Приложение Три характерных письма из архива Либермана

Приложение

Три характерных письма из архива Либермана

Письма Либермана писателям — деловые, вежливые, официальные. И, как правило, без личного тона — он проскальзывал разве что в некоторых письмах легкому остроумцу Лидину; скажем, 23 августа 1926 года:

«Сейчас отдыхаю — скоро вновь Берлин, унтергрунды, файфоклоки и прочая дрянь; здесь тихо, покойно, хорошо; с гор стремится в долину десяток ручьев. Журчит вода, и можно представить себе (надо закрыть непременно глаза): фонтаны, висячие сады и гурии. О, пыль воспоминаний. Что с Вами? где Вы — в Крыму, на Кавказе? Иль может быть Вы на полюсе — тревожите сон космоса и медведей или Тибет приглянулся Вам нынешним летом? Ведь Вы у нас оставили о себе впечатление — вечного странника, открывателя новых земель и новых возможностей. Так что напишите о себе, о Москве, о литературе российской — если есть — дайте нам анекдот, чтоб и над нами реяло знамя святой литературы».

Из той пачки писательских писем, которую Либерман сохранил и мы широко цитировали, приведем еще три письма, но и в них отражаются авторы и эпоха, характеры и стили.

Вот бесхитростный, непосредственный и нервный Андрей Соболь (до его самоубийства оставалось 8 месяцев).

«Эртелево, 1 сент. 1925 г.

Ст. Графская Воронежск. губ. Хутор Эртелево.

Многоуважаемый Семен Петрович, я как раз пытаюсь, так сказать, найти Вас — снова пишу Вам. Очень меня огорчает Ваше молчание. Никак не могу понять, почему и за что Вы на меня рассердились, — иначе как объяснить Ваше молчание. Спрашивал Вас, как обстоит дело с моими рассказами, взяли ли Вы что-нибудь из моей книги для Вашего журнала, когда выходит первый номер. Спрашивал Вас также, готовить ли для Вас книжку моих еврейских рассказов, — и на все никакого ответа.

Это очень грустно. А к тому еще я болен и дела мои денежные неважны и работать не могу. Совсем я сдал. Здесь понемногу прихожу в себя, только с погодой не везет. Когда я уезжал — должна была выйти моя повесть „Рассказ о голубом покое“ — в 1 альманахе „Красной Нови“, — уезжая, я просил контору, чтоб один экземпляр послали Вам — мне хотелось, чтоб Вы эту вещь прочли. Получили? Прочли? Не годится она для перевода? Мне почему-то кажется, что она подходит, но, впрочем, я, быть может, ошибаюсь.

Кончаю. Мне все еще трудно долго сидеть за столом — припадки продолжают одолевать.

Ну, если и на это письмо не последует ответа, — значит, одно из двух: или письма мои не доходят, или почему-то Вы вконец рассердились на меня. И то и другое неприятно.

Сюда пишите мне только до 15-го: как мне не хочется, но через две недели придется возвращаться в Москву.

Всего Вам доброго

Ваш А. Соболь

P.S. Где же обещанные стихотворения? потом я просил у Вас проспект Вашего журнала для московской одной газеты. И еще просил Вас, не знаете ли Вы в каком № „Квершнит“ (кажется, так название этого журнала) была статейка обо мне.

Мне очень грустно, что так долго Вы молчите.

А.С.».

В Москву Соболь вернулся 21-го сентября, и там его ждали два письма Либермана с обещанием прислать журнал, как только выйдет.

А западная деловитость жившего в Париже на литературные заработки очень плодовитого Ильи Эренбурга включала работоспособность и обязательность; его новый роман «Рвач» был запрещен в СССР.

«21/X <1925>

64, av. du Maine. Paris 14 e

Дорогой Либерман, денег, о предстоящей высылке которых я писал Вам, я не получил, а дела мои весьма плохи. Поэтому прошу Вас вновь — похлопочите об их высылке. Далее еще просьбы. У Ладыжникова работает Левитан. Он приобрел у некоей госпожи Розенталь (между нами, редкостной стервы!) „Рвача“. Я должен получать за эту книгу проценты. Он взял 700 экз. Мне следует за них 126 долл. Но Розенталь не платит, говоря, что Левитан не заплатил. Так вот, я, не входя в счеты Левитана с ней, прошу его (Левитана) о следующем — пусть он (с ее согласия, конечно) вышлет мне 126 долл. Объясните ему, что мне деньги чрезвычайно нужны, за „Рвача“ я еще не получил ни копейки и невозможно, чтобы от его расчетов с Розенталихой страдал бы автор. Будьте энергичны и красноречивы! Далее еще — некто Строк в Риге выпустил мою „Жанну“ <роман „Любовь Жанны Ней“> и мне не платит. Разузнайте, пожалуйста: кто этот Строк? Кто его контрагент? Правда ли, что Латвия не связана конвенциями не только с СССР, но и с европейскими странами?

За все заранее благодарю и шлю сердечный привет.

Ваш Эренбург».

Либерман рад был услужить популярному писателю, и первые 200 марок (меньше половины суммы) Розенталь, державшая книги Эренбурга на складе у Ладыжникова, автору заплатила; надо было выжимать остальные. «Бога ради не сердитесь на меня, что я докучаю Вам такими погаными просьбами!» — написал благодарный Эренбург Либерману, который довел дело до конца. В 1927-м Либерман передавал Эренбургу привет через путешествовавшего по Франции Лидина, а в 1961-м сердечно поздравил его с 70-летием.

Будущий нобелевский лауреат Борис Пастернак писал Либерману сразу о многом — о сборнике своих стихов, который Либерман готовил по-немецки (отец поэта прислал Либерману машинопись первой главы из «Спекторского» — она должна была войти в книгу), о «Russische Rundschau», где Пастернака собирались печатать в переводе Вольфганга Грёгера, с которым поэт познакомился в Берлине в 1922-м, о родителях и сестрах, которым удалось вырваться из СССР.

«19/VIII 25

Глубокоуважаемый Семен Петрович! Получил Ваше извещение о выборе стихов. Буду Вам очень признателен за присылку журнала. Если набежит что-нибудь гонорарное сейчас или в дальнейшем, Вы известите меня о его размере и препроводите его родным, находящимся в Берлине. Я тогда попрошу сестру или кого-ниб. из своих купить на месте, что нужно будет. Сумма ведь наверное будет не велика, а до перевода прозы и совсем ничтожная. Простите, что не ответил вовремя на Ваше милое и обстоятельное письмо, и не сердитесь на промедленье.

Адрес родителей. Вау<нрзб> Str. 17 bei Dr. v. Niederhoffer. Prof. L. Pasternak. Да, кстати. He перешлете ли Вы им рукописи Спекторского? Я уже старшей сестре в Швейцарию писал, что она может получить ее у Вас, а ей прочитать м.б. будет любопытно[65].

Крепко жму В<ашу> руку Ваш Б. Пастернак.

Если Вы встречаетесь с Groeger’ом, и будет к тому повод, скажите ему, что я его люблю и считаю себя свиньей перед ним, но что двухлетний срок моего молчания так велик, и в смысле вины — тяжел, что и прерывать-то его как-то неловко. Если знаете что-нибудь о нем, сообщите. Издает ли он оригинальные (свои) книги?»