Глава 21 В поисках новых миров, которые можно было бы завоевать…

Глава 21

В поисках новых миров, которые можно было бы завоевать…

«Она все еще прекрасней всех на свете, обладает удивительной аурой и магнетизмом, однако если вскоре она не возобновит свои труды и не вернется на актерское поприще, то обречена на медленную смерть», – то ли констатировал факт, то ли пророчески предрек в 40-е годы ХХ века Сесиль.

«Лицо Греты Гарбо можно с успехом фотографировать под любым углом и при любом освещении», – утверждали все, кто был причастен к самим съемкам. Американские кинематографические эксперты пришли к выводу, что лицо Гарбо уникально и все ее пропорции просто божественны.

«В красоте ее лица подчас проявляется нечто неожиданное. Может показаться, будто вы вообще видите его впервые», – подтверждал и бельгийский кинорежиссер Жак Фейдер (именно он в 1929 году поставил фильм «Поцелуй» с участием Гарбо).

Красота, покорившая мир. Кажется, еще никогда эта фраза не была так близка к истине. И кажется, еще никогда истинная, живая, трепетная красота не была так закрыта от внешнего мира.

Приятель Сесиля Огастес Джон, видевший знаменитость в Лондоне, как-то признался фотографу: «Разумеется, я не мог не поддаться ее чарам…» И, страстно желавший встретиться с ней, утверждал, что после готов хоть умереть.

Другой приятель Сесиля по имени Джеймс Поух-Хеннеси настолько увлекся Гретой Гарбо, что был не в состоянии что-либо делать целых полтора месяца. «Она наделена какими-то непонятными неотразимыми чарами, которые совершенно свободно использует на всех и каждом. Нарочно ли это или нет – никто не знает. По-моему, Гарбо не кто иная, как дочь Короля троллей из «Пер Гюнта» – некое странное, не от мира сего существо из сказочного северного леса, которое непонятно каким образом оказалось заброшено в наше время. Ее можно понять, лишь если предположить, что она некая мифологическая фигура. И тогда до вас постепенно начинает доходить, что она совершенно необразованна, интересуется теософией, диетами и прочей дребеденью, а разговаривать с ней настолько нудно, что выть хочется… Теперь она уже в Париже, в поисках новых миров, которые можно было бы завоевать».

Как видим, Грета не только завораживала красотой, но и оставляла далеко не лучшее впечатление.

«…с ней никогда не удастся поладить до конца, потому что она очень недовольна собой, а недовольные люди всегда эмоционально неустойчивы. Они просто ни во что не верят, за исключением своих собственных недостатков», – подметил ее современник британец Трумен Кэпот.

В портретной зарисовке о Гарбо в «Нью-Йорк-Таймс» сообщалось следующее: «Она всегда была такой, как сегодня, – женщина с присущей ребенку трагичной невинностью. Она проницательна, эгоистична, капризна, живет чувством, а не рассудком и до конца погружена в самое себя. От близких людей она требует безоговорочной преданности и самопожертвования. Иначе начинает дуться. Ужасно скрытная (кто-то из ее друзей сказал, что Гарбо делает секрет даже из того, ела она на завтрак яйцо или нет), а еще по-детски безразлична к желаниям других людей, ибо для нее существуют только ее собственные».

Действительно, многие из знавших актрису людей утверждали, что ей нет равных в умении заставить других заботиться о ней, Гарбо могла любого превратить в «девочку (мальчика) на побегушках».

А еще окружающие подмечали другую характерную особенность знаменитости: «Прожив в одиночестве все эти годы, Гарбо так и не научилась правильно говорить по-английски. В результате своим прекрасным выразительным голосом она выдает словечки, которые услышишь разве что от голливудских электриков».

В 50-е годы – в годы, проходившие без кино, когда кинокарьера давно оставлена, – Грета постоянно жаловалась на здоровье. В своем дневнике Битон записал: «Грета много болела, и хотя она не говорит, что с ней такое, почки у нее явно не в порядке, а кроме того, она ужасно страдает от болезней женских органов. Она мечется от одного врача к другому». По словам Мерседес, Грету «замучили частые простуды. Но, как мне кажется, на самом деле ее замучила скука, а она такая пассивная и сейчас более, чем всегда…» «Жизнь ее протекает бесцельно, она утратила к ней всякий интерес – однако серьезно занята переездом в новую квартиру. Разумеется, это лучше, чем жить в гостинице, но зачем вообще жить в Нью-Йорке? Это место ей совершенно антипатично… Она, скорее, перевозбуждена и слишком измучена, нежели довольна», – подтверждал ситуацию и Сесиль. В одном из писем Мерседес фотограф обронил такую фразу: «Я рад, что ты вытащила Грету в кино. Боюсь, что следующий шаг для нее – это оказаться навсегда прикованной к постели…» В другой момент Сесиль утверждает, будто Грета сказала ему, что разучилась смеяться…

Сесиль, которого всегда до глубины души обижали ее необдуманные выходки, признавался: «Я словно зачарованный взирал на эту красоту. Я чувствовал свою близость к ней, хотя она ни разу не делилась со мной личными переживаниями». И, более того, вспоминая то, что ему лично говорила любовница, одной этой фразой выдает внутреннюю сущность женщины: «Грета всегда говорит: «Если у тебя есть что-то более важное, чем я, не стесняйся, можешь отказать мне в самый последний момент» Это она от души…» Да, не стыд, а неуверенность в себе самой – вот страшный внутренний комплекс голливудской красавицы Гарбо.

Уйдя из кино, выпав из процесса голливудской гонки, актриса по-прежнему оставалась закрытой, ведя замкнутый образ жизни; пресса тех лет смогла бы дать нам слишком мало сведений, чтобы написать книгу о прежде великой кинодиве с лицом скандинавского сфинкса. А посему все авторы и биографы прибегают лишь к одному верному источнику – к дневникам и мемуарам Сесиля Битона, Мерседес де Акосты и воспоминаниям тех немногих, кто лично знал Гарбо. О последних же десятилетиях жизни голливудской знаменитости сведений и вовсе практически нет, а снимки, размещенные в СМИ, показывают нам сильно постаревшую женщину с лицом, на котором почти не видны следы былой красоты (но чаще мы видим женщину с волосами, ниспадающими частично на лицо и закрывающими его, или же вовсе нам показывают пожилую женщину в отдалении, со спины).

Долгое время после своего ухода из кино Грета Гарбо сначала выбирала себе место жительства (она долгие годы хлопотала об американском гражданстве) и дом (купив наконец квартиру в одном доме с супругами Шлее), а после была занята обустройством, коллекционированием и путешествиями инкогнито. Побывавший в ее квартире Сесиль Битон писал: «Созданный ею эффект точно такой же, как и в Голливуде, как и в квартире Шлее. Но на этот раз он еще более разнороден, чем то, к чему она до этого приложила руку. Не укладывается в уме, как такая удивительная женщина способна жить в такой ничем не примечательной обстановке. Не менее странно и то, что это бедное дитя стокгольмских трущоб (случалось, ее на праздники отправляли в деревню в какую-нибудь сердобольную зажиточную семью, где она впервые узнала вкус конфет) – что это дитя нынче живет – на собственные заработки – в такой роскошной обстановке. Она во многих отношениях проделала долгий путь: квартира – одна из самых дорогих в Нью-Йорке, картины на стенах – кисти самых знаменитых импрессионистов и современных художников, а портсигары, абажуры и прочее – самые модные, так же как и расстановка мебели – по последнему слову. И в то же время все совершенно не так, ибо не отражает ее жизни. У нее вовсе нет привычки сидеть по диванам с сигаретой в руке напротив журнального столика. Эта квартира должна служить выражением натуры, чуждой условностей, поражающей своей красотой и пониманием качества и сдержанности. Я наугад высказал пару критических замечаний – хотя, сказать по правде, не знал, с чего начать и чем закончить. «Будь добра, выкинь этих купидонов – качество оставляет желать лучшего. Они здесь ни к селу ни к городу». Однако мне больно было видеть ее обиженное выражение. Я проклинал себя за свою грубость. Не думаю, чтобы она особенно гордилась этой квартирой. Можно сказать, что она вообще ею недовольна, – и это тоже печально. Но печальнее всего тот факт, что она ведет столь никчемное, бессмысленное существование, и все это проистекает от ее характера, который направлен на саморазрушение, – и все это несмотря на ее дивную красоту, тонкую душу и одаренность. Причем это саморазрушение дается ей с поразительной легкостью, и она преуспела в нем, несмотря на то, что весь мир до сих пор зачарован ее гением».

Вот еще из характеристики Греты Гарбо: она никогда не дает точной информации, так что обо всем приходится только догадываться; она никогда не контактирует с родными (как-то Сесиль Битон получил информацию, что Грета в 50-е годы ХХ века наконец-то «в Нью-Мексико встретилась с родными – матерью и братом, который страдал от сердечной недостаточности. Однако спустя пару дней стало совершенно ясно, что им просто не о чем говорить» (при том, что все годы она утверждала, что ее мать давно умерла).

«Я завел с ней разговор о важности семейных уз, – признается Битон, – о том, как невидимые узы родства накрепко привязывают нас к действительности. Она кивала в знак согласия, однако заметила, как быстро наступает момент, когда нам нечего сказать близким, – радость встречи длится дня два, не больше».

– Лишь мы, творческие натуры, знаем, сколь близким может быть родство человеческих душ, – как-то откровенно призналась актриса, дав понять, насколько ей не важно физическое родство, но важна душевная близость.

* * *

В январе 1955 года Сесиль, недавно пребывавший в США и встречавшийся с Гретой Гарбо, вернулся в Лондон, откуда послал подруге письмо, подводившее итог их недавней серьезной размолвке: «…«in vino Veritas», и, как мне кажется, я должен объяснить, что мое эмоциональное состояние было не столько вызвано гневом, сколько решительным восприятием собственного краха, – именно краха, ведь после столь многих лет я все равно не способен пробудить в тебе лучшие твои качества: доверие, близость, отсутствие эгоизма. Боюсь, что я долго не решался признаться в этом самому себе, а постоянно цеплялся за надежду, что в один прекрасный день тебя, в конце концов, растрогает моя непоколебимая верность. Увы! …И если эти слова покажутся тебе дерзкими, так только потому, что убежден, что только те, кому безразлично твое будущее, способны и дальше подталкивать тебя к бесцельному и пустому существованию, которое ты сейчас ведешь в Нью-Йорке. Лишь твои истинные друзья способны осмелиться и вызвать твое неудовольствие, пытаясь настроить тебя на более плодотворное отношение к жизни».

Этот же респондент свидетельствовал, обращая свои мысли эпистолярной сообщнице Мерседес: «…от нее трудно ожидать благодарности, она считает, будто все ей обязаны, сама же не способна дать что-либо взамен. Боюсь, что ее уже ничто не изменит, ее бесполезно ругать. Единственное, что остается, – оградить себя от ненужных страданий. Жизнь продолжается, и каждый день можно найти занятие по душе. По-моему, не следует слишком сильно вздыхать по прошлому. Боюсь, в старости Грета будет чувствовать себя ужасно несчастной – собственно говоря, а кто нет? Это малоприятная вещь, и я вполне согласен, что, если кто-то не желает делать добро другим людям, ему воздастся сполна за его себялюбие».

В сентябре 1955 года Гарбо исполнилось пятьдесят лет.

В следующем, 1956-м Сесиль упомянет кому-то из друзей, подметив исключительно точно, что Грета умеет только «говорить «нет» всему, включая самое жизнь».

Вот принцип существования знаменитости, высказанный ею самой:

– Знаешь, когда человек столь чувствителен, как я, особенно если редко выходишь из дому, поэтому каждый раз надеешься, что тебя ради разнообразия ожидает что-то исключительное и веселое.

Но исключительное и веселое не может поджидать нас на каждом шагу, как не может подстраиваться под наши редкие желания…

И здесь, нам кажется, самое время вспомнить о взаимоотношениях знаменитой красавицы и ее давнишней приятельницы Мерседес. Обратимся к биографам, рассказавшим нам такой эпизод. «Неожиданно она возобновила дружбу с Мерседес, после того как больше года не разговаривала с ней. …И вдруг, совершенно неожиданно, Грета ей звонит, а затем является собственной персоной и разражается потоками слез.

– За мной некому ухаживать!

– Но ты ведь не хочешь, чтобы я присматривала за тобой.

– Я боюсь, я чувствую себя совершенно потерянной!

Мерседес, ее самый преданный друг, в течение тридцати лет не отходила от нее ни на шаг, готовая посвятить ей всю свою жизнь. И вновь она пришла ей на помощь. Она даже убедила невысокого доктора-итальянца нарушить правило никогда не заводить себе частных клиентов, и бедняга был вынужден ежедневно мотаться из Рочестера в Нью-Йорк, чтобы следить за здоровьем Греты. «Но откуда мне знать, что вы со мной делаете? Кто знает, а вдруг вы меня убиваете?» Коротышка, итальянец до мозга костей, галантно расцеловал ее в щеки, сказав при этом:

– По-моему, вы самое чудное создание из тех, кого я знаю.

Однако, когда он спросил номер ее телефона, она отказалась его ему дать.

– Прекрасно, но в таком случае я отказываюсь дальше следить за вашим здоровьем. Я за всю свою жизнь не слышал подобного вздора. Уж если ваш врач лишен возможности позвонить вам, чтобы узнать, как проходит лечение, то какой смысл его вообще продолжать?

– Хорошо, но тогда прошу вас, не давайте мой номер Мерседес.

– То есть вы хотите сказать, что вы не дали свой номер человеку, который умолял меня присмотреть за вами?

– Я дам его ей позже.

Врач позвонил Мерседес.

– Вы не возражаете, если я задам вам один весьма деликатный вопрос? Известен вам или нет номер телефона мисс Гарбо?

– Нет.

«Я был в шоке. Это самый эгоистичный поступок, с которым я когда-либо сталкивался. Совершенно бесчеловечный» Несмотря на это, Мерседес продолжала делать для Греты все, что было в ее силах. <…> Собственное здоровье Мерседес тоже пошатнулось, и она впала в глубокую депрессию. А после того, как в 1957 году она перенесла серьезную инфекцию правого глаза, то начала носить черную повязку, которая придавала ее внешности отъявленно пиратский вид».

Как мелкий штрих добавим, что вскоре, в минуту отчаяния Мерседес, актриса прислала ей сочувственную телеграмму, начинавшуюся весьма показательным обращением: «Милый парнишка!».

Однако позже произошло еще более сильное отчуждение и в последний год жизни тяжелобольной Мерседес, когда Сесиль буквально умолял Гарбо послать той открытку, он наткнулся на совершенно враждебную реакцию: «С какой стати ты поднимаешь эту тему? Мне и без того хватает забот. Я не могу сказать тебе, в чем дело. Но с меня достаточно. Я больше не хочу никакого беспокойства». Мерседес уйдет из жизни 9 мая 1968 года в своей постели в доме № 315 по Шестьдесят Восьмой Восточной улице. В некрологе о ней писали как о «поэте, драматурге и сценаристе», «царственного вида женщине испанского происхождения», не забыв указать, что она была «феминисткой» и «близким другом Греты Гарбо и Марлен Дитрих».

«Она закончила жизнь бедной и больной, но только не старухой», – философски подметил Битон, давший в своем дневнике самую точную характеристику и этой своей подруге: «Мерседес принадлежала к самым оголтелым и бунтарски настроенным лесбиянкам. Ее мужем стал милый человек и плохой художник (Абрам Пуль), однако даже выйти замуж она не желала, чтобы ее не называли «миссис». Она всегда оставалась Мерседес де Акоста (и никогда не именовалась «мисс»). Ей удавалось не только с ходу заводить знакомства со всеми интересующими ее женщинами, но и завязывать с ними интимную дружбу. Она – хотя я в этом не совсем уверен – сообщила Мод Адаме, что ее дом объят пламенем, и впоследствии неотъемлемой частью вошла в ее жизнь – так же, как и в жизнь Айседоры Дункан, Мари Доро, Аллы Назимовой и многих других. Она обладала безупречным испанским вкусом во всем, что касалось внутреннего убранства ее дома и одежды, – пользовалась только черным и белым. И за всю свою жизнь ни разу не уступила вульгарности многих американских привычек. «Неамериканский» ее характер моментально бросался в глаза – черная треуголка, башмаки с пряжками, плащ-накидка и крашеные волосы цвета воронова крыла».

…Непонятно, откуда взялся и распространился слух, будто Гарбо собралась в Швейцарию к местным докторам и что сопровождать ее туда будет Мерседес де Акоста.

Однажды знакомый фотографа Хэл скажет о Грете: она никогда не вела честную игру, всегда притворялась, чтобы избежать любых обязательств; более того, он отметил в ней странную жестокость.

В конце 1957 года Сесиль Битон вновь посетил США и Нью-Йорк, где встречался с Гретой Гарбо; «и снова он услышал старую песню о том, как, с одной стороны, плохи доктора и, с другой, как жестока и бессердечна Мерседес». «Она вот уже целый год как не была в театре, несколько раз выбралась за покупками с Эриком (Ротшильдом), и даже Шлее видел ее реже, чем обычно. По приезде я позвонил ей, и мне даже показалось, что она обрадовалась, что ее одиночество наконец-то кем-то нарушено. Она заглянула ко мне в тот же день – вошла и встала в дверях, как какой-нибудь неприкаянный беспризорник, вытаращив глаза и приоткрыв рот, словно приготовилась к пытке».

Немногие друзья Греты так воспринимали ее одинокое существование: она была слишком больна, слишком растеряна, слишком несчастна, слишком втянулась в свою тоскливую колею…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.