Переправа

Переправа

До начала войны с Турцией русские дипломаты вели напряженные переговоры с румынским князем Карлом Гогенцол-лерном (Румынским) – выходцем из известного немецкого княжеского рода, давшего Европе с добрый десяток правителей, – о пропуске русских войск через территорию Румынии, существовавшей как отдельное княжество, зависимое от Турции и платящее ей дань. С войной России и Турции Румыния связывала надежды на полное свое освобождение от Порты, и поэтому князь Карл подписал 4 апреля Конвенцию, по которой разрешался пропуск войск Дунайской армии через территорию княжества. В назначенный день 24 апреля войска Дунайской армии перешли границу и четырьмя колоннами двинулись через Румынию к Дунаю. Этот поход частей закончился 12 мая, и русская армия поначалу заняла почти семисоткилометровый участок левого берега нижнего Дуная от Браилова25 до Черного моря.

...В нескольких верстах от железной дороги расположился небольшой зеленый городок Плоешти. Дороги, ведущие к нему, густо заполненные многочисленным людом: солдаты в полной амуниции двигались по своим маршрутам, скрипящие обозные повозки, толпы народа на улицах, среди прохожих много офицеров, щеголеватый вид которых говорил о том, что где-то поблизости находилась квартира главнокомандующего. Господа генералы ожидали приезда царя.

Царский поезд шел медленно, часто останавливался на станциях, на которых толпился народ. На одной из таких остановок встречать царя вышли ветераны русско-турецких войн. На правом фланге стоял седой как лунь фельдфебель с многочисленными наградами на изрядно потертом мундире. Александр II, поблагодарив его за ратный труд, спросил, чего бы пожелал старый воин.

– Прошу принять меня снова на службу...

– Хорошо, куда же ты желаешь поступить?

– В отряд генерала Скобелева, – отвечал старик.

Так народное мнение, в отличие от официального, отдало предпочтение «белому генералу», видя в нем будущего героя войны.

В Плоешти произошла встреча отца с сыном. Они долго не виделись. Дмитрий Иванович выглядел сущим казачьим атаманом. Окладистая рыжая борода, обрамлявшая лицо, и низкорослый конь, с которым отец казался слитым, усиливали такое впечатление. В дивизии его звали Паша. Скобелев-1 знал это и не обижался. Соскочил с коня. Протянул руку. Обнялись.

– Ну что ж, значит, вместе.

– Значит, вместе.

О молодом генерале в дивизии уже слышали и интересовались, что он за человек. Любопытство вопрошавших было удовлетворено. Сведения, добытые о Скобелеве-2, свидетельствовали о том, что начальник штаба – храбрый офицер.

Вместе отцу и сыну удалось быть недолго. Казачью дивизию, которой они командовали, вдруг ни с того ни с сего расформировали и создали две отдельные бригады. Причина расформирования стала известна несколько позднее. Александр II имел двоих племянников, герцогов Лихтенбергских – Николая Максимилиановича и Михаила Максимилиановича, напросившихся в действующую армию, а так как все вакансии оказались занятыми, то и пришлось поступиться двумя боевыми генералами. Скобелевы были «причислены к лику святых», то есть назначены в свиту царя. Но если Скобелев-1 смирился с таким решением: «Плетью обуха не перешибешь», то не в характере Скобелева-2 было находиться без дела в Главной квартире императора. В нее входило несколько сот чинов разного рода, и для ее передвижения с одного места на другое требовалось семнадцать поездов или триста – триста пятьдесят подвод. Затеряться среди такой массы немудрено. Скобелев-2 рассудил по-своему и договорился с Драгомировым, начальником 14-й пехотной дивизии, о своем зачислении к нему в ординарцы. Случай редкий: генерал-майор в роли ординарца у генерал-майора, но в том-то и дело, что Скобелев, даже находясь в этой скромной должности, хотел извлечь пользу – у Драгомирова было чему поучиться, и он не стеснялся учиться, спрашивал, стремясь оказать посильную помощь.

Михаил Иванович Драгомиров встретил войну в пятидесятилетнем возрасте и оказался в должности, явно не соответствующей его военному дарованию. За его плечами осталась учеба в Дворянском полку, где долгие годы на мраморной доске отличников-выпускников красовалась его фамилия. Золотая медаль Николаевской Академии Генерального штаба, которую он окончил в 1856 году, и поездка за границу для изучения военного дела стали первыми шагами к пребыванию в адъюнктуре и получению профессорского звания.

За тридцатилетним профессором и заведующим кафедрой в военной среде прочно укрепилась репутация новатора в тактике, передового военного мыслителя, хранителя традиций. И не случайно Александр II прибег к услугам М. И. Драгомирова, пригласив его для чтения лекций сыновьям Александру и Владимиру. Великие князья восходили по ступенькам военной карьеры уверенной поступью и вскоре обошли учителя: им было доверено командование корпусами. Так внутреннее несогласие с принципами обучения войск Драгомирова, а тем более «строго морального отношения к солдату-человеку» обернулось для него более чем десятилетним пребыванием в чине генерал-майора.

В отношениях со Скобелевым Драгомиров словно отбрасывал возрастную разницу в двадцать три года – Скобелев и Михаил Иванович хорошо знали и понимали друг друга. Жена Драгомирова вспоминала, что о любимом военном деле они говорили без конца, что вместе они были прелестны, умели вовремя уступать друг другу и понимать с полуслова.

Популяризатор наследия А. В. Суворова, отстаивавший «науку побеждать» применительно к современным условиям, Драгомиров решительно боролся с «наполеоновщиной». Ох, и доставалось Скобелеву от Драгомирова! «Да как же можно слепо копировать то, что творилось на полях сражений в начале века?! – горячо доказывал Михаил Иванович. – Не спорю, гениальное надо хранить, но и приумножать». Драгомиров предостерегал своих учеников от верхоглядства, от пренебрежительного отношения к противнику, убеждал, что успеха достигает тот генерал, который не чурается простого солдата, знает его душу.

Драгомиров, обладавший широкими, демократичными взглядами, сумел увлечь Скобелева своими идеями. И совсем не случайно он пренебрег официальным мнением и принял предложение боевого генерала, волею обстоятельств оказавшегося не у дел. Опасения гнева свыше если и тревожили Драгомирова, то не в такой степени, чтобы они смогли заставить его отказаться от надежного помощника в лице Скобелева: новый ординарец трудился на совесть.

Он брался за любое начинание, лишь бы оно было полезным для общего дела. С его помощью размещались артиллерийские батареи. С несколькими гребцами Скобелев обследовал Дунайские острова, через которые позднее протянулся понтонный мост, а однажды перебрался на турецкую сторону и разведал расположение неприятельских батарей. Скобелев предложил переправить часть конницы вплавь и продемонстрировал, что такой вариант возможен, однако из-за боязни, что многие лошади не выдержат столь трудного плавания, проект отклонили. Напрасно ему твердили об опасности подобных поступков. Риск придавал притягательную силу задуманному им. «Через несколько дней давно желанный бой, – пишет он в письме к Кауфману, – есть надежда быть в первых при переправе. Молю Бога не ударить лицом в грязь...»

Где бы ни находился Скобелев – в Журже26, в Бии, в Зимнице27, – он учился и читал беспрестанно. Одному ему известным способом Михаил Дмитриевич умудрялся добывать иностранные журналы и сочинения военных теоретиков. Неизменный блокнот хранил записи и практические выкладки, которые вполне могли пригодиться в ходе боевых действий.

Приближался день, назначенный для переправы через Дунай. По ночам, соблюдая меры маскировки, у будущего места переправы в районе Зимницы сосредоточивались войска. Для пущего заблуждения противника распространили слух, будто форсирование состоится у Фламунды. Артиллерия в течение трех дней бомбардировала Никополь28, располагавшийся в верховьях Дуная, и Рущук29, находившийся в низовье реки. Все делалось для того, чтобы турки не обнаружили истинного места переправы главных сил русской армии.

Первой предстояло осуществить переправу дивизии под командованием М. И. Драгомирова. И выбор этот вовсе не случаен: он хорошо знаком с теорией переправ, его перу принадлежал труд «О высадке десантов в древнейшие и новейшие времена». Но одно дело теория. Война порой ниспровергает своей жестокой практикой даже самые лучшие из них, однако данный пример переправы русских войск через Дунай и по сей день является классическим, тем более что незадолго до переправы русских войск Махмет-Али-паша поклялся султану в том, что «утопит русскую армию в Дунае».

14 июня вечером войска, предназначенные для переправы на турецкий берег, в совершенной тишине выстроились и спустили понтоны на воду. В 2 часа ночи 15 июня отбыл первый рейс. Ночь выдалась темная. Низко над землей плыли облака. Сильный ветер заглушал плеск весел. Через 45 минут понтоны причалили к берегу, и высадившиеся из них войска были встречены лишь одиночными выстрелами турецких сторожевых постов. Берег был крут и высок, но тишина и ловкость, с которой солдаты карабкались по обрыву, позволили без лишних потерь занять его и открыть огонь по турецким укреплениям у Систово30, обеспечивая тем самым высадку десантов следующих рейсов. Подтвердились сведения о противнике, которыми располагало командование: около места переправы, непосредственно рядом с городом, у турок была одна бригада – семьсот человек и одна батарея и у Вардена, в трех километрах от переправы находилось три тысячи триста человек с одной батареей. Правда, в Рушуке, в шестидесяти километрах от Систово, располагалось свыше двадцати одной тысячи турок и у Никополя, в сорока трех километрах от Систово, еще около десяти тысяч человек, однако эти силы могли прибыть к месту десанта лишь через сутки, что при нормальных темпах переправы (один рейс за два часа) заставило бы их вступить в бой со всей русской армией. Это еще раз свидетельствует об удачном выборе места для переправы.

После высадки десанта турки начали подтягивать войска от Систово и Вардена. Огонь турецких батарей становился все более яростным. Передовые части дивизии Драгомирова вступили в бой.

С третьим рейсом переправились начальник 14-й дивизии Драгомиров, Скобелев, штаб и адъютанты. Только отчалили от берега, как на лодку обрушился град пуль, полетели щепки, брызги обдавали людей, но, к счастью, переправились благополучно. На берегу шумел бой. В тумане сверкали огни выстрелов, слышались крики, команды. Драгомиров понял: что-то не ладится. К тому же не все части дивизии успели высадиться: сильное течение и ветер относили лодки южнее намеченной цели. В результате роты перемешались и управление подразделениями ослабло. И тем не менее плацдарм все расширялся. К девяти часам утра турки отступили повсюду. Дело могло считаться блистательно законченным, но еще на правом фланге шла яростная перестрелка, и Драгомиров, видя, что огонь турок наносит ощутимый урон наступавшим на этом участке, отдал распоряжение приостановить продвижение. Ординарцы бросились выполнять поручение, но, видно, оно не дошло, под рукой никого не было, и тогда Скобелев обратился к Драгомирову:

– Хочешь, я пойду?

– Сделай милость, я тебе в ножки поклонюсь, – ответил Драгомиров, и Скобелев не мешкая отправился в самую гущу боя.

Как всегда, одетый в белый мундир, он шел не спеша в виноградники, где расположились цепи стрелков и куда турки направили весь свой огонь. Драгомиров наблюдал, как Скобелев, слегка пригнувшись, останавливается у залегшей цепи, дает указания, и вот линия стрелков выравнивается, огонь становится не беспорядочным, дружные залпы разят цель. Затем Скобелев поднял солдат в атаку, и противник оставил позиции.

Вот что писал в своем рапорте генерал М. И. Драгомиров: «С нашей стороны было немало подвигов беспримерного мужества со стороны как нижних чинов, так и офицеров... Не могу не засвидетельствовать также о великой помощи, оказанной мне Св(иты) Е(го) В(еличества) г.-м. Скобелевым, принимавшим на себя с полной готовностью все назначения, не исключая и ординарческих, и о том благотворном влиянии, которое он оказывал на молодежь своим блистательным и неизменно ясным спокойствием».

К двум часам дня основные силы русской армии переправились на турецкий берег. Город Систово был взят. По мере того как бой удалялся, из укрытий выходило болгарское население, стекались из соседних деревень люди. Болгары восторженно приветствовали братушек – русских солдат.

На другой день через Дунай переправился царь. На турецком берегу сводная рота грянула «ура», когда император со свитой сошел на берег. Тут же произошло награждение. Первым Александр II вручил орден св. Георгия III степени М. И. Дра-гомирову. В этот день он был щедр на награды: на груди великого князя-главнокомандующего засиял орден св. Георгия II степени, а у Непокойчицкого – III степени.

В окружении генералов Александр II сказал: «С малолетства сроднившись с армией, я не вытерпел и приехал, чтобы разделить... труды и радости».

Многие офицеры полагали, что целесообразнее было бы, если бы царь делал это, находясь в Петербурге. Страна на значительное время лишилась не только главного распорядителя судеб россиян, но и большей части людей, занимавших в государстве ключевые посты31.

За самовольное участие в переправе великий князь устроил Скобелеву разнос и объявил выговор. В окружении брата императора не скупились на подленькие характеристики: «...как человек ненадежен, обманет, продаст, оклевещет, чтобы лучше самому обрисоваться». Совсем по-иному о Скобелеве отзывался Драгомиров: «Если бы Скобелев был плут насквозь, то не стерпел бы и пустил бы гул, что удача этого дела (переправы) принадлежит ему, а между тем, сколько мне известно, такого гула не было. Нужно... сказать, что напросился он сам на переправу и я его принял с полною готовностью, как человека, видавшего уже такие виды, каких я не видел; принял, невзирая на опасения, что Скобелев все припишет себе, и... не ошибся... Во всем этом он явил себя человеком весьма порядочным».

Возможно, Скобелев мог и обойтись без этого геройства, но оно не было показным: ведь большинство офицеров и солдат дивизии Драгомирова приняли боевое крещение, и поэтому выдержка, хладнокровие и распорядительность Скобелева оказывали положительное воздействие на еще необстрелянных воинов. Понятно и стремление Скобелева проявить себя – не век же ему оставаться в скромной должности ординарца. Существовал, правда, другой путь – интриги, не прекращавшиеся даже здесь, на войне, но это было не в его характере.

Поступку Скобелева дал высокую оценку не только генерал Драгомиров, он попал и на страницы газет, поэтому главнокомандующему поневоле пришлось обратить внимание на Скобелева, прислушиваясь вместе с тем к гнусному шипению окружавших его: «К чему эта рисовка, к чему? Он просто хочет показать, что недаром получил свои кресты».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.