Признание революции
Признание революции
Новая речь Черчилля относится к древнему типу. Она демонстрирует присущее ему мастерство излагать простыми словами в классическом стиле как раз то, что лежит невыраженным в наших сердцах, и то, что никто из нас не мог бы облачить в слова. Не будет ли преувеличением сказать, что в ней чувствуется дыхание шекспировского слога, способного разжечь энтузиазм как заурядного обывателя, так и высококультурного человека?
Британская нация не нуждается в массовом внушении и не нужно ее приводить в состояние массового гипноза для того, чтобы она выдержала суровые испытания. Не могло быть лучшего признака, чем эти речи, свидетельствующие о здоровом духе ее жизни и указывающие на то, что в Англии процесс формирования масс до некоторых пределов был ограничен. Эти речи можно считать в некотором роде положительным полюсом, противоположным отрицательному полюсу пропаганды, в узком смысле недоброжелательной и глубоко разрушительной по сути, уничтожающей духовные силы, и которая, таким образом, рано или поздно отомстит за себя нации, поддающейся ее воздействию. Речи
Черчилля показывают, что, несмотря на подъем масс, существует язык, адресованный нации с интуитивной уверенностью, не приводящий ее в состояние возбуждения и не делающий ее восприимчивой к внушению с помощью таких средств, какие использовали тоталитарные шаманы, вооруженные магическими барабанами. Этот язык должен использоваться для того, чтобы завоевать доверие масс. Это здоровый язык, в отличие от языка декадентства и безумия. Это язык мужества, противостоящий коварным истерическим женским воплям. Это язык ясного рассудка взамен скучного размышления, наподобие того, какое имеет больной, скрывающий от себя ощущение наступающей смерти.
Чувствуется уверенность, что решение будущего нынешнего столетия находится здесь, в этом моральном решении, которое каждый разделяет посредством испытаний.
Существует множество крошечных фрагментов, из которых можно сложить картину возрождения и преобразования жизни. Это добрые и кроткие женщины, совершающие невероятные подвиги и проявляющие смелость и выносливость — качества, так сейчас необходимые. Это дети, смеющиеся среди развалин и грохота обваливающихся домов. Спокойно, без суеты проходят люди, окруженные смертельной опасностью. Они спасают друг друга, приходят на помощь и расчищают развалины. Группы несчастных людей, лишившихся своих домов, с вызывающим восхищение терпением сидят на улицах у входа в бомбоубежище. Деловые люди стоически продолжают работу. Только что они были вынуждены покинуть свои офисы из-за бомбежки, но тут же сразу собрались вместе и восстановили прерванную нить рассуждений.
Много лично осязаемых деталей оживляют эту картину жизни. Едва ли найдется кто-то, кто не был бы так близко к смертельной опасности или же по счастливой случайности не был бы спасен от смерти. Есть семьи, чьи дома многократно бомбили. Есть семьи, потерявшие все. Повсюду можно услышать истории о много раз пережитых смертях и разрушениях — уничтоженное имущество и рухнувшие надежды. Но все же везде присутствует несгибаемый юмор отважных сердец, встречающих опасность шуткой, вместо громких фраз или проклятий.
Если в мире существует место, из которого можно управлять преодолением всех этих испытаний, то это место — в этом городе, в этой стране. Здесь находятся реальные силы, способные преодолеть нигилизм.
Так как невозможно довести войну и революцию до конца посредством новых соглашений Лиги Наций, фундамент для высшего мирового порядка должен быть заложен пока еще война находится в развитии. Но этот фундамент не может быть воздвигнут в пустоте и не может быть принят в академической программе. Развитие нового порядка должно происходить в реальной жизни. Таким образом, новому порядку необходимо здоровое и сильное сердце, необходимо, чтобы он стал реальным и прочным фактом.
Признается ли факт, что мировая революция находится в развитии, что за военной и политической агрессией так называемых молодых наций и за подъемом тоталитарных режимов действуют подлинно революционные силы, которым приходится не только считаться со старыми элементами порядка, но и принимать их в свою среду? От понимания природы революции и от готовности принять ее плодотворные элементы зависит будущее и возможность установления великого мира.
Таким образом, мы не только должны спросить, как много из того, что поддалось явной революционизации, должно считаться окончательным и бесповоротным и что в дальнейшем можно отменить только ценой всеобщих лишений. Мы также должны спросить, как много из революционных тенденций, которые в большом количестве использовали для себя тоталитарные режимы, соответствует измененной действительности и что, следовательно, должно быть принято в качестве положительных элементов, которые необходимо добавить к историческим традициям Запада? Нужно спросить, каким элементам революции следует содействовать как оказывающим благотворное влияние на подлинный прогресс и с чем нужно сражаться как с разрушительными тенденциями революционного нигилизма или как с доктринерским утопизмом?
Можно ли это с точностью определить сейчас? В этом смешении необходимых социальных, экономических и политических реформ с доктринерским утопизмом, который требует окончательного и вечного мирового порядка, кроется опережающая нас опасность. Выразить сопротивление идее рационально спланированного порядка означает тотчас же попасть под подозрение в реакционности. Доктринеры всех оттенков готовы согласиться даже с низким уровнем жизни масс и с всеобщей потерей свободы, только бы осуществлялся их план рационального планирования. Тогда как логичная и непредвзятая комиссия должна была бы ввести планирование только там, где оно необходимо для достижения желаемого уровня экономической надежности и социальной справедливости и только тогда, когда подобное планирование могло бы его гарантировать. Необходимы социальные реформы и ограничения особых привилегий или полная их отмена. Для этого требуется только законодательная реформа, а не новая система, созданная из рациональных элементов доктрины и иррациональных элементов социального мифа. В конце концов есть только два выхода из хаоса. Или мы доведем техническую революцию и подъем масс до их логического завершения, и в этом случае необходим рационализированный порядок, предполагающий принуждение, или же мы должны, руководствуясь великой западной традицией, из исторических элементов, до настоящего времени определяющих судьбу европейских наций, создать порядок, который будет гармонировать со старыми традициями. Существует ли третий путь? В добавление к радикальному и традиционному решениям есть ли еще социально-революционное? Единственно возможный ответ — "нет", такого пути не существует. Это третье решение неизбежно отбросило бы нас вниз, к радикальному и тоталитарному, и достигло бы такой же предельной стадии, как во всех прошлых вариантах, требующих принуждения. Общественные или социалистические идеи, с другой стороны, являются частью западной традиции и способны служить базой для ее возрождения, но при одном условии: они не должны претендовать на свою исключительность. Есть опасение, что политический социализм сегодня не готов отказаться от своей претензии на установление исключительного порядка будущего, и что он не готов занять свое место в качестве одного из элементов западной традиции. Но и элементы, до сих пор характеризовавшиеся как традиционные, могут заявить права на свою исключительность. Необходимо новое, более широкое понятие западной традиции.
Во времена прошлых исторических кризисов Британия показала удивительную способность идти на компромисс с революционными силами, избегая тем самым конституционных или социальных потрясений. Большим достижением Британии было то, что она в нужный момент провела реформы и отвела течение революции в русло эволюции. Вне всякого сомнения, эта способность тесно ассоциируется с неослабевающей силой и здоровым духом британской общественной жизни. Похоже, что дар рассудительного допуска новых элементов еще не утерян. "Таймс" признает, что в нацистском режиме и в его экономической политике содержались элементы, которые должным образом оценивают обстановку в мире, в то время как старые ортодоксальные идеи доказывают свою несостоятельность. Газета сообщает о великих изменениях в экономической области. Такие изменения, пишет она, требуют подгонки устоявшихся идей к требованиям сегодняшнего дня, а также их модификации, которая, возможно, станет такой же радикальной, как и модификация военных концепций, вызванная появлением танков и самолетов. Упорное цепляние за методы и доктрины, которые были разумны 50 лет назад, может дорого нам стоить. "Таймс" пишет об экономических и социальных переменах, о принятии революционных методов по обеспечению занятости, о создании британской кооперативной торговой сети и о том, теперь уже очевидном, что капиталовложения будут служить национальным интересам, а не просто частному обогащению. Ограничения и жертвы должны быть поделены, как требует того социальная справедливость. В некоторых сферах конкуренция должна быть ликвидирована за счет образования монополий. Подобная готовность к компромиссу ни в косм случае не означает капитуляцию перед трудностями военного времени. Британская демократия, как пишет "Таймс", способна воздвигнуть новый порядок, основанный на обоюдной ответственности.
Господин Черчилль в своей отшлифованной манере дает определение этому, как примирению демократии с традицией, что уже произошло в Великобритании. Он тоже признает необходимость правильно организовать экономическую систему и социальный порядок, но только на основе свободы слова и мысли и с гарантиями свободных выборов и независимого парламента. Это и есть готовность к синтезу новых элементов со старыми, которыми ни в коем случае не следует жертвовать.
Конгресс тред-юнионов заявил, что после войны обязательно нужно заново строить национальную жизнь. Общественные и экономические институты должны гарантировать удовлетворение элементарных нужд каждого человека. Пища, одежда и кров должны стать доступными для всех. Ясно, что это не что иное, как готовность к необходимым переменам, которые предотвратят катастрофический разрыв с существующими элементами общественного порядка. Существенно, чтобы мы также ясно осознали, что основные реформы не должны быть смешаны с незначительными в счет новой эры. Чем дольше продолжается открытая революция и чем дальше отстраняются силы старого политического и экономического порядка, тем яснее раскрывается весь масштаб революции, чьи положительные свойства будут включены в новый порядок.
Реформы будут касаться не только экономических и политических проблем, но затронут вопросы национальной и государственной политики. Актуальность политических проблем не может быть уменьшена экономическими средствами, а социальные не могут занять место политических преобразований.
Реформы, однако, не включают типичные средства революционизации, средства власти и средства влияния на массы. Если революция должна быть направлена в русло эволюции, если в революцию допущены положительные элементы, то необходимо сделать разграничение между тем, что принадлежит к средствам господства и к разрушительным тенденциям и тем, что является положительным. И что принадлежит к фатальным ошибкам и просчетам нашего времени. Не должно быть никакой маскировки и тайного экспорта революции, как это случилось в Германии, причем, без нашего понимания, не должно быть того, что я называю операцией по преждевременному прекращению революции, что также было предпринято в Германии реакционерами. Увидев подлинные революционные элементы, эти люди предложили не принимать их, а разрушать. Их метод преждевременного прекращения революции основывался на инсценировке искусственной революции, названной в Германии nationale Aufbruck — "национальным подъемом", и которая, как надеялись, истощит, уведет в сторону и дисциплинирует революционные элементы и затем положит конец всему движению благодаря реакции.
Что касается незаконного распространения радикальной революции под видом первоначальной реформы, то это обычный способ, применяемый революционными силами для достижения ключевых позиций, чтобы позднее пройти то, что нацисты назвали второй фазой революции, и что в других революциях было типичным явлением радикализации лидеров, стоящих у власти.
Все еще остается опасность, что революция, которую держат за парадной дверью, благодаря реформам, может войти через черный ход. Опасность эта кроется не столько в революционных требованиях, сколько в методе их реализации. Это представляет опасность даже для здоровой политической жизни англосаксонской демократии. Все зависит от того, будут ли представители революционных сил настаивать на исключительной обоснованности своих целей и требований или же они готовы признать права других, права меньшинств, право оппозиции. Или, иными словами, будут ли они готовы уважать жизненный закон демократии, заключающийся в компромиссе и в переговорах. Все будет зависеть от того, пойдут ли они на это или будут придерживаться устаревшей концепции социальной революции и цепляться за утопическую картину идеального общества.
В области внешней политики возврат к системе небольших национальных государств с полным суверенитетом более невозможен. Национализм всегда присутствовал в европейской жизни. Но он уже не определяет форму государства. Не только экономическая жизнь, но и правовые формы жизни сообщества требуют больших территорий. Должны быть определены формы, как правовые, так и внутреннего устройства государства. Именно в этом заключается одна из задач подготовки мира, а не в демаркации границ новых национальных демократических государств путем мирных договоров.
Сейчас нацизм закладывает такой фундамент для Европы, в котором национализм не будет больше единолично определять форму сообществ. Здесь нацизм выступает в роли организатора истинной формы революционного обновления. Он выдвинул проблемы переустройства, но не нашел их решения. Всеобщий европейский порядок вырастет через свободное сотрудничество, а не через принуждение и подавление. Именно по этой причине Великобритании предназначена руководящая роль, потому что она — единственная из всех мировых держав, разработавшая для огромной империи новый метод управления, который заменил собой метод господства и подавления. Как сказал Черчилль, она объединила империю и свободу.
В некоторой степени нацизм выполнял функцию ликвидации старого порядка. Но куда в большем масштабе он приводил ряд доктрин к явному абсурду. Было бы недоразумением постоянно осуществлять этот огромный эксперимент, считая его не более чем свержением старого порядка и разрушением общественных структур. Что-то в этом роде, без сомнения, является идеей о широкой исторической значимости нацизма. Я расцениваю историческую функцию нацизма, по крайней мере, в Германии, как освобождение западной формы человеческой цивилизации от деформаций, имевших место в ходе интеллектуальной технической революционизации. Это выясняется, если поразмышлять, куда неуклонно ведет этот процесс с его формированием масс, социальными переворотами, утопической системой планирования, а также национальным возбуждением и империалистическими амбициями. Нацизм должен был показать западному миру, что представляют собой эти перемены, и он должен был вернуть всем, кто способен иметь свое собственное суждение, решимость, необходимую для сохранения и поддержания своей индивидуальности.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.