Ангола, Ближний Восток и ОСВ — тема встреч с Киссинджером в Вашингтоне и в Москве

Ангола, Ближний Восток и ОСВ — тема встреч с Киссинджером в Вашингтоне и в Москве

В январе 1976 года я часто встречался с Киссинджером. В основном затрагивались три вопроса: Ангола, Ближний Восток и нерешенные проблемы переговоров по ограничению стратегических вооружений.

Ангольский вопрос постоянно поднимался по инициативе Киссинджера. Он добивался, чтобы мы оказали сдерживающее влияние на кубинцев, которые становились — при нашей поддержке — важнейшим фактором в гражданской войне в Анголе.

В Москве явно недооценивали психологическое влияние „кубинского фактора" на американское общественное мнение и администрацию США, которые считали, что СССР решил использовать кубинцев для поддержки враждебных США сил в недавних колониальных странах „третьего мира". Историческая ирония заключалась в том, что вмешательство кубинцев в Дела Анголы произошло по их собственной инициативе, без какого-либо согласования с нами, но с явным расчетом на то, что принцип „интернациональной солидарности" все равно затем сработает с нашей стороны. Фидель Кастро оказался в этом смысле прав. СССР без всякой нужды стал втягиваться в гражданскую войну в Анголе путем поставок оружия и посылки военных специалистов^{12}, хотя в самом начале этой войны Политбюро — по предложению Громыко, Устинова и Гречко — приняло специальное постановление об оказании МПЛА политической и определенной материальной помощи, но „ни в коем случае не вовлекаться в войну в Анголе в военном плане".

Могу засвидетельствовать, что преднамеренное использование нами кубинских войск где-то в странах „третьего мира" никогда не предусматривалось в планах советского руководства. Однако события в Анголе давали нашим противникам в Америке удобный повод для таких обвинений.

К сожалению, советско-американский диалог вокруг Анголы оставался „разговором глухих", а это лишь ухудшало наши общие отношения.

Выступая на заседании одного из комитетов сената 30 января, Киссинджер заявил, что „в свете событий в Анголе" администрация приняла решение не вносить в конгресс, предложений о пересмотре торгового законодательства с целью нормализации торгово-экономических отношений с СССР. Он также отметил, что в данный момент он выступает против любых американо-советских соглашений о совместной разработке ресурсов Сибири.

Раздражение администрации в отношении СССР из-за Анголы возросло, когда в феврале конгресс, памятуя о горьком вьетнамском опыте, принял поправку к закону о военном бюджете, запрещавшую использование средств для оказания помощи раскольническим группировкам в Анголе. Правда, через месяц комиссия по международным отношениям палаты представителей, не отменяя этой поправки, приняла новую поправку к другому законопроекту, в соответствии с которой „советское вмешательство в Анголе должно со всей определенностью приниматься во внимание при планировании внешней политики США и проведении переговоров с Советским Союзом".

В марте правительство США отменило три советско-американские встречи на уровне членов правительства, чтобы продемонстрировать Москве свое „недовольство" политикой СССР в Анголе. На этих встречах предполагалось обсудить вопросы энергетики, жилищного строительства и торговли. Стремление к сотрудничеству стало, таким образом, заметно ослабевать. В целом же можно сказать, что обоюдная вовлеченность в войну в Анголе явилась одним из основных факторов, тормозящих процесс разрядки в середине 70-х годов.

Основное внимание в наших беседах с Киссинджером в этот период уделялось его предстоящей поездке в Москву с целью обсуждения главным образом комплекса проблем по ОСВ, касавшихся в первую очередь крылатых ракет и советского самолета „Бэкфайер". Я подчеркивал, в частности, что „Бэкфайер" не является тяжелым бомбардировщиком, а поэтому не подлежит ограничению. Киссинджер излагал противоположную американскую позицию, утвержденную Фордом.

Госсекретарь предложил как альтернативу обдумать вопрос о документальном оформлении уже имеющейся значительной договоренности по ОСВ с последующей доработкой — в виде протокола оставшихся наиболее сложных вопросов. Лучше закрепить проделанную большую работу, сказал он, чем поставить ее под угрозу, особенно если в США придет к власти новый президент.

Однако Москва была против такого „половинчатого" решения, хотя, на мой взгляд, это предложение заслуживало более серьезного рассмотрения с нашей стороны с учетом предвыборной обстановки в США, и я поддерживал его, так как в нем был определенный практический смысл.

Сенатор Спаркмэн, председатель сенатского комитета по иностранным делам, в беседе со мной выразил недоумение по поводу непоследовательных и противоречивых шагов Форда. С одной стороны, сказал он, президент и госсекретарь выступают в пользу разрядки в отношениях с СССР и в пользу нового соглашения по ОСВ, считая, что, несмотря на трудности, найти компромисс по ОСВ можно. Это хорошо.

Однако, с другой стороны, Форд и Киссинджер, особенно последний, затеяли возню против СССР вокруг Анголы, вопроса по своему весу неизмеримо малого, если говорить об общем комплексе советско-американских отношений. Конгресс, опасаясь повторения Вьетнама, не склонен втягиваться в ангольские события, несмотря на все старания администрации. Но эти старания не проходят бесследно с точки зрения влияния на широкие круги населения, которые не знали толком, где находится Ангола, но настораживались, слыша „об экспансии русских", не соблюдавших „какие-то правила поведения", установленные якобы ранее между СССР и США.

21 января Киссинджер вылетел в Москву (я вылетел днем раньше). Накануне его отлета советник госдепартамента Сонненфелдт, сославшись на поручение госсекретаря, попросил поверенного в делах Воронцова передать в Москву, что Киссинджер „надеется, что в Анголе не произойдет крупного наступления в то время, как он находится в Москве" (Киссинджер явно находился под ошибочным впечатлением, что военными действиями в Анголе руководили из Москвы).

Переговоры с Киссинджером в Москве вели Брежнев и Громыко. Киссинджер поднял вопрос об Анголе, который продолжал привлекать обостренное внимание в США. Однако разговор на эту тему ничего не дал. Еще до встречи с ним Брежнев, отвечая на вопрос одного из американских корреспондентов, заявил, что „если Киссинджер хочет поговорить об Анголе, то пусть говорит с Сонненфелдтом".

Главной проблемой оставалось, конечно, соглашение по ОСВ, а точнее, два основных вопроса: крылатые ракеты и самолет „Бэкфайер".

По ходу дискуссии о „Бэкфайере" Брежнев не только сообщил госсекретарю летно-тактические данные этого самолета по дальности полета, но и выразил готовность не модернизировать самолет для использования его на межконтинентальных расстояниях, принципиально зафиксировав это в материалах переговоров. Киссинджер не дал своего окончательного ответа на эти предложения, но чувствовалось, что он доволен этой уступкой.

Затем сложная дискуссия развернулась вокруг крылатых ракет, ограничения дальности их полета. После споров Брежнев принял американское предложение о том, чтобы крылатые ракеты воздушного базирования имели дальность полета до 2500 км (по существу, это было главное требование Киссинджера). Однако он отказался согласиться с такой же дальностью полета для ракет морского и наземного базирования. Тем не менее намечался определенный компромисс и по этим вопросам. При обсуждении вопроса о крылатых ракетах Киссинджер частично использовал резервную позицию, согласованную им с Фордом, но не с Пентагоном.