ЮНЫЙ ТРУБАЧ
ЮНЫЙ ТРУБАЧ
Ты помнишь, Фриц, какая весна была в том, 25-м году? Сады казались бело-розовыми островами. Они проплывали за окном поезда...
...Вагонное окно было открыто, и Эрнста радовало это буйное цветение яблонь - от аромата, залетавшего в купе, кружилась голова.
Какая то была неповторимая весна! Германия в преддверии президентских выборов... Его кандидатура от коммунистической партии выдвинута на пост президента. Предвыборная кампания. Сейчас он едет в Галле, ему есть что сказать рабочим этого промышленного города.
Поезд, замедлив ход, уже шел по городским окраинам. Эрнст аккуратно сложил исписанные листы - речь была готова.
Тельман спустился по ступенькам вагона на широкий перрон. На Эрнсте была такая же, как у всех встречавших его людей, гимнастерка, перетянутая ремнем. На правом плече портупея. На голове защитного цвета фуражка.
А встречала его огромная толпа, и чувствовалось сразу: у всех праздничное, приподнятое настроение. Сотни сжатых кулаков взметнулись над толпой.
- Рот фронт! Рот фронт! - неслось со всех сторон.
Тельман со сжатым кулаком - Рот фронт! - прошел вдоль перрона мимо шеренги красных фронтовиков, застывших в почетном карауле.
В конце 1924 года немецкие коммунисты в противовес фашистам создали свои вооруженные отряды, назвав их Союзом красных фронтовиков. Председателем всегерманского союза был избран Эрнст Тельман.
Зазвучала мелодия торжественного марша. С перрона, из здания вокзала, с подъездных путей на привокзальную площадь подходили рабочие с красными знаменами, выстраиваясь в колонну, и под звуки марша она двинулась к месту митинга. Впереди ее шагал Эрнст Тельман. Он заметил в первом ряду оркестра мальчика-музыканта. Тонкими пальцами тот перебирал клапаны трубы, и солнце, дробясь о медь, осыпало лицо мальчугана золотистыми брызгами.
«Это был ты, Фриц. Я навсегда запомнил тебя: как ты старательно играл на своей трубе!»
...Колонна подошла к народному парку. Народный парк - это не тенистые аллеи и солнечные лужайки. Так в городе называли большое здание с высокими стрельчатыми окнами и куполами на крыше. В нем огромный зал, словно парк. Построен он на деньги, собранные рабочими специально для митингов и собраний.
У входа в здание Тельмана встретили организаторы митинга.
- Ну как, все в порядке? - спросил Эрнст.
- Все в порядке, - ответили ему. - Полиция вынуждена была разрешить митинг. Смотри, сколько народу приехало в Галле, чтобы послушать тебя.
В зале Тельман увидел лишь одного полицейского.
- А этот что тут околачивается? - спросил он.
- Обер-лейтенант Пицкер, - ответили ему. - Городские власти настояли: кто-то должен следить за порядком.
Оркестранты расположились у самой стены, усаживались кто на стулья, кто на ящики из-под пива, принесенные со двора.
В зал все входили и входили люди. Вскоре были заняты все скамейки. Рабочие уже плотно стояли вдоль стен, в проходах. Собралось несколько тысяч человек.
Появились еще полицейские.
- Не следовало бы их пускать, - заметил Эрнст Тельман товарищам, стоявшим около него.
- Чистая формальность, - ответил председатель городского Союза красных фронтовиков - По одному полицейскому на тысячу рабочих. Ерунда. А тебя будет охранять отряд красных фронтовиков из Берлина.
- Я не о себе, - Тельман видел, как Пицкер, пробравшись к самой сцене, встал у стены, всматриваясь в толпу.
«Неужели что-то замышляет?» - пронеслась в голове мысль.
На митинг прибыли делегации французских и английских рабочих. Вместе с иностранными гостями и руководителями коммунистов Галле Тельман поднялся на сцену.
Оркестр грянул туш. Зал аплодировал стоя. Возгласами «Рот фронт!» рабочие приветствовали Эрнста Тельмана, рабочего кандидата в президенты.
Ожидая, когда утихнут приветствия, он смотрел в зал. Как много молодых лиц! Присутствие молодежи особенно радовало его. Взгляд Эрнста скользнул вдоль стены и остановился на мальчишке из оркестра. Одной рукой он прижимал к себе трубу, а другую поднял вверх, сжатую в кулак. Тельман улыбался. Улыбался всем и маленькому трубачу тоже.
- Товарищи! Друзья! - Его сильный голос повторило эхо. - Я обращаюсь к вам от имени Коммунистической партии Германии...
Рабочие затаив дыхание слушали своего кандидата в президенты.
Сейчас только один Пицкер знал, что именно в это время к народному парку стягиваются отряды пешей и конной полиции. Окружат зал и будут ждать его сигнала. А он ждет повода, чтобы подать этот сигнал. Пицкер стал медленно пробираться к сцене. Никто не обращал на него внимания. Неожиданно для всех взобравшись на сцену, размахивая руками, Пицкер выкрикнул:
- Я запрещаю этот митинг! Запрещаю! Дружным смехом взорвался зал, считая появление полицейского на сцене недоразумением. Пицкер бегал по сцене и явно провоцировал скандал. Смех прекратился, в зале почувствовали недоброе. Кто-то зло и требовательно крикнул:
- Долой! Вон отсюда!
Этот крик прозвучал как призыв. Зал взревел, протестуя, свистел и топал ногами. Пицкер выхватил револьвер, ведь теперь был повод - оскорбление представителя власти.
- Запрещаю! Запрещаю митинг! - кричал он.
- Вон отсюда! - неслось со всех сторон.
Все произошло мгновенно. Пицкер, не целясь, выстрелил в зал. Многотысячная толпа ахнула и замерла. В тишине раздался голос:
- Убили! Густава убили!
В третьем ряду от сцены молодой рабочий прижимал руку к груди. Сквозь пальцы сочилась кровь.
Стены народного парка дрогнули от крика возмущения. Группа красных фронтовиков ринулась к Пицкеру. Но в это время полицейские уже вламывались в зал, разбивая окна, сшибая людей с ног. Поднялась паника.
Стрельба. Крики. Стоны раненых.
Тельмана и иностранных делегатов плотным кольцом окружили красные фронтовики и увели со сцены: их жизнь была в опасности.
Командиры, сложив ладони рупором, призывали собравшихся организовать сопротивление полиции. Но в криках сотен людей их не было слышно.
Маленький трубач Фриц Вайнек смотрел расширенными от ужаса глазами на происходящее вокруг. Он видел, как командиры пытаются призвать людей к сопротивлению полиции. И понял, что должен сделать.
Фриц вскочил на ящик, поднял трубу. И в зале, перекрывая шум, зазвучал сигнал боевой тревоги. Этот сигнал гасил панику и звал людей к боевому порядку.
Красные фронтовики выстроились живой стеной, чтобы дать возможность рабочим покинуть зал.
Мальчик играл и играл. Свет из большого окна падал на худенькую фигурку.
Пицкер прицелился и выстрелил. Сигнал боевой тревоги оборвался...
...Медная труба лежала на крышке маленького гроба. Золотым зайчиком сиял на ней солнечный луч.
И еще десять гробов на сцене народного парка.
Алые знамена с траурными лентами приспущены. Рабочие собрались на митинг памяти жертв полицейского террора.
В почетном карауле у гроба Фрица Вайнека стоял Эрнст Тельман. Он смотрел на застывшее лицо маленького героя, который ценой своей жизни спас многих людей. Тугой ком подкатил к горлу. Эрнст еле сдерживал слезы.
- ...Эти жертвы зовут нас к борьбе, - сказал Тельман. - И наклонился к гробу Вайнека. Лицо Фрица было бледно, и сейчас веснушки стали особенно заметны. Будто ветви цветущих яблонь стряхнули на него желтую пыльцу. - Мы никогда не забудем тебя, наш маленький трубач! - Эрнст выпрямился, голос его стал тверже. - Вечная слава павшим!
Вперед вышел высокий, седой мужчина и запел:
Среди нас один боец
Был очень храбр и горяч…
И вот уже десятки, а затем и сотни голосов подхватывают слова новой, только что сложенной рабочим-поэтом песни:
Веселый красногвардеец,
Наш маленький трубач!
Пели усталые, хмурые рабочие, подняв сжатые в кулак руки. Пели женщины, не вытирая слез. Пели тысячи людей, и вместе с ними пел Эрнст Тельман.
Песня летела над головами тысяч людей. Песня о юном трубаче. Песня как сигнал боевого сбора:
Среди нас один боец
Был очень храбр и горяч,
Веселый красногвардеец,
Наш маленький трубач!
«Песню о тебе, маленький Фриц, теперь поют твои сверстники в Советском Союзе. Да, да, представь себе! Вот как это было. В 26-м году я приехал на конгресс Коминтерна. В свободный от заседаний день нас, немецких коммунистов, пригласили к себе московские пионеры. И тогда мы услышали песню... Ее исполнял детский хор... Да, это была твоя песня, Фриц. Ее перевел на русский язык замечательный советский поэт Михаил Светлов, правда, у него наш трубач превратился в барабанщика, но смысл-то один! Вместе с московскими пионерами пели и мы:
Средь нас был юный барабанщик.
В атаках он шел впереди
С веселым другом-барабаном,
С огнем большевистским в груди.
...Темно в камере каторжной тюрьмы Баутцена, в новом жилище Эрнста Тельмана. Или здесь для заключенных тоже не полагается вечернее электрическое освещение?
Главный узник фашистского рейха неторопливыми шагами снова мерил угрюмую холодную комнату.
* * *
...Минул ровно год.
Утром 12 августа 1944 года дежурный надзиратель появился в камере Эрнста:
- Ваши газеты, господин Тельман.
Надо сказать, уже несколько месяцев обращение тюремщиков с Тельманом было вполне корректным - события на фронтах великой войны недвусмысленно говорили, к какому финалу движутся кровавые исторические события.
На столе лежали газеты, которые ему было разрешено читать: «Дойче альгемайне», «Берлинер бёрзин-цайтунг», «Фолькишер беобахтер».
В глаза бросился крупный заголовок: «Им не перейти нашей границы!» Эрнст схватил газету. Строчки плясали перед глазами. «От собственного корреспондента»... «Несколько часов назад я был в Кенигсберге... Я стою у пограничного столба священной немецкой земли... В бинокль хорошо видны красные звезды на башнях танков... Доблестные солдаты вермахта рвутся в бой... Нас разделяет три километра... Русский сапог не коснется...»
Не хватало воздуха. Эрнст Тельман привычным движением руки расстегнул ворот рубашки.
Красная Армия на границе Восточной Пруссии! Не сегодня завтра она вступит на территорию Германии. Час возмездия пробил! И священный и горький час для немецкого народа... Немцы! Если бы вы услышали нас еще тогда, в тридцать третьем!..
Красная армия освободит Германию от фашистской чумы.
Советские солдаты... Какими тяжкими дорогами прошли вы к этим историческим дням.