Высшее командование

Высшее командование

Возвратившись в сентябре из Африки, я представился начальнику генерального штаба сухопутных сил генерал-полковнику Гальдеру и вручил ему письмо Роммеля, в котором последний подчеркивал серьезность обстановки в районе Эль-Аламейна. Гальдер принял меня с обычной для него любезностью и начал задавать различные вопросы в присущей ему академической и, я бы сказал, профессорской манере. Беседа происходила в ставке Гитлера в Восточной Пруссии под Растенбургом, и, хотя Гальдер проявил интерес к положению в пустыне, для меня было совершенно ясно, что его мысли и все внимание ОКВ были сосредоточены на действиях в России.

Теперь нам известно, что в сентябре 1942 года между Гальдером и Гитлером происходили резкие споры по вопросу о том, целесообразно ли продолжать наступление на Сталинград. Гальдер обратил внимание фюрера на опасности, связанные с обороной недостаточными силами растянутого фланга, против которого русские могли обрушить всю мощь своего контрнаступления. Он понимал, что в районе между Волгой и Доном назревает катастрофа, но все его настойчивые попытки предотвратить ее привели лишь к тому, что 25 сентября он был заменен генералом Цейтцлером. Говорят, что Гитлер заявил: «Я отстранил генерала Гальдера потому, что он не мог понять духа моих планов».

В ноябре я вышел из госпиталя и получил небольшой отпуск. Я слышал, что после выздоровления мне должны были дать «теплое местечко» где-то на побережье Ла-Манша. Однако этому не суждено было случиться. Мне приказали отправиться в Восточную Пруссию и явиться к генералу Цейтцлеру, и 27 ноября я снова стоял в той же самой комнате, где несколько недель тому назад разговаривал с генералом Гальдером.

Цейтцлер держал себя иначе, чем его предшественник. Он был строг и резок, но чувствовалось, что это очень знающий штабной офицер, вникающий в самое существо дела[171]. Он сообщил мне о моем назначении на должность начальника штаба 48-го танкового корпуса и дал свою оценку положения в районе Сталинграда. У меня создалось впечатление, что Цейтцлер не верил в возможность деблокады 6-й армии и считал, что у Паулюса один выход — попытаться прорвать кольцо окружения. Как теперь известно, Цейтцлер советовал Гитлеру принять именно такое решение. Но фюрер, который поверил Герингу (Геринг заявлял, что сможет обеспечить по воздуху 6-ю армию всем необходимым), не пожелал прислушаться к советам Цейтцлера[172].

После беседы с Цейтцлером я получил более подробные данные об обстановке в так называемой «оперативной комнате». 19 ноября русские войска в составе трех танковых корпусов, двух кавалерийских корпусов и двадцати одной стрелковой дивизии перешли в наступление с плацдарма в районе Кременской. Они прорвали позиции румын и создали брешь шириной около тридцати километров. 48-й танковый корпус, расположенный за 3-й румынской армией, контратаковал силами 13-й танковой дивизии и находившимися в его подчинении румынскими танками, но был отброшен лавиной русских войск. Командир корпуса генерал Гейм и его начальник штаба полковник Фрибе были отстранены от должностей за нерешительность. Несколько дней спустя я узнал от полковника фон Оппельна из 13-й танковой дивизии, что его танковый полк не смог своевременно выступить из-за того, что мыши перегрызли провода наружного освещения на танках[173]. Однако в любом случае штаб корпуса нес ответственность за задержку, и этим объясняется мое назначение.

Русское наступление с плацдарма в районе Бекетовки осуществлялось двумя танковыми корпусами и девятью стрелковыми дивизиями, которые соединились с наступавшими из района Кременской войсками у Калача 22 ноября, тем самым замкнув кольцо вокруг 6-й армии[174]. Между Волгой и Доном шесть русских танковых бригад и двадцать стрелковых дивизий оказывали сильное давление на северный фланг 6-й армии.

Большая карта с нанесенной на ней обстановкой представляла собой малоприятное зрелище. Я попытался найти место расположения нашего 48-го танкового корпуса, но на карте было нанесено так много стрел, что это оказалось далеко не легким делом. Действительно, 27 ноября 48-й танковый корпус сам попал в так называемый «малый котел» северо-западнее Калача.

Таковы были мои впечатления о ставке фюрера. Утром 28 ноября я вылетел самолетом в Ростов, где должен был явиться во вновь созданный штаб группы армий «Дон». Перелет из Восточной Пруссии на старом испытанном Ю-52 показался мне бесконечно долгим. Мы пролетели над разрушенной Варшавой, затем пересекли бездорожный район Пинских болот и занесенные снегом степи Украины и, сделав короткую посадку в Полтаве с ее зловещими памятниками, напоминающими о нашествии Карла XII, прибыли в Ростов во второй половине дня. Совершив перелет в 2400 км, я мог составить себе ясное представление о бескрайних просторах России и тех огромных расстояниях, на которых ведутся боевые действия.

В тот же вечер я явился к фельдмаршалу фон Манштейну и его начальнику штаба генералу Велеру. С момента посещения нашей дивизии в Польше в 1940 году Манштейн очень постарел, но его авторитет вырос, а подвиги, совершенные в начале войны с Россией и затем при завоевании Крыма, принесли ему такую славу, которой мог бы позавидовать любой командующий на Восточном фронте. Как специалист по ведению осадных боевых действий, он в свое время был направлен на ленинградский участок фронта для разработки плана по овладению старой русской столицей, а впоследствии был переброшен под Сталинград с задачей восстановить положение на Дону и организовать деблокаду окруженной в Сталинграде немецкой группировки. Манштейн, которого метко называли человеком, «скрывающим свои чувства под маской ледяного спокойствия»[175], направил меня к полковнику Буссе, первому офицеру штаба группы армий «Дон».

От Буссе я получил новые сведения об обстановке, дополнившие то, что мне сообщили в ОКВ. По этим данным, двадцать дивизий 6-й армии были окружены примерно шестьюдесятью дивизиями русских, 4-я румынская армия была разгромлена между Элистой и Сталинградом в результате русского наступления с Волги и больше не могла рассматриваться как боеспособная единица. Но оставался еще слабый заслон частей 4-й танковой армии генерал-полковника Гота на рубеже от Элисты до Котельникова. Эти части имели своей задачей обеспечить проходившие через Ростов коммуникации группы армий «А» фельдмаршала фон Клейста, которая действовала на Кавказе. Первые пополнения с Кавказского фронта для 4-й танковой армии находились уже в пути.

Главные силы противника восточнее Дона, очевидно, все еще находились перед фронтом 6-й армии. Это дало возможность личному составу тыловых служб и авиационных частей построить позиции западнее излучины Дона, однако войск для их обороны явно не хватало, 3-я румынская армия откатывалась на запад, и лишь благодаря энергичным мерам полковника Венка, который был прикомандирован к румынам в должности начальника штаба армии, отступление было приостановлено и войска организовали оборону в районе Обливская и дальше на север до станицы Вешенская на Дону (см. схему 28). Здесь румынские части установили локтевую связь с восточным флангом 8-й итальянской армии, которой еще предстояло испытать на себе удары русских, 48-й танковый корпус со своей 13-й танковой дивизией и остатками румынской танковой дивизии прорвался с боями из окружения и занял позиции на реке Чир западнее Петровки.

Группа армий «Дон» сосредоточивала силы по обе стороны Котельниково. Подкрепления прибывали главным образом с Кавказского фронта; они должны были усилить 4-ю танковую армию Гота и дать ему возможность деблокировать Сталинград. Предполагалось, что, как только позволит обстановка, 48-й танковый корпус переместится южнее Дона и поддержит 4-ю танковую армию, которая наносила решающий контрудар.

На рассвете 29 ноября я вылетел на командный пункт 48-го танкового корпуса. Мы летели на «Шторхе» и вместе с пилотом очень внимательно смотрели вниз, боясь ошибиться и совершить посадку по ту сторону фронта. Самолет шел над самой землей, и я получил довольно полное представление о «матушке России». Местность по обоим берегам Дона представляет собой огромную бескрайнюю степь; лишь изредка попадаются глубокие лощины, в которых прячутся деревни. Пейзаж напоминал пустыню Северной Африки, только вместо песка внизу белым ковром лежал снег. Когда мы совершили посадку на небольшом фронтовом аэродроме, я понял, что начался новый и очень мрачный период моей службы в армии.