогих статей в бюджетах избирательных кампаний.
Кеннеди был среди первооткрывателей этого мощного орудия борьбы. Но он пошел дальше. Стивенсон и Эйзенхауэр видели в ТВ лишь инструмент. Кеннеди сделал его политикой.
А пока получил столь нужный ему для победы перевес в 70 000 (1,6 %) голосов.
3
Обосновавшись в Сенате, Джек не раз говорил своему новому сотруднику — молодому и способному юристу Теодору Соренсену: «Сидя на этом красивом холме, я нередко мечтаю. И вот что видится мне: все дело не в деньгах и не в количестве женщин, и не в старых идеях, и не в возможной войне… А в том, что пока я, как слепой, на незнакомом пути. Знающий точно, куда он должен прийти. И я боюсь, что иду не так быстро, как надо, но верю, что я у Бога в горсти…».
Соренсен слушал внимательно. Он понимал: Кеннеди хорошо умеет сочетать внешне романтические рассуждения с трезвым прагматизмом и жестким планированием.
Тэд, хоть и был по профессии юристом, пришел на работу к Джеку как автор статей и речей. И показал свой яркий талант, ответственность и неординарность суждений.
Кеннеди не терпел в людях ординарности. И напротив — ценил из ряда вон выходящих, неожиданных и ищущих помощников. Главное, чтобы все это не было красивым переливанием из пустого в порожнее, а приносило конкретный и видимый результат.
Он и себя ощущал необычным. И не только в Верхней палате.
Коллеги-сенаторы присматривались к нему. И хотя, как и каждый вновь избранный, Джек занял место в одном из задних рядов — он легко вписался в этот «зал живых монументов» американской политики: оценил верность традициям и ритуальному «джентльменству», подчеркнутый демократизм, легко идущий бок о бок с «аристократизмом».
Вот знаменитый Карл Хэйден, избранный в 1927 году. Вот Том Коннели, избранный в 1929-м. А вот и бывший губернатор Гэри Берд, пришедший на Холм в 1933-м. Были здесь и видный деятель Новой сделки Герберт Леман, сенатор от Нью-Йорка и глава банка Lehman Brothers; алабамский юрист Джозеф Хилл. Кресло перед Джеком занимал умеренный демократ из Иллинойса Пол Дуглас, а справа — левый либерал из Миннесоты Хьюберт Хэмфри…
Хватало и «столпов консерватизма»: начиная с лидера демократического меньшинства Линдона Джонсона и многолетнего идеолога республиканцев Роберта Тафта до Джо Маккарти из Висконсина, печально известного тем, что в фанатичной борьбе с «красной угрозой» умудрился попрать и этику, и нормы, и доброе имя американского законодателя…
Теперь он был одним из них. Сенатор от Массачусетса — Джон Фицджеральд Кеннеди.
Ему отвели четыре комнаты. Помещение для аппарата. Личный кабинет и приемную. Ее дверь всегда была открыта. Джек знал: не так уж велика роль, которую сенаторы-новички играют в большой политике. Избиратели, лоббисты и именитые коллеги оценивают тебя не столько по речам или работе над законами, сколько по конкретной пользе, принесенной штату, бизнесу штата и им. Понятно, что с первых своих дней в Верхней палате Джон хотел, чтоб его офис приобрел репутацию места, где решают вопросы.
Для этого нужен был немалый персонал. Государство выделило ему на оплату сотрудников 36 900 долларов, но их не хватало. Пришлось доплачивать из своих. В результате Джек добился того, что приобрел репутацию полезного парня, нужного человека.
Вопросы были разные — от неясностей с ветеранскими льготами и получения профессором Гарварда рабочего места в Библиотеке Конгресса до законов, нужных рыболовецким, текстильным, кораблестроительным и другим компаниям штата[45]. Требовались также расширение сети общественного транспорта и реконструкция Бостонского порта.
Законы, над которыми работал Джон, касались в основном делового сообщества Массачусетса и рабочих. Входя в Комитет по труду и социальному обеспечению, он занимался страховой защитой рыболовных судов; контролем за ценами на сырую шерсть; выделением 10 000 000 долларов на ремонт и конверсию военной базы Пьер и другими вопросами, связанными с доходностью бизнеса и созданием новых рабочих мест.
Вскоре он предоставил солидный отчет о своих делах. А в мае 1953 года начал личный «крестовый поход» во имя интересов промышленников и наемных работников Новой Англии. Он заявил с трибуны Сената, что, хотя регион процветает, «это процветание находится под угрозой, с которой надо разобраться». Он говорил два часа. В этом первом большом выступлении в Верхней палате он представлял не только свой штат, а всю Новую Англию[46]. Причем предлагал бороться с угрозами, которых большинство его коллег не видели. Среди них (и ей он посвятил свою вторую большую речь) были слишком слабые гарантии минимальной заработной платы.
Третью речь он посвятил темам национального масштаба — свободе конкуренции, экономии госсредств, расширению торговли и сохранению уровня производства.
Так он вошел в круг ветеранов палаты. Расширил свою политическую базу, выступив в роли лидера ряда штатов. А главное — обозначил подход, который будет отличать его как президента (хоть и не всегда): решать вопросы до того, как они станут проблемами.
4
Но проблема была у самого Кеннеди. Состояла она в том, что рамки штата и даже группы штатов были ему узки. Он претендовал на более высокий статус и масштабную роль. Комитет по международным делам — один из самых престижных в Сенате: вот где он видел приложение силам. Но чтобы достигнуть этого уровня, предстояло одолеть несколько ступеней.
Первая: компромисс в отношении сенатора антикоммуниста и антилиберала Джо Маккарти[47]. Джек выступал за финансирование его расследований и за Закон о контроле за подрывной деятельностью, ибо, как многие либералы, да и американцы вообще, боялся коммунизма. Да, Россия далеко, но свои, местные «комми» — здесь, рядом. И служат Кремлю, помогая распространить его влияние на весь мир. Это и есть «красная угроза». И ее нужно пресечь. Проблема в том, что, атакуя «красных», Джо нападает и на либералов. И вот, чтобы отвести удар от себя, сенаторы Хэмфри, Фулбрайт и Леман предлагают запретить Компартию и сделать работу Маккарти ненужной. Но тот в ответ лишь смеялся, рассказывая, как в детстве ловил скунсов: «Скунса невозможно запретить. Так и с «комми» не покончить, не извозившись в дерьме. Ну а потом — со всеми этими чистоплюями-Леманами…».
Но и они знали: этот фанатик и его массовая поддержка среди людей, напуганных атомной мощью Советов, угрожают демократии. Сегодня они скандируют Better Dead, then Red! или Kill a Commy for Your Mommy![48] — а завтра примутся за них. И плевать им будет на закон.
И впрямь, «отморозок Джо» презирал всякие там нормы и правила. И тут ошибся — покусился на святая святых — на армию. Отлов «комми» в Голливуде и профессуре еще терпели, но армия!.. И после скандальных слушаний «Маккарти против Армии США» либералы решили: параноика надо «валить». И обвинили его в «стремлении расколоть Сенат и общество», в «посягательстве на гражданские свободы» и «нанесении ущерба престижу США». Газеты полнились карикатурами: мракобес, крича: «Горим, горим!», лезет тушить факел статуи свободы. Кампания достигла такого размаха, что Джо вынесли официальное порицание, это означало отказ в доверии. Вспомнили и о давней подделке наградного листа, и о запойном пьянстве.
Джек хотел остаться в стороне от этой борьбы. Ведь Маккарти был другом его отца. Но чтобы избежать изоляции в своей фракции, он решил голосовать за порицание, хоть и с иной формулой: «За покушение на честь и достоинство Сената». Но слова уже не имели большого значения. Шел бой, где нужны были смелость и стойкость.
В нем победят либералы. Их верность демократическим принципам перевесит истерические крики об избавлении США от «красных» и их пособников. 2 декабря 1954 года Маккарти получит взыскание. «За» проголосуют 67 сенаторов. И лишь 22 — «против».
И как же голосовал Кеннеди? А никак. Он следил за баталией издали — с больничной койки. Хотя боль в спине была так сильна, что он едва мог читать газеты и слушать радио.
Незадолго до дебатов о Маккарти Джек покинул столицу и лег в больницу. Дали о себе знать давняя футбольная травма, боевое ранение и операция, оказавшаяся не такой уж успешной.
Врачи настаивали: нужно новое хирургическое вмешательство.
И вот он в Манхэттенском госпитале специальной хирургии — ему вставляют в спину стальную пластину. Еще месяц он лежит пластом и видит только самых близких. Нередки случаи забытья. Состояние остается тяжелым. Приходит декабрь. Маккарти объявляют порицание, а в протоколе пишут: «Сенатор Джон Кеннеди отсутствует по болезни».
А болезнь все тяжелее. Врачи предлагают увезти его из снежного Нью-Йорка в теплую Флориду. И вот на Рождество, укутанный и бледный, летит он в Палм-Бич. Но улучшения нет.
Назначена новая операция. Пластину удаляют, многочасовая работа хирургов и тревога семьи. Успех. Он идет на поправку. 25 февраля Джон, тихо ступая, выходит из больницы. Лечение длится полгода и требует не меньшего мужества, чем битва в Сенате.
Джек ненавидел зависимость от врачей и близких. Он привык быть хозяином положения. Хотел чувствовать себя во всем победителем. Не желал мириться со своей болезнью.
Друзья шутили: природа обеспечила тебе отдых от вечной гонки за утехами и успехами.
Враги дразнили: Кеннеди на краю могилы — рак в последней стадии. Да, что вы?! Он умирает от туберкулеза! Да нет — от болезни Эдисона, крайнего ослабления иммунитета. Господа, очень тяжелый случай. Сможет ли сенатор исполнять свои обязанности?
Чтобы противостоять сплетням, отец издавал бюллетени о его здоровье. Но помогало это плохо. Как и интервью — писаки ухмылялись: признается он, как же!..
Болеть в Америке — это не только большой расход, но и удар по престижу. Там не верят, что больной политик имеет право на свой пост. Да, кресло-каталку простили Рузвельту.
Но супергероям прощают почти все, а простым сенаторам — нет. Соперники легко превращают их простуду в чахотку. Порез пальца — в ампутацию руки. Мигрень — в рак мозга. Так было и с Джеком. Но что делать? От болей в спине спасал только новокаин, от болезни Эдисона — инъекции кортизона.
Но говорить о процедурах публике опасно. Публика любит, когда все просто и ясно. И потому Кеннеди публикует заключение врачей: «…сенатор обладает исключительной физической стойкостью и иммунитетом выше среднего уровня. Его редкая энергия при минимальном отпуске… говорит о прекрасной физической форме и замечательной жизнеспособности».
Ну и, добавим от себя, редкой выдержке.
Именно выдержку, силу, острый ум и верность принципам, прежде всего, ценил Кеннеди в людях. И именно их воспел в новой книге, написанной в больнице. «Образцы отваги»[49] — так называлась эта книга, где Джек в тексте, как в медали, отчеканил профили тех, кого считал героями. Но что такое героизм в политике? Да не что иное, как способность, будучи многим обязанным своим, оказавшись в меньшинстве, выступить против них. Вопреки общественному мнению, следуя убеждениям, а не корысти, принять опасное решение.
5
Не любую книгу переводят на язык телугу. Эту перевели. Плюс на много других.
В Штатах издательство Harper & Brothers[50] издало ее на английском в 1956-м.
Она почти сразу на месяцы возглавила чарты бестселлеров. Ее расхвалили и расхватали.
Cristian Science Monitor писала: «Человек независимых взглядов создал тонкий, умный, замечательный текст. Кеннеди поднял на мачте прекрасный стяг. Пусть же он реет там впредь».
Правды ради следует сказать, что написал ее Кеннеди не в одиночку. Из Библиотеки Конгресса ему слали коробки журналов и книг. Тэд Соренсен[51] работал с черновиками. Кандидатуры героев обсуждали профессора Юл Дэвис из Джорджтаунского университета и Джеймс Лэндис из Гарварда. Давал советы публицист Артур Крок (это он предложил включить в текст Роберта Тафта за то, что тот выступил против Нюрнбергского трибунала). Кеннеди, хоть и был антифашистом и врагом деспотии, не спорил. Он увидел в его поступке признак храбрости.
А открывал книгу президент США Джон Адамс[52] — противник федеративного устройства, что смело шел наперекор федералистскому большинству. Дэниэл Уэбстер[53] — конгрессмен, сенатор и госсекретарь — шел вторым. Почему? Да потому что перед лицом своей партии, готовой к войне до конца, отстаивал мир между Севером и Югом. Далее следовал Эдмунд Росс[54], сенатор, отказавшийся вопреки своей партии голосовать за импичмент президента Эндрю Джонсона[55], понимая, что подписывает приговор своей политической карьере. Про Боба Тафта мы знаем. Следом за ним стоит Джордж Норрис[56], что по идейным мотивам поддержал Эла Смита[57] в штате, где для политика не было худшей характеристики, чем принадлежность к католической церкви. Либерал Норрис уравновешивал в книге консерватора Тафта.
Итак, Джек рассказал о судьбах политиков, которых считал образцами храбрости. Предисловие написал профессор Колумбийского университета Аллан Невинс, указав, что история, политика и мораль объединены в книге «подлинным государственным служением».
Заметила книгу и вдова президента Рузвельта, имевшая вес в Демократической партии: Достопочтенному Джону Ф. Кеннеди.
Мой дорогой мальчик, я говорю это лишь для Вашего блага… Полная несчастий жизнь научила меня: когда множество раз бьют по одной щеке, подставлять другую.
Миссис Элеонора Рузвельт[58].
Записка стала знаком: ты замечен. А это было важно. Притом госпожа Рузвельт делилась мнением о книге и с близкими, и с советниками.
Получили «Образцы» и Пулитцеровскую премию[59]. Так талант Кеннеди был признан интеллектуальным истеблишментом. Больше того, столь авторитетная премия говорила и о признании в качестве мыслителя. Он передал деньги в «Фонд негритянских колледжей», как и свои гонорары и жалованье сенатора, которое всегда жертвовал на благотворительные проекты.
Возможно, среди героев книги незримо присутствует и еще один образ — профиль самого Джека? И хотя в тот период он еще ни разу не шел наперекор большинству и общественному мнению, тем не менее, как мы знаем, уже не раз бросал вызов судьбе.
Впрочем, у него был, что называется, крепкий тыл. Его семья. И его любовь.
Блистательная Жаклин.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.