45. Боевое крещение
45. Боевое крещение
В Лиле все пело от счастья ранним июльским утром, когда она ехала на своем «бьюике» начинать вторую в жизни врачебную карьеру. Резидентов первого года собирали в семь утра на традиционную orientation, ориентировку, — знакомство с руководителями, друг с другом, с госпиталем и его правилами. Она выехала в 5:30 утра, чтобы успеть до пробок, to beat the traffic, как говорят в Америке. Из Манхэттена в южную часть Бруклина ехать далеко, а она была еще не очень опытным водителем.
В группе резидентов из двенадцати человек было смешение всех рас и наций: индусы, пакистанцы, филиппинец, чернокожие с Ямайки и из Ганы. Один поляк, один португалец и она из России, единственная женщина. Американцев — ни одного: в резидентуру этого госпиталя они не шли. Все это была молодежь от 25 до 30 лет. Лиле было на 25 лет больше, и они с удивлением на нее косились. А ее обуревали смешанные чувства: с одной стороны, она была счастлива опять оказаться доктором, с другой — среди молодежи чувствовала себя неловко, как старая курица среди цыплят. И с самого начала поняла: с ними ей придется все проходить заново — тренинг был для начинающих.
Это подтвердилось в первый же день. Старшая операционная сестра спросила:
— Кто из вас хоть раз мыл руки на операцию?
Лиля оглянулась — не поднялась ни одна рука, никто из них еще не работал врачом. Чтобы не выделяться, она тоже не подняла руку. Сестра стала рассказывать им о двух этапах обработки рук. Лиля слушала с внутренней улыбкой: конечно, была немалая ирония в том, что ей приходилось заново осваивать такие азы…
После этого их распределили между резидентами второго года, которым явно нравилось командовать новичками, они чувствовали себя на высоте положения. Лилин ментор оказался черным как смоль парнем с Ямайки по фамилии Льюис.
— Ты откуда? Ах, из России. Ты когда-нибудь мыла руки на операцию?
— Немного, — пробормотала она; не рассказывать же ей о своем опыте, так можно вызвать непонимание или даже недоверие. Льюис сказал с ехидцей:
— Сейчас посмотрим, как ты умеешь to scrab (намывать руки щеткой). Повторяй все за мной. Не так держи щетку! Нет, так не годится! Э, русская, вижу, что ты совсем еще зеленая в нашем деле. Давай, начинай все сначала.
Лиля видела, что он придирается, ей очень захотелось послать его к черту, но, раз на ней висит ярлык младшего, приходилось вести себя соответственно. Она только улыбнулась и повторила процедуру сначала.
* * *
Резидентам белый халат не полагается, они должны носить короткие белые пиджаки и брюки. Resident — это тот, кто постоянно живет при госпитале. Так раньше и было: они жили как монахи в монастыре, не получали зарплаты и не имели права создавать семью. Постепенно правила становились мягче, резидентам начали платить и разрешили жить, где они захотят. Одно оставалось неизменным — резидент обязан работать столько, сколько от него требуют, прав отказываться у него нет.
Но вторую ночь Лиля впервые дежурила — младшей из пяти резидентов. Это было «крещение боем» — никаких правил она еще не знала, их надо было усваивать в процессе работы. Ей выдали бипер, чтобы прицепить к поясу зеленых форменных брюк. По сигналу бипера телефонный оператор вызывает резидента, надо звонить оператору, узнавать, откуда вызывают, и звонить туда. Для нее это была новость, в советских больницах никаких биперов, конечно, не было[87].
Непосредственным ее шефом в бригаде был японец Юкато, тридцати лет, резидент третьего года, маленький, юркий, сухощавый. Он по — японски характерно загребал и шаркал ногами и ветром обегал пациентов на всех этажах, Лиля едва поспевала за ним и на ходу записывала свои обязанности. Понимать его странный японский английский было невероятно трудно, он очень быстро перечислял ей ее обязанности, которых было невероятно много. При этом нельзя было принимать никаких самостоятельных решений и делать что-либо самостоятельно.
В 5:30 следующего утра надо проверить состояние больных после операций, сделать записи и доложить ему и старшему дежурному. В 6:00 — быть на конференции резидентов и доложить о событиях за ночь. Никаких перерывов после дежурства: в 8:00 часов надо уже стоять у операционного стола и ассистировать на плановых операциях. И так до 8–9 часов вечера. В общей сложности это более тридцати часов непрерывной работы. А через два дня — новое дежурство. На дежурстве вечером дают бесплатные сэндвичи в кафетерии госпиталя (если есть время забежать туда) и каждому выделяют отдельную комнату для сна (если есть время отдохнуть) в соседнем корпусе: он соединен с госпиталем двумя переходами. Для Лили все было внове, подобной нагрузки врачи в Союзе не знали.
Обежав весь госпиталь и совсем загнав Лилю, Юкато ненадолго уселся с ней в кафетерии — перекусить. Они взяли подносы с едой, и он спросил:
— Ты почему уехала из России?
— Я эмигрировала, я политическая беженка.
— А когда закончишь резидентуру, вернешься обратно в Россию?
— Нет, мне обратной дороги нет, я гражданство потеряла. Останусь в Америке.
— А я поеду обратно в Японию, — мечтательно зажмурив глазки, протянул он.
— Почему ты решил проходить резидентуру в Америке? Здесь лучше, чем в Японии?
— Не думаю, что лучше. Я решил приехать, чтобы познакомиться со страной, которая так быстро захватила доминирующее положение в мире. Из-за Америки и моя страна стала быстро меняться. Мне любопытно пожить среди американцев, понаблюдать их, понять, почему они такие заносчивые, почему они стали хозяевами мира.
Ах вот оно что! Значит, он с чисто японской дотошностью и методичностью изучает не только американскую хирургию, но и самих американцев.
Старшим над дежурными был толстяк — индиец Схали сорока лет. Он, наоборот, двигался медленно, как медвежонок коала. Говорил тоже медленно, с сильным индийским акцентом. Понимать его Лиле было еще трудней, чем японца. Схали назидательно поучал ее:
— Если у тебе будут вопросы, сначала спрашивай Юкато, а он будет консультироваться со мной. Сама ты меня беспокоить не должна. Ты еще не в такой позиции, чтобы принимать самостоятельные решения. Поняла?
* * *
Вечером в отделение неотложной помощи поступила чернокожая девочка девяти лет. Лиля осмотрела ее и определила признаки острого аппендицита, нужна была срочная операция. Она доложила Юкато, он осмотрел девочку, сказал Лиле:
— Диагноз ты поставила правильно, молодец, — и вызвал Схали.
Сам Схали оперировать не имел права, но состояние девочки ухудшалось, и к полуночи он все-таки позвонил на дом аттендингу. Тот велел готовить операционную. Повесив трубку, Схали стал дотошно проверять Лилину запись в истории болезни.
— Почему ты ничего не написала о том, живет ли пациентка половой жизнью?
— Да ей только девять лет! Какая половая жизнь в этом возрасте? — опешила Лиля.
— Ты еще новичок в нашем госпитале и не знаешь, что творится в здешней округе. Здесь всякое может быть. Обязательно надо провести гинекологическое исследование и записать в историю. Но делать это надо с согласия матери и в присутствии свидетелей.
Час от часу не легче! Лиля действительно не представляла, как задавать такие вопросы ребенку.
И тут оператор срочно вызвал по радио всю бригаду в неотложку — доставили пациентов с тяжелыми огнестрельными ранениями. Лиля с Юкато побежали на вызов, за ними тяжело топал Схали. В неотложке царила суета, вокруг нескольких раненых суетились медсестры и полицейские. На улице случилась перестрелка, у одного из раненых начался шок от кровопотери. Спасти его не удалось, он умер через несколько минут. Схали велел Лиле писать свидетельство о смерти. Она никогда этого не делала, а следовало четко заполнять все графы, нельзя совершать ошибок и нельзя исправлять. Лиля сидела над ним целый час.
Только после полуночи начали операцию девочке с аппендицитом.
* * *
В ту первую ночь Лиля не спала совсем: записи в историях болезней и анализы заняли у нее почти всю ночь. В 4 часа она пришла в выделенную для нее комнату и положила голову на подушку. Но тут же раздался телефонный звонок: сестра с пятого этажа что-то спрашивала, понять, что именно, Лиля не могла:
— Я сейчас приду, — сказала она и побежала по длинному переходу на пятый этаж.
— Что случилось?
— Ничего не случилось, доктор. Я просила вас дать мне разрешение на укол, пациент после операции. Вам не надо было приходить, вы могли подтвердить по телефону, а утром записать в историю.
Просто сестра была из Доминиканской Республики, с новым для Лили акцентом, поэтому она не поняла вопроса. Лиля снова побрела в свою комнату, положила голову на подушку, но вскоре позвонил Юкато и велел идти с ним на обход предоперационных пациентов. Было 5:30 утра, аккуратный работяга — японец хотел проверить, все ли она сделала и записала правильно.
В 6:00 утра началась утренняя конференция резидентов, Лиля доложила, что произошло за ночь, перечислила данные всех больных перед операцией. Пришел доктор Рекена, и Лилю назначили ассистировать на его операции. Волна эмоций поднялась в ее душе! Для любого профессионала, любящего свое дело и надолго отстраненного от него, такое счастье опять в него погрузиться, — как исстрадавшемуся от жажды выпить глоток воды. Лиля побежала в отсек для дежурных, быстро приняла душ, чтобы освежиться, проглотила чашку кофе и сэндвич в кафетерии, и в 8:00 уже мыла руки перед операцией. Вряд ли медсестры в операционной понимали, какую радость и гордость испытывала Лиля, когда ей завязывали сзади стерильный халат и натягивали на руки хирургические перчатки. Встав у операционного стола, она очень волновалась — как все пройдет в первый раз? Доктор Рекена оперировал быстро и четко, Лиля старалась, но чувствовала — нет в ее руках прежней твердости. Для хирурга долгая потеря практики губительна, и ей было неловко. Кроме того, ее поразило множество незнакомых инструментов на столике операционной сестры — таких в Союзе не было. Часто она не знала, какой из них брать, но операционная сестра сама вкладывала их в ее руки.
Простояв на ногах четыре часа на двух операциях, Лиля впервые смогла присесть в кафетерии за ланчем. Но вскоре начался обход больных со старшим резидентом. Потом была лекция доктора Лернера, Лиля изо всех сил старалась не заснуть, но видела, что головы многих резидентов тоже бессильно опускались. После лекции был час теоретических занятий.
Только в семь часов вечера она вышла на улицу и подошла к своей машине на госпитальной стоянке. У нее немного кружилась голова, а предстояло еще около часа ехать в густом потоке машин домой. В молодости, в Москве, у нее выработалась профессиональная привычка хирурга не спать по двое суток. Но это было в молодости. Тогда организм быстро перезаряжался энергией за три-четыре часа отдыха. Теперь она была уже не та.
Когда она вошла в квартиру, Алеша кинулся к ней, пристально посмотрел:
— Как ты перенесла первое дежурство? Мы с Лешкой волновались.
— Не так уж плохо, — сказала она и, что-то быстро проглотив, заснула мертвым сном.
* * *
В одно из первых дежурств Лиля спешила по вызову в детский корпус. Идти надо было мимо отделения неотложной помощи. В коридоре ее перехватил дежурный, индус Гупта, резидент третьего года:
— Эй, русская, ты куда идешь?
— В детский корпус. Там надо сделать перевязку.
— Потом сделаешь. Надо зашить ножевую рану. Ты когда-нибудь зашивала раны?
Ножевые ранения были «дежурным блюдом» каждого дня, у Лили даже создалось впечатление, что в их округе не бывало разговоров без ножа. Она быстро справилась, но лучше бы не показывала своего умения. Гупта стал вызывать ее на каждое зашивание раны — делать это за него. Лиля говорила, что она занята, а он отвечал:
— Ничего, успеешь. Тебе надо практиковаться, если хочешь стать хирургом.
Она в душе усмехалась, но вступать в пререкания не хотела. В итоге у нее скопилась уйма недоделанных дел. А Юкато был недоволен — он постоянно наблюдал за ней и требовал точного выполнения поручений. Не найдя записей, он упрекал ее, Лиля обещала дописать, но ее снова вызывал Гупта. Наконец японец вышел из себя, стал кричать на Лилю.
— Почему ты кричишь на меня? — рассердилась в свою очередь уставшая Лиля.
— Потому что ты лжешь.
— Я не лгу, я не успела все это сделать из-за вызовов в неотложку.
— Ничего подобного! Ты лжешь, лжешь! Ты лгунья!
Обидно было слышать такое от молокососа, Лиля вся дрожала от несправедливости. Ей тоже хотелось закричать на него, но получился бы скандал: он пожалуется директору, они поверят ему и тоже станут считать ее лгуньей. Нет, начинать со скандала невыгодно: на нее станут коситься и могут выгнать при любой новой жалобе. А этого она боялась больше всего, она чувствовала себя абсолютно незащищенной. Лиля сдержалась, потупила глаза.
— Извини, я сейчас все быстро доделаю, — тихо сказала она и убежала, проведя всю ночь без сна.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.