РОЖДЕНИЕ ЛИБЕРТАДОРА

РОЖДЕНИЕ ЛИБЕРТАДОРА

Дарованный ему титул Либертадора (Освободителя) во всех языках есть новое слово.

«Сын отечества», Санкт-Петербург, 1826

Любой другой на его месте, возможно, предался бы отчаянию, отошел от борьбы, занялся устройством своих личных дел или искал бы легкого утешения в вине и женщинах. Так поступали многие из людей его класса в подобных обстоятельствах.

Он мог уехать в Соединенные Штаты, во Францию или в Англию и переждать там, пока минует гроза и можно будет вернуться в Каракас, чтобы продолжать беспечно жить в одном из поместий, которые достались ему по наследству от отца и брата.

Но этот самый богатый мантуанец Венесуэлы меньше всего думал о личном благополучии, когда вспоминал постигшую его родину катастрофу. Поражение только озлило его, укрепило в нем решимость продолжить, и не только продолжить, но возглавить борьбу до победного конца за независимость Венесуэлы.

После того как Миранда попал в руки испанцев, пожалуй, никто лучше Боливара не был подготовлен для этой ответственной роли. Он был молод, энергичен, широко образован, знал иностранные языки, у него были влиятельные связи не только в Венесуэле, но и за рубежом — в Англии, США, Франции в даже в самой Испании, он состоял в родстве со многими богатыми семьями страны. Правда, его авторитет был подорван потерей крепости Пуэрто-Кабельо, но кто из патриотов мог похвастаться только успехами? Разве самый достойный из них — Франсиско де Миранда — не совершил серию трагических ошибок, жертвой которых стал он сам?

Нет, если Боливар и виновен перед своими соотечественниками в чем-либо, то он смоет свою вину кровью ее врагов. Испанцы и вся Венесуэла еще узнают, на что способен этот молодой креол. Враги еще не раз убедятся в том, что поражения только укрепляют его решительность и настойчивость.

Теперь не время заниматься самобичеванием. Необходимо немедленно собрать вокруг себя всех тех, кто желает продолжать борьбу. Пусть это будет всего горстка, но горстка подлинных бойцов. Он вернется с ними в Венесуэлу, вернется с оружием в руках, чтобы изгнать из Каракаса Монтеверде, истязающего патриотов, поверивших в его честное слово не мстить побежденным.

С этими мыслями Боливар высаживается на острове Кюрасао. Местные власти встречают его как заклятого врага английского короля. Они отнимают у него не только деньги, но и вещи. По-видимому, англичане сочли, что дело независимости испанских колоний с пленением испанцами Миранды окончательно погребено и поэтому нечего церемониться с его участниками. Но на этот раз Альбион просчитался.

Вскоре к Боливару на Кюрасао присоединились другие беглецы с Берега Твердой Земли.

— Не падайте духом, не унывайте, — воодушевлял он их. — Борьба только начинается. Монтеверде смог одержать победу над нами благодаря нашей нерешительности, неповоротливости, благодушию, отсутствию единства между провинциями, каждая из которых думала главным образом о себе и рассчитывала лишь на свои собственные силы. Я уверяю вас, что с тем же успехом, как и Монтеверде, который, начав кампанию с двумя сотнями солдат, за сорок пять дней одолел нас, мы, располагая примерно такими же силами, сможем справиться с ним, если проявим настойчивость и отвагу. Венесуэла снова в цепях, но над Новой Гранадой продолжает реять знамя свободы. Обратимся к гранадцам за содействием, они наши братья и протянут нам руку помощи.

Надежды Боливара на поддержку соседей были обоснованны. В Новой Гранаде большая часть населения состояла из белых — испанцев, креолов, среди которых преобладали ремесленники, свободные крестьяне. Здесь не существовало таких резко разграниченных социальных каст, как в Венесуэле. В 1810 году в этом вице-королевстве, как и в других американских колониях Испании, власть перешла к патриотам, которые вскоре образовали два лагеря. Сторонники унитарной системы правления получили большинство в провинции Кундинамарке. Они образовали свое правительство в Боготе во главе со знаменитым Антонио Нариньо, который к тому времени бежал из испанской тюрьмы и вернулся в Новую Гранаду.

Другие провинции отказались признать правительство Боготы, они высказались за федерацию и созвали свой Верховный конгресс Соединенных провинций Новой Гранады. Президентом конгресса, заседавшего в городе Тунха, был избран всеми уважаемый патриот Камило Торрес. Кроме того, в Картахене имелось свое провинциальное правительство.

Некоторые районы не приняли республику. На юге это был Пасто, граничащий с Эквадором, на севере — старая твердыня конкистадоров Панама с крепостью Порто-бельо и местности вокруг Картахены, другой мощной крепости, особенно провинция Санта-Марта. Здесь продолжали удерживать власть сторонники испанцев.

Патриоты Новой Гранады пытались подчинить себе эти области, но, подобно венесуэльцам, действовали нерешительно. Политическая раздробленность в Новой Гранаде мало способствовала укреплению сил патриотического лагеря. Местные власти часто отказывались выполнять распоряжения центрального правительства или принимать участие в мероприятиях, которые их непосредственно не касались, и только тогда проявляли активность, когда враг вплотную подходил к их границам.

Новогранадцы действовали изолированно не только друг от друга, но и от прочих областей Америки, свергнувших испанский гнет. В то время как испанцы были подчинены единому центру — Регентскому совету, координировавшему их деятельность, патриоты были разобщены. Лишь в результате тяжелых поражений противники колониального режима осознали необходимость объединить все свои силы для борьбы за независимость. Такова была та высокая цена, которую приходилось платить им за науку побеждать.

Наиболее тревожным участком для новогранадцев был пограничный с Эквадором район Пасто, откуда угрожал республике испанский генерал Аймерич. Против него выступили вооруженные отряды патриотов под командованием Нариньо, которому удалось потеснить Аймерича и заставить его отступить к городу Пасто. Нариньо был уверен, что овладеет им без боя. Он не знал, что жители Пасто, приведенные контрреволюционными священниками в состояние дикого фанатизма, решили насмерть сражаться за свой город. Когда ничего не подозревавший Нариньо во главе небольшого отряда приблизился к позициям противника, его встретили ураганным огнем. Солдаты Нариньо бежали, а сам он попал в плен и снова был выслан в Испанию, где на этот раз просидел в тюрьме вплоть до революции 1820 года.

Безуспешно развивались действия против испанцев и на севере, в провинции Картахена, которая находилась во вражеском окружении. Именно в Картахену направился из Кюрасао в ноябре 1812 года Боливар с несколькими друзьями. С ним были его дядя Хосе Феликс Рибас, испанские республиканцы Андрес Кортес Кампоманес и Николас Брисеньо, братья Монтилья…

В Картахене во главе местного правительства стоял патриот Мануэль Родригес Торрисес, облеченный диктаторскими полномочиями. Вооруженными силами командовал французский офицер Лябатют, приехавший в Америку вместе с Мирандой. Узнав, что Боливар участвовал в аресте Миранды, Лябатют отказался принять его в свою армию.

Только по настоянию Родригеса Торрисеса француз согласился использовать Боливара, назначив его командиром небольшого отряда в глухой деревушке Барранке на реке Магдалене, неподалеку от границы Венесуэлы. Здесь не предвиделось активных военных действий. Лябатют считал необходимым в первую очередь обезопасить Картахену от испанцев со стороны Санта-Марты, против которой он сосредоточил свои главные силы. Но у Боливара были иные планы. Он с готовностью принял предложенное ему назначение, надеясь превратить Барранку в базу для вторжения в Венесуэлу.

Перед отъездом в Барранку Боливар обратился с манифестом к правительству и народу Новой Гранады. Этот первый политический документ Боливара, как и последующие его прокламации, приказы, обращения, был написан с патриотическим пафосом, ясным и доступным для простых людей языком. В картахенском манифесте Боливар перечислял причины падения Венесуэльской республики и просил помочь освободить ее от тирана Монтеверде. Боливар раскритиковал деятельность Патриотической хунты в Каракасе, осуждал ее за медлительность, неповоротливость, нерешительность. Вместо того чтобы повести наступление на испанцев, укрепившихся на побережье Венесуэлы, хунта тратила энергию на выработку планов организации идеальной республики. Вместо того чтобы беспощадно карать заговорщиков, патриотические власти их щадили, отпуская на свободу под честное слово. Все это привело к тому, что испанцам удалось в конце концов свергнуть молодое и неокрепшее правительство республики. Крупной ошибкой было и то, что венесуэльцы предпочли сильной централизованной власти федеративную систему правления — это парализовало деятельность хунты.

«Гранадцы! — заканчивал Боливар свой манифест. — Знайте, что Венесуэла в руках испанцев означает гибель и вашей свободы. Если мы останемся в цепях, не избежать цепей и вам. Рабство — это гангрена: если вовремя не вырезать ее, она поразит все тело. Через порты Венесуэлы наши враги получат из Испании подкрепления и с их помощью разобьют вас. Помните, что оборона ведет к поражению. Поэтому наступайте и громите врага там, где он сейчас находится, — в Венесуэле. Только так вы добьетесь свободы! Поспешим же разорвать цепи жертв, стонущих в застенках и ожидающих от вас избавления. Будьте достойными их доверия! Отзовитесь на зов ваших братьев! Спешите отомстить за убитых, спасти умирающих, освободить угнетенных!»

Манифест Боливара был пронизан твердой уверенностью в правоте дела патриотов и в неизбежности победы над общим врагом. Призывая к братскому единению новогранадцев с венесуэльцами в борьбе за независимость, Боливар порывал с провинциальной изолированностью и замкнутостью, столетиями насаждавшимися испанцами в их колониях. Не став еще вождем освободительного движения у себя на родине, Боливар уже сделал заявку на руководство всей Колумбией — государством, рожденным необузданной фантазией его бывшего кумира Миранды, наследником которого, сам того не сознавая, он провозглашал себя.

И столь смелые претензии, столь грандиозные замыслы высказывал двадцатидевятилетний человек, только что потерявший все — родину, власть, друзей. Для скептиков он оставался «сумасбродным молодчиком». Так окрестил его Миранда и так продолжал называть его Лябатют.

Но для многих жителей Картахены, для тех новогранадцев, которые со страхом ожидали вторжения беспощадного врага, для беглецов из Каракаса, для венесуэльцев, изнывавших под гнетом режима Монтеверде, манифест Боливара не был похвальбой зазнавшегося мантуанца. Нет, он являлся для них светлым лучом надежды, указывал им путь к спасению, обещал победу.

Призыв произвел впечатление. Диктатор Картахены Родригес Торрисес, президент Новогранадской республики Камило Торрес отнеслись к нему с одобрением, хотя и медлили с решением. Раньше чем оказать помощь этому венесуэльцу, не мешало присмотреться к нему повнимательнее. И Боливар покидает Картахену в сопровождении нескольких своих соотечественников с приказом Лябатюта не выступать из Барранки без особого на то разрешения.

Но, спрашивается, выступать куда и с кем? Деревушка Барранка с двумя десятками жалких хижин, покрытых пальмовыми листьями, отделена непроходимыми дебрями от Венесуэлы. Наступать можно, только двигаясь вверх по течению реки Магдалены. Для этого нужно преодолеть сопротивление испанских гарнизонов, расположенных по берегам Магдалены. Главное же, какими силами? Ведь в Барранке всего двести человек солдат, недисциплинированных, плохо вооруженных, плохо обученных.

— Вы говорите, двести человек, — отвечал Боливар тем, кто пытался доказать ему, что с такими силами нельзя и думать опрокинуть испанцев. — А сколько солдат было у Монтеверде, когда он выступил против нас? Столько же, что и у нас теперь, а у нас тогда было в тридцать раз больше, и все же Монтеверде одержал победу, так как действовал смело и решительно, в то время как мы топтались на месте, выжидали, сомневались и предавались глубокомысленным рассужденням на высокие темы. Теперь нам нужно доказать, что и мы в подобных же условиях сможем справиться не хуже ненавистного канарца.

— Но Лябатют? Ведь он приказал нам никуда не двигаться из Барранки без разрешения.

— И Миярес — начальник Монтеверде — не позволял ему двигаться дальше Короры. Монтеверде послал Мияреса к черту! Ну и мы пошлем туда же Лябатюта и будем идти вперед, пока не достигнем Каракаса.

Прежде всего необходимо превратить гарнизон Барранки в боеспособную силу. Сколько для этого понадобится времени? Несколько недель, говорят опытные командиры.

— Не больше двух-трех дней, — утверждает Боливар. — Нам необходимо действовать с быстротой молнии, чтобы захватить Монтеверде врасплох.

День и ночь муштрует и учит своих солдат в Барранке Боливар. День и ночь местные жители строят плоты, готовят продовольствие бойцам.

22 декабря Боливар принимает одно из самых важных решений в своей жизни: вопреки военной дисциплине, не испросив разрешения у своего непосредственного начальника Лябатюта, он погружает на плоты и лодки свою карликовую армию и решительно направляется вверх по течению реки Магдалены к селению Тенерифе, занятому испанцами.

День спустя отряд достиг Тенерифе. Боливар высадил своих солдат на берег и повел их в атаку. Топот бегущих, крики, выстрелы, клубы дыма — и над Тенерифе взвился флаг патриотов. Испанцы отступили. В руках победителей оказалось несколько пушек и шлюпок с оружием. Первый успех Боливара! Гранадские солдаты начинают испытывать уважение к этому венесуэльскому полковнику, о котором ходят такие противоречивые слухи.

Вслед за Тенерифе Боливар взял и остальные укрепленные пункты испанцев в районе реки Магдалены. Пятнадцать дней спустя после выхода из Барранки Боливар мог сообщить диктатору Родригесу Торрисесу, что Магдалена освобождена от испанских войск вплоть до местности Оканья.

Победы каракасца вызвали в Картахене волну энтузиазма. Напрасно Лябатют требовал предать его за самоуправство суду военного трибунала. Диктатор Родригес Торрисес выразил Боливару благодарность, обещал послать ему на помощь подкрепление.

Между тем испанцы решили предпринять наступление на новогранадский город Памплону, охраняемый патриотами во главе с полковником Кастильо. Боливар получил приказ оказать помощь Кастильо.

План Кастильо сводился к тому, чтобы дождаться врага у стен города. Вместо этого Боливар предложил смелым броском перейти Анды и напасть на испанцев у пограничного с Венесуэлой селения Кукуты, где они под руководством опытного офицера Корреа готовились к наступлению на Памплону. Кастильо счел план Боливара сумасбродным и наотрез отказался двигаться с места.

Тогда Боливар вновь решает действовать на свой страх и риск: во главе небольшого отряда он совершает свой первый переход через Анды.

Дорог в этом месте не было. Солдаты брели но болотистым руслам горных потоков, проходили через ущелья, в которых даже днем царил полумрак, карабкались по отвесным скалам. На всем пути шел дождь, дул сильный ветер. Солдаты, в большинстве жители тропических областей Новой Гранады, легко становились жертвами горной болезни — сороче, от голода и усталости теряли сознание, срывались в пропасти.

Боливар неустанно призывал бойцов быть мужественными и продолжать поход. Он им рассказывал о переходе через Альпы армии Наполеона, о том, как она одержала победу, спустившись с горных вершин в долину Ломбардии.

— Вы совершаете еще больший подвиг, — говорил Боливар солдатам. — Французы шли покорять Италию, вы же идете освобождать Венесуэлу от ваших смертельных врагов — годов[12].

Но вот наконец горные вершины позади. То, что казалось невозможным, свершилось. Перед глазами бойцов раскинулась утопающая в зелени долина Кукуты, где их поджидает уверенный в своих силах враг.

— В бой! — отдает приказ Боливар.

С ожесточением кидаются новогранадцы на ненавистных годов. Кровопролитное сражение заканчивается победой патриотов. В нем особо отличился дядя Боливара Хосе Феликс Рибас по прозвищу Генерал-народ. Он штыковой атакой выбил испанцев с неприступных позиций, решив тем самым судьбу боя в пользу патриотов.

Кукута свободна, ее жители встречают патриотов со слезами радости на глазах. В освобожденном городе захвачено большое количество разных боеприпасов. Потерпевший поражение полковник Корреа бежал за пределы Новой Гранады, в Венесуэлу.

Вскоре Боливар и его бойцы очистили от испанцев и другие пограничные с Венесуэлой области, предотвратив таким образом попытки испанцев предпринять наступление на Новую Гранаду.

Когда о победах Боливара стало известно в Боготе, конгресс присвоил ему звание бригадного генерала и объявил гражданином Новой Гранады. Пользуясь этими обстоятельствами, Боливар обращается к президенту Торресу и в конгресс с просьбой разрешить ему предпринять освобождение Венесуэлы, используя силы новогранадской армии.

В Боготе между тем осторожничают. 7 мая 1813 года Боливар получает разрешение вступить в Венесуэлу, но с ограниченной задачей: очистить от испанцев только провинции Мериду и Трухильо.

Боливар понимал, что если он сможет освободить эти провинции, то Новогранадский конгресс не помешает ему наступать вплоть до самого Каракаса.

По решению конгресса отряд во главе с полковником Кастильо, строптивым и заносчивым, был передан в распоряжение Боливара. Вместе с ним силы Боливара насчитывали семьсот солдат. Этого было слишком мало для освобождения всей Венесуэлы, но одержанные победы и надежда на поддержку местного населения вселяли в Боливара и его бойцов твердую уверенность в счастливом исходе новой кампании.

К тому времени войска под командовавшем Монтеверде по численности в несколько раз превосходили силы Боливара, но они были раздроблены на мелкие отряды, рассеянные по городам и селениям Венесуэлы. Попытайся Монтеверде стянуть их в более крупные соединения, он оголил бы свой тыл и дал бы возможность патриотам поднять голову и захватить в свои руки власть на местах.

Получив разрешение Торреса начать наступление, Боливар, не теряя времени, двинулся из Кукуты в глубь Венесуэлы. В пограничном селении Сан-Антонио каракасец огласил перед своей небольшой армией новый манифест.

— Солдаты армии Картахены и Новогранадского союза! Вы пронесли свое освободительное оружие до границ Венесуэлы, одно из ее селений уже находится под вашей великодушной защитой. Не прошло и двух месяцев, как вы совершили два похода и начинаете здесь третий. Он должен закончиться в стране, где я впервые увидел свет. Вы, верные республиканцы, идете освобождать колыбель колумбийской независимости, как крестоносцы освобождали Иерусалим — колыбель христианства. Я имел честь сражаться вместе с вами и знаю, что вы воодушевлены благородными чувствами по отношению к вашим порабощенным братьям… Бесстрашные солдаты Картахены и Новогранадского союза! Вся Америка ждет от вас свободы и спасения. Нет, ее надежды не напрасны. Венесуэла вскоре увидит, как вы водрузите свои знамена над крепостями Пуэрто-Кабельо и Ла-Гуайра. Спешите же покрыться славой, заслужив великое звание освободителей Венесуэлы!

Боливар приказал Кастильо взять селение Ла-Грита, с тем чтобы воспрепятствовать намечавшемуся объединению испанских отрядов. Кастильо выполнил приказ, но отказался продолжать наступление, считая его обреченным на провал. Когда правительство Новой Гранады поддержало Боливара, Кастильо и некоторые другие новогранадские офицеры подали в отставку.

Во главе отряда Кастильо оказался двадцатилетний новогранадский майор Франсиско де Паула Сантандер, отличившийся при взятии Ла-Гриты. Сантандеру суждено было занять одно из первых мест в освободительном движении. Восемнадцатилетним студентом, изучавшим право, он вступил добровольцем в патриотическую армию, в рядах которой своими знаниями и смелостью быстро завоевал влияние и авторитет.

Сантандер, как и Кастильо, поначалу отказался выполнить приказ Боливара о наступлении. Боливар приехал в Ла-Гриту, где застал Сантандера ораторствующим перед своим отрядом.

— Немедленно выступайте! — приказал Боливар.

— Мы не двинемся с места, — ответил Сантандер.

— В таком случае или я вас расстреляю, или вы меня. Выбирайте!

Сантандер подчинился.

Солдаты Боливара начали поход и вскоре освободили венесуэльские города Мериду и Трухильо. Несмотря на эти успехи, положение каракасца было далеко не прочным. Войсковая казна пуста, бойцам не платили жалованья. Бои шли в бедных районах, где трудно было раздобыть провиант. Безденежье, голодуха отрицательно сказывались на дисциплине. Многие новогранадцы покидали армию и возвращались к себе на родину.

Местное население относилось к патриотам настороженно. Видя оборванных, голодных, плохо вооруженных солдат Боливара, креолы гадали, удастся ли им освободить Венесуэлу от испанцев и не подведет ли себя тот, кто окажет им помощь. Люди были напуганы зверствами прислужников Монтеверде. Очевидцы рассказывали Боливару. как испанцы сдирали у пленных со ступней ног кожу и заставляли их танцевать на битом стекле, как они сшивали спинами свои жертвы, обрезали им уши, носы, выкалывали глаза, отсекали ноги и руки. Сведения о жестокостях испанцев поступали и из других областей Америки. В манифесте, помеченном 8 июня, Боливар указывал на факты расправ с патриотами не только в Венесуэле и Новой Гранаде, но и в Кито, Ла-Пасе, Мексике.

В Мериде Боливару сообщили о кровавой расправе, учиненной испанским подполковником Тискаром над патриотами в льяносах. Тискар казнил молодого адвоката Антонио Брисеньо, поклонника Дантона, пытавшегося взбунтовать рабов, обещая им от имени республики свободу. Это новое преступление вызвало волну возмущения среди патриотов, бойцы требовали мести и ответных репрессий. 15 июня 1813 года Боливар издал в Трухильо свой знаменитый декрет о «Войне насмерть», в котором писал:

«Венесуэльцы! Братская армия, посланная суверенным конгрессом Новой Гранады, пришла освободить вас, она уже изгнала угнетателей из провинций Мериды и Трухильо. Мы явились, чтобы уничтожить испанцев, защитить американцев, восстановить республиканские власти Венесуэльской конфедерации. Тронутые вашими бедами, мы не могли безучастно наблюдать, как варвары испанцы грабили и истребляли вас, как они попирали священные права человека, нарушали торжественно взятые на себя обязательства и договоры и, наконец, как совершали всяческие преступления, вызывая в республике Венесуэла всеобщую разруху. Итак, справедливость требует возмездия, и обстоятельства вынуждают нас настаивать на нем. Пусть навсегда исчезнут с лица колумбийской земли чудовища, осквернившие ее и покрывшие кровью; да постигнет их наказание, равное их вероломству. Таким образом будет смыто пятно нашего позора и доказано народам всего мира, что нельзя безнаказанно глумиться над детьми Америки.

Несмотря на наше справедливое негодование против коварных испанцев, наше великодушное сердце готово открыть им в последний раз путь к примирению и дружбе. Мы приглашаем их жить мирно среди нас, если они, проявив отвращение к своим преступлениям и по-честному изменив свои взгляды, будут сотрудничать с нами в борьбе с испанским правительством и в возрождении Венесуэльской республики. Всякий испанец, который не борется самым энергичным и действенным образом за правое дело, станет считатьея врагом и будет наказан как предатель родины, а следовательно, неминуемо расстрелян. Тех же, кто перейдет в наши ряды с оружием или без оного, кто будет помогать добрым гражданам в их усилиях сбросить гнет тирании, тех ждет полное помилование. Останутся на своих местах и в своих должностях строевые офицеры и чиновники, высказавшиеся за правительство Венесуэлы и присоединившиеся к нам. Одним словом, те из испанцев, которые окажут существенную помощь государству, будут считаться американцами, и к ним будут относиться как к таковым.

Я обращаюсь к тем американцам, которые по ошибке или сознательно сошли с пути справедливости, — знайте: ваши братья вас прощают и чистосердечно сожалеют о ваших заблуждениях, будучи глубоко убежденными, что не вы ответственны за них, а только слепота и невежество, в которых вас держали до сих пор, подлинные вдохновители ваших преступлений. Не страшитесь меча, пришедшего отомстить за вас и рассечь позорные узы, связывающие вас с вашими палачами. Для нас ваша честь, жизнь и собственность неприкосновенны. Гарантией безопасности служит вам звание американцев. Наше оружие будет защищать вас, оно никогда не обернется против братьев. Эта амнистия распространяется даже на предателей, которые в самое последнее время могли совершить вероломные акты, и будет свято соблюдаться. Ничто не сможет заставить нас отказаться от этого решения, даже если ваше враждебное поведение будет толкать нас на это.

Испанцы и канарцы! Вас ждет смерть, даже если вы будете нейтральными. Вы можете спастись, только активно способствуя свободе Америки. Американцы! Рассчитывайте на жизнь, даже если будете виновны».

Этот вызов бросал человек, который командовал всего лишь горсткой солдат, в то время как его враги господствовали почти во всей Южной Америке.

Своим декретом Боливар стремился превратить борьбу за независимость во всенародную войну американцев против испанцев и помешать испанцам использовать низшие касты против высших. Отвечая террором на террор противника, Боливар не только мстил им за всевозможные преступления и надругательства над населением Венесуэлы, но и создавал непроходимую пропасть между местными уроженцами и испанцами. После этого декрета судьбу Венесуэлы могла решить только вооруженная борьба.

Провозглашение войны насмерть было встречено с одобрением населением, декрет Боливара привлек на его сторону многих венесуэльцев, мобилизованных испанцами.

В течение июля 1813 года освободительная армия, двигаясь форсированным маршем, разбила испанские отряды, преграждавшие ей путь на Каракас. Чем дальше продвигались патриоты, писал К. Маркс в своей статье о Симоне Боливаре, тем больше росли их ресурсы; свирепые эксцессы испанцев повсюду играли роль вербовщика рекрутов для армии борцов за независимость. «Сила сопротивления испанцев, — по словам К. Маркса, — была сломлена, отчасти вследствие того обстоятельства, что их армия на три четверти состояла из местных жителей, которые в каждой стычке перебегали на сторону противника, отчасти вследствие трусости таких генералов, как Тискар, Кахигаль и Фьерро…»[13].

2 августа патриоты освободили Валенсию. Повторилась военная ситуация 1812 года с той только разницей, что теперь на подступах к столице находились победоносные отряды патриотов, а Каракас держали в своих руках испанцы. Монтеверде не отважился оказать сопротивление Боливару. Оставив в столице своего помощника Фьерро, победитель Миранды во главе двухтысячного отряда бежал под защиту крепостных стен Пуэрто-Кабельо.

Фьерро, недолго думая, решил сдаться патриотам. Он послал к Боливару своих представителей для переговоров о капитуляции, которая была подписана в городе Виктория. Фьерро обещал сдать не только Каракас, но и Ла-Гуайру. Боливар принял капитуляцию на тех же условиях, на которые в свое время согласился Миранда. Каракасец обещал испанцам амнистию, свободный выезд из Венесуэлы, а офицерам разрешил сохранить личное оружие. Патриоты согласились провести референдум по поводу признания испанской конституции 1812 года.

Боливар приказал передать Фьерро: «Благородные американцы с презрением относятся к нанесенным им оскорблениям и дают редкие в истории примеры сдержанности по отношению к своим врагам, которые нарушают права народов и сами попирают священные договоры. Условия капитуляции будут нами свято соблюдаться к позору вероломного Монтеверде и к чести американского имени».

Фьерро, однако, охваченный внезапной паникой и не дожидаясь возвращения своих уполномоченных, ночью бежал из Каракаса к Монтеверде в Пуэрто-Кабельо, откуда испанцы рассчитывали продолжать борьбу с патриотами.

4 августа победоносная армия во главе с Боливаром вошла в Каракас. Солдаты республики шествовали по улицам, усеянным цветами. Город приветствовал своих освободителей несмолкаемым колокольным звоном. На главной площади двенадцать молодых девушек из лучших семейств Каракаса возложили на голову Боливара лавровый венок. Конгресс Новой Гранады присвоил ему звание маршала.

Это был подлинный триумф, сторицей вознаграждавший молодого каракасца и его соратников за те унижения и неудачи, что им пришлось испытать в результате крушения Первой республики. Герой, которого чествовали жители венесуэльской столицы, прошел с горсткой бойцов 1200 километров по занятой врагом территории, пересек два высочайших горных хребта, выиграл шесть крупных сражений и десятки мелких боев, ни разу не потерпев поражения, пленил сотни вражеских солдат, захватил 50 орудий и освободил от испанцев весь запад Венесуэлы. Все это было совершено всего лишь за три месяца. Как тут было не удивляться, не ликовать, не бить в литавры, не превозносить до небес имя того, без чьего упорства, решительности и отваги Каракас еще долго не смог бы избавиться от своего тирана Монтеверде!

Архиепископ Каракаса испанец Нарсисо-и-Прат в пастырском послании призывал жителей оставаться верными испанскому королю. Боливар заставил архиепископа обратиться к народу с новым посланием. «Не время, — писал он этому служителю церкви, — выставлять на посмешище законы правительства. Вся сила закона обрушится на того, кто будет ему сопротивляться». Боливар приказал священникам не реже одного раза в неделю выступать перед прихожанами с проповедями в защиту республики.

Армия патриотов нуждалась в средствах, солдат нужно было одеть и обуть, выплатить им задолженное жалованье. Новые власти объявили, что все те, кто откажется платить налоги, будут казнены. Боливар призвал мантуанцев добровольно вносить пожертвования в казну республики. Жалованье служащих было приравнено к солдатскому. Каждый домовладелец должен был содержать хотя бы одного солдата. Это правило распространялось и на священников.

Боливар, в руках которого сосредоточивалась вся власть, управлял страной с помощью декретов. Для решения особо важных вопросов созывались в Каракасе народные ассамблеи, с согласия которых принимались те или другие постановления.

Это был подлинно революционный порядок.

А Монтеверде между тем, укрывшись за толстыми стенами крепости Пуэрто-Кабельо, вовсе не считал себя побежденным. Генерал-капитан и усмиритель Венесуэлы (так звучал титул, присвоенный Монтеверде Регентским советом) знал, что Испания готовит крупную карательную экспедицию в Америку. «Главное — удержаться до ее прибытия, тогда мы быстро расправимся с Боливаром и его оборванцами», — рассуждал этот новоявленный конкистадор. Боливар несколько раз предлагал ему обменяться пленными, выражая готовность за каждого патриота дать двух испанцев. Но канарец высокомерно отвергал эти предложения. Монтеверде отличался таким же упорством, как и его противник. Он тоже решил продолжать борьбу до конца.

Боливар не был единственным, кто считал возможным, действуя смело и решительно, свергнуть власть испанского наместника Монтеверде. Так думали и другие молодые венесуэльцы, для которых гибель Первой республики была только началом борьбы за освобождение их родины.

К их числу принадлежал Сантьяго Мариньо, двадцатичетырехлетний уроженец острова Маргарита, сын богатого помещика-креола. После гибели Первой республики Мариньо бежал с несколькими друзьями на остров Тринидад, где надеялся заручиться поддержкой англичан. Но Англия в момент смертельной схватки с Наполеоном была больше заинтересована в добрых отношениях с Испанией. Английский губернатор Тринидада не скрывал своей враждебности к патриотам. Убедившись, что рассчитывать на англичан не приходится, Мариньо уговорил своих друзей перебраться на восточное побережье Венесуэлы и начать там партизанскую войну против испанцев.

Однажды ночью с острова Тринидад отплыли несколько утлых каноэ, на которых находились сорок пять венесуэльских изгнанников во главе с Мариньо. Их первой остановкой был необитаемый островок Чакачаре в заливе Грусти, где Мариньо спрятал при бегстве из Венесуэлы ружья и снаряжение. Прихватив их, отряд высадился на пустынном берегу материка в заливе Пария. Мариньо назначил своим заместителем мулата Мануэля Пиара, уроженца Кюрасао, и приступил к военным действиям.

В первый же день отряду Мариньо посчастливилось: он разоружил испанский патруль, пополнив свое вооружение еще двадцатью тремя ружьями. Окрыленные этим успехом, бойцы Мариньо атаковали укрепленное селение Гориною, гарнизон которого вскоре перешел на их сторону. Патриотам досталось несколько пушек, много ружей и амуниции. Это было неплохим началом.

Вскоре у Мариньо было уже несколько сот бойцов, готовых сражаться с испанцами. Мариньо разослал их в разные стороны с заданием нападать на испанские гарнизоны. Одному из отрядов под командой бесстрашного Бернардо Бермудеса удалось освободить довольно важный населенный пункт Матурин, который вскоре был превращен в главную базу партизан.

Отбить Матурин попытался помощник Монтеверде баск Антонио Суасола по прозвищу Кровавый Шакал. Он окружил и перебил на подступах к Матурину небольшую группу бойцов Бермудеса, взять же город не смог. Пленным и убитым Саусола отрезал уши и носы и в ящиках отправлял в занятый испанцами город Куману, где годы прикалывали эти кровавые трофеи к своим сомбреро или прибивали их к воротам домов в качестве доказательства преданности испанской короне. Но эти зверства только ожесточали патриотов.

На помощь Суасоле поспешил Монтеверде с отрядом в две тысячи солдат, но по дороге потерпел позорное поражение от мулата Пиара, неожиданно напавшего на него. Незадачливый генерал-капитан, потеряв четыреста человек убитыми, всю свою артиллерию, оружие и даже казну, бежал с поля боя и вновь укрылся в крепости Пуэрто-Кабельо.

Приблизительно в это же время произошло антииспанское восстание на острове Маргарита, где вершил суд и расправу назначенный Монтеверде губернатор — сержант испанской артиллерии Мартинес. Он делал так: выпускал кз пушки десять-двенадцать снарядов, а потом привязывал к ее раскаленному стволу маргаританцев и бил их батогами. Его «забавы» кончились, когда население острова, возглавляемое влиятельным местным помещиком-креолом Хуаном Баутистой Арисмени, восстало и изгнало испанцев. Арисманди связался с Мариньо и стал оказывать ему помощь людьми и провиантом. На острове Маргарита контрабандист-итальянец Бианки создал военную флотилию, блокировавшую с моря город Куману, окруженный с суши бойцами Мариньо. Благодаря согласованным действиям патриотов город был взят. Вскоре Пиар освободил также Барселону, центр одноименной провинции.

Таким образам, когда Боливар победоносно входил в столицу Венесуэлы, весь восток страны был уже освобожден бойцами — сторонниками Мариньо, Пиара и Арисменди. Боливар пригласил Мариньо прибыть в Каракас для согласования дальнейших действий. Мариньо ответил отказом. Удачливый партизан, которому успехи вскружили голову, не обладал широким политическим кругозором. Мариньо опасался, что, объединившись с Боливаром, станет играть роль второй скрипки. Между тем он отнюдь не считал свои заслуги меньшими, чем заслуги каракасца. Мариньо объявил о создании на востоке самостоятельной республики. Он провозгласил себя ее диктатором, назначил Пиара своим заместителем и, обосновавшись в Кумане, наблюдал за дальнейшим ходом событий.

Напрасно убеждал его Боливар не раскалывать Венесуэлу на две части и не губить тем самым дела патриотов. «Если мы организуем два независимых правительства, — писал Боливар в одном из своих посланий Мариньо, — одно на западе, другое на востоке, мы создадим два государства, которые будут бессильны и не способны защитить себя, это будет просто глупостью. Только объединение Венесуэлы с Новой Гранадой может породить достаточно сильную нацию, которая заставит других уважать ее».

Мариньо был глух к этим доводам. Он не желал ни разделять власти с Боливаром, ни оказывать ему вооруженную поддержку. Таким образом, Боливар был вынужден, опираясь только на свои собственные силы, попытаться успешно закончить «славную кампанию»[14] — взять Пуэрто-Кабельо.

Но это оказалось выше его сил. Попытки овладеть штурмом Пуэрто-Кабельо кончались неудачно. Крепость оставалась неприступной. Испанцы снабжали ее с моря солдатами, продовольствием, боеприпасами. Упрямый, как кастильский мул, Монтеверде и не думал складывать оружия. Он все еще надеялся расправиться с Боливаром как некогда с Мирандой. Он поклялся взять в плен каракасца, которому так легкомысленно год назад даровал свободу. Но такую ошибку он дважды не совершит. В следующий раз этот мантуанец получит по заслугам.

События в Европе тоже развивались не в пользу патриотов. Потерпевший поражение в России Наполеон торопился бежать из Парижа. Ему было не до Испании. В Мадрид возвратился король Фердинанд VII, один из самых отвратительных представителей Бурбонской династии, лживый и вероломный мракобес, отменивший конституцию 1812 года и поклявшийся любой ценой подавить освободительное движение в американских колониях.

Фердинанд VII приказал послать подкрепление Монтеверде с острова Пуэрто-Рико: 1200 отборных солдат в полном вооружении. Боливар был вынужден снять осаду с Пуэрто-Кабельо и отступить к Валенсии. Монтеверде начал его преследовать, но был ранен в сражении у горы Барбула. На этом карьера усмирителя Венесуэлы закончилась. Вскоре его сменил генерал Кахигаль, а сам он уехал в Испанию.

Патриоты тоже несли большие потери. В сражении при Барбуле пал смертью храбрых сподвижник Боливара новогранадец генерал Хирардот. Он был сражен пулей, когда, подхватив упавшее знамя, призывал солдат продолжать наступление. Хирардот был торжественно погребен в столичном соборе. Власти Каракаса постановили посмертно присвоить погибшему герою почетное звание Первого благодетеля родины и выплачивать его жалованье наследникам «на вечные времена». Этими почестями Боливар хотел укрепить узы дружбы с Новой Гранадой и поднять дух армии. В тот самый день, когда хоронили Хирардота, муниципалитет Каракаса произвел Боливара в генерал-капитаны и провозгласил его Освободителем (Либертадором) Венесуэлы. На зданиях муниципалитетов по всей стране было приказано сделать надпись: «Боливар — Освободитель Венесуэлы».

— Вы, — сказал Боливар делегатам муниципалитета, пришедшим сообщить ему о принятых решениях, — меня назначили генерал-капитаном и провозгласили Освободителем Венесуэлы. Звание Освободителя для меня ценнее, чем скипетры всех империй мира. Но вы должны иметь в виду, что и все другие офицеры и солдаты — участники славной кампании — тоже достойны звания Освободителей. Они, сеньоры, а не я заслужили отличия, которыми от имени народа вы хотите отметить в моем лице дела, свершенные ими. Я не смею без смущения взирать на оказанную мне честь, столь превышающую мои заслуги.

Боливар решил разделить эту честь с другими военачальниками. Он учредил орден «Освободителей Венесуэлы» и наградил им всех командиров отрядов, участвовавших в борьбе с испанцами. Орден представлял собой семиконечную (по числу венесуэльских провинций) звезду, на которой было выгравировано имя награжденного и слова «Освободитель Венесуэлы».

И все же положение в стране продолжало оставаться напряженным. В провинциях вспыхивали контрреволюционные мятежи. Среди республиканских командиров не было единства. Некоторые из них не подчинялись приказам Боливара или выполняли их неохотно и с опозданием. Мариньо все еще отсиживался в Кумане.

Черные тучи сгущались над Берегом Твердой Земли, предвещая новые тяжелые испытания.