История с Гриффео и другие…

История с Гриффео и другие…

Пространные письма писал пятидесятилетний князь Петр Андреевич Вяземский тридцатилетней Наталье Николаевне Пушкиной. На правах старинного друга поэта он пытается предостеречь от «опасности» молодую женщину, вдову Пушкина. «Я всегда вам говорил, что вы должны остерегаться иностранцев…» О чем речь?

На первом листке письма рукой Натальи Николаевны сделана надпись: «Aff Grif» — это сокращенное от Aff(aire) Grif(feo), по-русски — история с Гриффео. «Истории» в самом деле никакой не было. Этот Гриффео — граф, дипломат, секретарь неаполитанского посольства был поклонником Натальи Николаевны, встречался с ней в салоне Карамзиных, но никаких ответных чувств у нее не вызвал.

Граф Гриффео оказывал внимание красавице Пушкиной, видимо, без серьезных намерений. Поняв, что с ней нельзя ожидать легкого романа, он вскоре увлекся другой женщиной, о чем Вяземский сообщает Наталье Николаевне в самых язвительных выражениях: «Гриффео уезжает из Петербурга на днях; его министр уже прибыл, но я его еще не встречал. Чтобы немного угодить вашему пристрастию к скандалам, скажу, что сегодня газеты возвещают в числе отправляющихся за границу: Надежда Николаевна Ланская». Так ли это или только странное совпадение имен?

Надежда Николаевна Ланская была женой Павла Петровича Ланского, брата будущего мужа Натальи Николаевны. Газетное сообщение намекало на то, что Надежда Николаевна оставила своего мужа и уехала с Гриффео за границу. Бракоразводный процесс длился более двадцати лет. И случилось так, что сын Надежды Николаевны, оставленный матерью, впоследствии нашел приют в семье Натальи Николаевны Пушкиной-Ланской. В ее письмах 1849 года часто встречается имя Паши Ланского…

Спустя некоторое время князь Петр Андреевич Вяземский снова берется за перо для очередного предостережения… Письмо в высшей степени откровенное, дерзкое, интригующее, интересное во многих отношениях. «Ваши друзья — ваши ярые враги», «любовь, которую я к вам питаю»… На этом письме Наталья Николаевна, не опасаясь быть скомпрометированной, поставила помету: «Aff(aire) Alex(andre)» — история с Александром. Вяземский отмечал, что вдова Пушкина сумела «придать достоинство и характер святости своим поведением», однако настоятельно советовал воздержаться от посещения салона Карамзиных, в котором в свое время так любил бывать Пушкин, чувствуя глубокую дружескую привязанность к жене историка Карамзина Екатерине Андреевне. (Она была внебрачной дочерью князя Андрея Ивановича Вяземского, стало быть, сестрой князя Петра Андреевича Вяземского.)

Но в 40-е годы изменился характер этого литературного салона. Пушкин умер; женился и уехал за границу Жуковский; неохотно стал бывать там Плетнев, который признавался Жуковскому: «.. В зиму у Карамзиных был только два раза… Всех нас связывала и животворила чистая светлая литература. Теперь этого нет. Все интересы обращены на мастерство богатеть и мотать. Видно, старое доброе время никогда к нам не вернется». Светскую гостиную теперь наполняли в основном товарищи по полку братьев Карамзиных и светские знакомые Софьи Николаевны, дочери Екатерины Андреевны, фрейлины императрицы. «…Едва ли не главным интересом С. Н. Карамзиной была светская жизнь с ее развлечениями и интригой, сложной сетью отношений, сплетнями и пересудами. Судить о других — вернее, осуждать их зло и насмешливо — Софья Николаевна была большая мастерица, и об этом знали все и говорили в «свете», считая ее злоязычной и любопытной», — писал о ней известный пушкинист Н. В. Измайлов. В свое время Екатерина Дантес обвиняла Карамзиных в несчастьях, происшедших в семье Пушкина, и тоже уговаривала Наталью Николаевну воздерживаться от посещения этого салона.

Но для Вяземского интрига ныне состояла в другом, несомненно он ревновал. Александр Карамзин, Alex, увлекался Натальей Николаевной еще при жизни Пушкина, каждую субботу у нее завтракал. Сколько бы не приводил князь «доказательств и фактов» зложелательства Карамзиных к вдове Пушкина, она оставалась верна усвоенному с детства принципу: «Старайся до последней крайности не верить злу или что кто-нибудь желает тебе зла»… Если даже Софья Карамзина по привычке и «предавала семейные шутки нескромной гласности», другими словами, сплетничала о Наталье Николаевне, то та дочери знаменитого историка сострадала как несчастной женщине. Софье Николаевне исполнилось уже сорок лет, красавицей она никогда не была…

Друг Пушкина Вяземский не мог не знать, что кроме Александра Карамзина у Натальи Николаевны был другой ухажер, также Alex — князь Александр Сергеевич Голицын, штабс-капитан лейб-гвардии конной артиллерии, сослуживец братьев Карамзиных, стало быть, и посетитель известного салона. Он сватался к Наталье Николаевне, об этом рассказывает А. П. Арапова:

«…Года за два до ее второго замужества Наталье Николаевне представилась возможность сделать одну из самых блестящих партий во всей России. В нее влюбился князь Г. [6], обладатель колоссального состояния, вопрос о средствах (вдовы-бесприданницы Н. Н. Пушкиной. — Н.Г.), конечно, не мог играть тут никакой роли, но он вообще не любил детей, а чужие являлись для него подавно непосильным бременем. Мальчики еще казались меньшим злом, так как приближалось время, когда они должны были поступить в учебные заведения, но с девочками пришлось бы возиться, иметь их вечно перед глазами. Единственным исходом было заручиться обещанием воспитывать их в детском отдельном апартаменте, при первой возможности поместить их в институт — тем легче, что по смерти Пушкина государь предоставил Наталье Николаевне выбор в любой из них.

Мать всегда была убежденным врагом институтского воспитания, находя, что только родной глаз может следить зорко за развитием детского ума и сердца, что только нежная опытная рука способна посеять и вывести добрые семена. И достаточно было подосланному лицу только заикнуться о придуманном плане устранения преграды, чтобы она наотрез заявила:

— Кому мои дети в тягость, тот мне не муж!

Князь не сумел оценить это материнское самоотвержение, предпочел ему эгоистический покой и прекратил свои посещения».

«Вряд ли нашлось бы много женщин, — продолжает дочь Натальи Николаевны, — способных отклонить богатых женихов в те самые минуты, когда стесненность в средствах проявлялась каждый день. Ничего нет тяжелее вращаться в кругу богатых людей, когда каждая копейка на счету… Наталья Николаевна пользовалась некоторым кредитом в магазине Погребова в Гостином дворе, и ввиду этого все необходимое забиралось там. Уплата иногда затягивалась долее обыкновенного, и тогда появлялся сам хозяин, прося доложить о нем. Горничная или няня, не желая ее беспокоить, в особенности если это совпадало с периодом острого безденежья, пытались отговорить его, доказывая, что если речь идет об уплате по счету, то это будет лишь напрасный труд, так как денег из деревни еще не высылали и неоткуда их взять.

— Не в деньгах дело, — с достоинством отвечал кредитор, — я в них не нуждаюсь, но хочу лично видеть Наталью Николаевну, чтобы от них самих узнать, чувствуют ли оне мое одолжение?

Это требование являлось законным, мать немедленно принимала его, своим приветливым голосом благодарила за оказанное доверие и добродушное терпение. Под обаянием ее любезностей он уходил вполне удовлетворенный словами до той поры, когда являлась возможность удовлетворить его деньгами.

Этот анекдот с годами превратился в поговорку. Нас всех так потешала оригинальность этой мысли, что часто, оказывая друг другу просимую услугу, мы прибавляли в шутку: «Хорошо, только чувствуешь ли ты это?»

Кажется, все женихи, предлагая Наталье Николаевне свою руку, в глубине души держали этот самый вопрос: «чувствует ли она одолжение», помнит ли, что она вдова-бесприданница, да еще и с четырьмя малолетними детьми.

Один из самых изящных и красивых российских дипломатов Н. А. Столыпин, «приехав в отпуск в Россию, при первой встрече был до того ошеломлен красотой Н. Н., что она грезилась ему днем и ночью, и с каждым свиданием чувство его все сильнее разгоралось.

Но грозный призрак четырех детей неотступно вставал перед ним: они являлись ему помехою на избранном дипломатическом поприще, и борьба между страстью и разумом росла с каждым днем… он понял, что ему остается только одно средство противустоять безрассудному, по его мнению, браку, — это немедленное бегство. К нему-то он и прибегнул. Не дождавшись конца отпуска, он наскоро собрался, оставив в недоумении семью и друзей, и впоследствии, когда заходила речь о возможности побороть сильное увлечение, он не без гордости приводил свой собственный пример».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.