Глава третья НЕИЗВЕСТНЫЕ ГОДЫ
Глава третья НЕИЗВЕСТНЫЕ ГОДЫ
Англия ее разочаровала. В этой стране почти никому не было дела до психических феноменов. Появилась, правда, в Кембридже немногочисленная группка молодых людей, которых заинтересовала как эта неисследованная сторона человеческой психики, так и связанные с ней явления[182].
Оккультный бум начался чуть позднее, с 1852 года. Приехавшая в Лондон из Америки медиум миссис Хейден за свои демонстрации брала гинею с человека. В 1853 году мания столоверчения охватила английское общество. Участие в спиритических сеансах принимали королева Виктория и принц Альберт[183]. Все эти факты, связанные то с отсутствием, то с возникновением моды на контакт с потусторонними существами, не следует упускать из виду, и тогда перед нами откроется бытовая сторона жизни Блаватской в Лондоне после отъезда княгини Багратион-Мухранской.
Лёле опять захотелось самостоятельности и свободы в передвижении по миру. Она оказалась без средств к существованию, без опекающих ее русских друзей, с неопределенными надеждами на будущее. Блаватская не любила вспоминать то время, переломное и тяжелое в ее судьбе.
Последующие семь лет жизни Блаватской выпали из поля зрения даже ее придворных летописцев. Альфред Перси Синнетт, которому Елена Петровна немало рассказала о себе, также не смог восстановить «белые пятна» в ее биографии с 1851 по 1858 год и сетовал на отсутствие у «старой леди» привычки вести дневник и на ее плохую память. Можно говорить о сознательной забывчивости Е.П.Б., но на слабую память она не жаловалась. Она умела, как никто другой, заметать следы и прибегать к мистическому туману, когда была в этом крайне заинтересована.
Елена Петровна основное внимание обращала не на частности, а на общий стиль своей насыщенной бурными событиями жизни. Стиль этот, разумеется, был сугубо романтический. Поэтому в беллетристических произведениях Блаватской вы не найдете изображения обыкновенных людей в заурядных ситуациях. Ее герои — не от мира сего, особенные, избранные натуры. Они подвержены роковым страстям и мучительным сомнениям. Блаватская предпочитала эффектные сцены в духе Шиллера, и это переносилось также и на ее устные рассказы о собственной жизни, в которых обязательно проливается кровь, а окружающий мир кишит подосланными убийцами и негодяями, уродами и дураками, сотрясается политическими скандалами, интригами и заговорами, полон смертей и походит на сумасшедший дом.
Чтобы в таком мире окончательно не потерять рассудок, требовалась поддержка противодействующих злу, справедливых и добрых сил. Именно эти силы в последующие годы ее жизни воплощают собой гималайские Учителя: Мория, Кут Хуми, Лалл Синг и др.
Она всегда держала в уме ту простую истину, что большинство людей — нравственные дальтоники и воспринимают мир в черно-белых красках. Большинство из них занято ежедневной борьбой за выживание, и им не до наслаждения радужными переливами быстротекущей жизни.
Семь лет жизни Блаватской, о которых у нас нет достоверных сведений, были, я убежден, необыкновенными, насыщенными многими значительными лично для нее событиями. И не важно, где эти годы проходили — на Западе или на Востоке. К тому же не стоит забывать, что Елена Петровна свою молодость не сдавала в ломбард и не обсыпала нафталином. На мой взгляд, она получила все возможное и невозможное, что молодость смогла ей предоставить.
Очень может быть, что она побывала в то время в Индии, Непале, на Тибете, Яве, в Сингапуре, на Цейлоне. Все может быть. По крайней мере, в письмах к Синнетту она признается, что в 1855 году поехала вторично в Индию только потому, что тосковала по Учителю[184]. Первая поездка, как она утверждает в письме к Дондукову-Корсакову, состоялась в 1853 году. В том же письме она пишет о своем Учителе Мории: «В Англии я виделась с ним лишь дважды, и во время нашей последней встречной мне сказал: „Судьба навсегда свяжет вас с Индией, но это произойдет позже, через 28–30 лет. Пока же поезжайте и познакомьтесь с этой страной“. Я туда приехала, почему — сама не знаю! Это было точно во сне. Я прожила там около двух лет, путешествуя, каждый месяц получая деньги неведомо от кого и честно следуя указанным мне маршрутом. Получала письма от того индуса, но за эти два года не виделась с ним ни разу. Когда он написал мне: „Возвращайтесь в Европу и делайте что хотите, но будьте готовы в любой момент вернуться,“ — я поплыла туда на „Гвалиоре“, который у Мыса потерпел кораблекрушение, однако меня и еще десятка два человек удалось спасти»[185].
Чего-чего, а густого тумана Елена Петровна напустить умела. Причем из этого белесого молока всегда появлялось что-то материальное, конкретное и убедительное в своей осязаемости. Так что не поверить в картины, которые она художественно воссоздавала, было невозможно. Слишком много появлялось деталей и привязок к определенным географическим точкам и очень редко к определенным персонажам. Следует иметь в виду, что круг ее друзей, сотрудников и знакомых был чрезвычайно ограниченным, так или иначе связанным с ее семьей, а в дальнейшем — с теми людьми, которые поддерживали или противоборствовали ее деятельности по созданию оккультной империи. Чтобы выиграть в схватке с конкурентами, Блаватской нужно было иметь абсолютную власть и деньги. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в ходе борьбы за эту власть и деньги подавляющее большинство преданных ей сподвижников и сотрудников не выдерживали ее тирании. Многие из них отходили в сторону, на время или навсегда, некоторые поднимали против нее бунт, но были также и те, немногочисленные, кто оставались до поры до времени ее преданными друзьями, а кто-то окончательно срывался, не вынеся ее диктата, и переходил в стан врагов. Но нельзя вспомнить ни одного верного ей до конца человека из тех людей, кто был связан с нею общей целью — создать и укрепить оккультную организацию. Теософическое общество. Быть постоянно с нею означало потерять устойчивость в жизни. Ее жизнь проходила, как на качелях. И вместе с ней ее сподвижники то взлетали высоко вверх, то стремглав устремлялись вниз. Другое дело, что гениальность Блаватской заставляла в конце концов многих бунтарей смиряться с ее деспотическим характером, идти с ней на мировую и принимать на веру экстравагантные выходки по сотворению всяческих чудес, в которых уже не было особой необходимости с момента возникновения филиалов Теософического общества во многих странах.
Блаватская свободно перемещала события, происшедшие с ней или с другими людьми, во времени и пространстве. Все зависело от той задачи, которую она перед собой ставила. А вот когда она заявляла, что жизнь в пору ее молодости протекала, как во сне, или что-то в этом роде, тут уж при всей вере в ее гипотетическую правдивость приходится разводить руками.
Определенно нельзя сказать даже о том, в какую страну в августе 1851 года направилась Елена Блаватская из Англии. По ее версии — в Новый Свет с целью изучения культуры и обычаев индейцев, где провела год сначала в Канаде, а затем в США и Мексике. В это время скончалась княгиня Багратион-Мухранская, которая, по словам Блаватской, завещала ей 85 тысяч рублей золотом. По крайней мере, она упоминала об этом вскользь, когда речь заходила о финансовой базе ее путешествий.
В 1852 году в Вест-Индии Блаватская встретила приятеля, как она писала, «некоего молодого англичанина, с которым сошлась в Германии и который предложил ей совершить совместное путешествие по Азии». С этим джентльменом и со знакомым индусом (Морией? — А. С.) она добралась пароходом через Кейптаун до Цейлона, а оттуда до Бомбея. В Бомбее, как она уверяла, они расстались, у каждого из них оказались свои интересы и планы. Блаватская пыталась через Непал попасть в Тибет, но ее задержал английский военный патруль. Это уже совершенно другая версия ее появления в Южной Азии. Более убедительная для профанного сознания, чем первые две, изложенные Синнетту и в письме Дондукову-Корсакову.
Затем, по словам Елены Петровны, она несколько месяцев пропутешествовала совершенно одна по Юго-Восточной Азии, посетила Яву и Сингапур и вернулась в Англию в самое неподходящее для русского человека время — началась Крымская война.
Блаватская вновь пересекла Атлантику и оказалась в Нью-Йорке, потом, пожив месяц-другой в Чикаго, с караваном эмигрантов через Скалистые горы добралась до Сан-Франциско. На все эти передвижения по миру ушло еще два года. Елена Петровна вторично отправилась в Индию, на этот раз через Японию, и в конце 1855 года добралась до Калькутты. В Индии, в Лахоре, она встретила друга отца, тоже путешественника, искателя, как и она, тибетских тайн, — Кюльвейна (вспомните Антонию Кюльвейн!), который передал, что полковник Ган разыскивает странствующую дочь[186]. Об этом эпизоде читатель уже знает из рассказа о подруге и наперснице матери Елены Петровны — Антонии Кюльвейн. Еще раз подчеркнем, что количество однофамильцев в бурной жизни основоположницы теософии просто поразительное. Повторяться она не любила, чаще всего предлагала разные версии одного и того же события. Но и на старуху бывает проруха.
Кюльвейн, как она утверждает, тоже пытался попасть на Тибет, он немного понимал по-монгольски и имел под рукой сведущего в восточной мистике человека — монгольского шамана, который и стал их проводником.
Блаватская была якобы снабжена подаренным ей Учителем Морией талисманом — агатовым камнем с выгравированным на нем треугольником, заключавшим в себе мистические слова. Увидев этот талисман, настоятель буддийского монастыря, который принадлежал к аскетам высокой ступени посвящения, продемонстрировал ей, Кюльвейну и монгольскому шаману феномен «инкарнации», воплощения. Елена Петровна также сама произвела несколько феноменов. Однако избыток ее мистических сил проявился в другом: оказавшись в критическом положении в пустыне, она послала дух шамана к адептам Гималайского братства, и те пришли на помощь. Так, по крайней мере, она описывает свое первое путешествие в Тибет в 1856 году в «Изиде без покрова». Елене Петровне не удалось тогда попасть в ашрам Учителя, но в Индии она неоднократно встречалась с Морией и даже была им предупреждена, как она уверяет, о Сипайском восстании за месяц до его начала. Увлекательные все же истории сочиняла на досуге Елена Петровна Блаватская!
Впечатления об этих путешествиях, а также приобретенные в результате их знания составляют немало страниц «Изиды без покрова». Встреча с этой книгой Блаватской, ее первым «оккультным бестселлером» еще ожидает нас впереди. Книг о Тибете в те времена существовало немного. Блаватская могла прочитать «Воспоминания о путешествии по Монголии, Тибету и Китаю» — довольно основательный труд католического священника, миссионера Хука, который в 1846 году вместе с отцом Габетом посетил, не без приключений, эту недоступную для иностранцев страну.
При обсуждении вопроса «была или нет Блаватская на Тибете?» не надо забывать, что у тибетцев существовало благосклонное отношение к белым, особенно молодым, женщинам. Нежные чувства, по-видимому, не были им чужды, несмотря на принадлежность к самой бесстрастной религии мира — тибетскому буддизму. Эта особенность мужской психологии позволила в 1850–1852 годах совершить путешествие по Тибету и Китаю выдающейся женщине — миссис Хорвей. Свои приключения она подробно описала в трех томах.
Однако сочиненное Блаватской о Тибете более легко для читательского восприятия и удержания в памяти, а ее обращение к мистической стороне культовой практики тибетцев поражает читательское воображение. Как было все на самом деле, остается на совести Елены Петровны. Я не верю в ее заявление о покорении самых высоких гор в мире — Гималаев. По одной только, но вполне веской причине. Зная, каким легким пером обладала наша героиня, нетрудно предположить, что совершив такие беспримерные странствия по Востоку, она не описала их в томах, по количеству превосходящих выпущенных в свет миссис Хорвей.
Среди современных теософов бытует мнение, что Блаватская ознакомилась с некоторыми сторонами «тайного учения», путешествуя по Египту и Ливану. К источнику этой мудрости ее привели якобы мусульманские мистики — суфии. «Суфий» восходит к арабскому слову «суфа» — неприхотливая одежда из грубой шерсти, практически рубище, в которое облачались бродячие аскеты-вольнодумцы. Существует и другая этимология этого слова. Его возводят к арабскому «сафуа» — чистота. Ведь суфии стремились к духовной и телесной чистоте. Греческая версия связывает слово «суфий» с «Софией», мудростью. Некоторые из суфиев убеждены в том, что система их религиозных взглядов существовала задолго до прихода в мир пророка Мухаммеда и являет собой интерпретацию индийской «веданты» (букв. — завершение Вед), которая представлена различными религиозно-философскими школами. Исторически первой из этих школ была школа адвайта-веданта (недвоичность, недуализм) Шанкары. Именно из нее суфии позаимствовали многие положения своей философии. С их точки зрения, истинной реальностью является только Бог, Он во всех вещах, и все вещи в Нем. Все видимые и невидимые существа представляют собой эманацию Бога и тождественны Ему. Все религии, как бы они между собой ни различались, ведут к познанию истинной реальности. Некоторые из них пригодны для этого в большей степени, некоторые — в меньшей, но ислам среди них — самый верный религиозный путь. Для того чтобы встать на этот путь и не сломать себе на нем шею, необходим просветленный наставник, Учитель. Именно он для неискушенного суфия — источник постоянного духовного возбуждения.
Очень важным постулатом суфизма было заявление, что не существует различия между добром и злом, то и другое в конечном счете сводится к неразлагаемому единству, а Бог — истинный автор всех деяний человеческих. К тому же Бог руководит волей человека, который не свободен в своих действиях. Суфии провозгласили, что душа существовала до появления тела, а потом уж оказалась в нем, как в клетке. Вот почему суфий вожделеет смерть — именно через нее он возвращается в лоно Божественного. Суфии ввели в систему своих взглядов идею метемпсихоза, касающуюся душ тех людей, которые не выполнили своего предназначения на земле и им опять придется начинать все сначала, чтобы заслужить воссоединение с Богом. Без Божественной милости, предупреждали суфии, которую получают в результате самых неистовых молений, невозможно достичь духовного слияния с Богом. Главным своим делом суфии считают растворение в Божественной сущности с помощью медитации или других духовных практик. Скитальчество — также один из путей к достижению этой цели[187].
Блаватская без устали трудилась над своим «имиджем» духовной скиталицы. У нас нет сведений, что она занималась йогой, или медитациями, или какими-нибудь очистительными процедурами. Да и как ей было ими заниматься, когда уже с первых месяцев своей скитальческой жизни она пристрастилась к курению, которое с годами превратилось в никотиновую зависимость! Когда речь заходила о ее личной безопасности в этих многотрудных и многолетних путешествиях, она неизменно намекала на приобщенность к оккультным сообществам, к неким духовным тайным организациям. К сожалению, все ее пафосные заявления по поводу могущественных защитников не выходили за рамки психотерапевтических упражнений, направленных на самое себя. Может быть, они духовно укрепляли ее волю в исключительно неблагоприятных жизненных обстоятельствах, но не более того. Наш современник, теософ Пол Джонсон полагает, что перед исторической встречей с Учителем Морией в Лондоне у Блаватской уже был, по крайней мере, годичный опыт общения с духовным мастером — Паулосом Ментамоном, который инициировал ее как члена еретической исламской секты друзов. П. Джонсон, анализируя сочинения Елены Петровны, приходит к выводу о влиянии суфизма на некоторые содержащиеся в них идеи. Одним из доказательств ее связи с исламскими тайными орденами он также считает ее поездку на остров Ява, большинство населения которого состоит из мусульман. В дальнейшем, уже в конце 70-х и в 80-е годы эти связи и знания пригодились Блаватской, суммирует Пол Джонсон, в ее общении с индийскими мусульманами[188]. Блаватская и вправду в итоге верила всему, что пускала в оккультный оборот. Со спокойной совестью она писала в письме от 1878 года профессору английской литературы Корнеллского университета Хайраму Корсону (1828–1911): «Я принадлежу к тайной секте друзов с Ливанской горы и долго жила среди дервишей, персидских мулл и мистиков всех сортов»[189]. Что тут скажешь в ее оправдание? Остается только верить этому или не верить. И конечно же не забывать русскую пословицу: всяк человек ложь — и мы тож.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.