Глава 15 Сандра свернулась клубочком…

Глава 15

Сандра свернулась клубочком…

…возле крыла. Вдруг она схватила меня за руку и сдавила ее так, что я вздрогнул от неожиданности.

– Как он мог умереть? – вопрошала она. – Как твой отец мог умереть?

Я зарычал, как волк, в которого, казалось, превратился. Ее вопрос был отметен, отброшен прочь прежде, чем мозг мог его переварить. Моя замерзшая кожа словно превратилась в жесткую шкуру, не пропускавшую ни снег, ни ветер, ни дурные мысли. Я опустился на корточки, чтобы еще глубже влезть в эту шкуру. Затем скользнул под крыло, постелил на снег коврик и подоткнул его под заднюю стенку нашего убежища.

– Забирайся под крыло, – велел я.

Сандра вползла в убежище, и я последовал за ней. Она обвила меня руками. Два зверя, укрывшиеся в своей норе.

– Надеюсь, нас найдут, – сказала Сандра.

– Поспи, – ответил я. – Надо отдохнуть.

– Мы умрем? – спросила она.

– Нет, – заверил я, а сам подумал, не замерзнем ли мы насмерть, дожидаясь, пока нас спасут.

От близости тела Сандры под крылом стало тепло, и я провалился в сон.

* * *

Я видел сон, в котором понимал, что все это мне уже снилось – до того, как я открыл глаза впервые после катастрофы. Я пытался подсчитать, сколько часов прошло с тех пор. Или это было меньше часа назад?

В том сне я лечу вверх ногами. Мои синие «Вэнсы» мелькают над головой. Меня засасывает в светящийся белый овал с черной каймой. Сверху просачивается зернистый свет. Я лечу к нему вперед ногами и спрашиваю себя, что происходит. И тут приходит ясный и спокойный ответ: «Ты умираешь». «Надо же, умираю», – удивленно повторяю я. Вдруг что-то начинает тянуть меня вниз. Я никак не могу добраться до зернистого света, до приоткрывшегося просвета. Меня удерживают две руки, две струи – нет, скорее сильная волна. Она не дает мне подлететь к зернистому свету.

– Он прыгнул на меня, – проговорил я и проснулся от звука собственного голоса.

Сандра лежала, крепко обняв меня. Руки у нее были очень холодные. Я повернулся и прижался к ней, уткнувшись лицом ей в шею. Представил, как отец напрыгивает на меня в тот момент, когда самолет разваливается на части. Он спас мне жизнь, и я найду способ спасти его. Я цеплялся за эту надежду, хотя в глубине души знал, что уже слишком поздно. Приникнув к телу Сандры, я снова задремал.

* * *

Меня разбудил какой-то глухой щелчок в воздухе. Вскоре он повторился. Я не мог понять, что это за звук, то накатывающий, то исчезающий, как волны тумана.

Часы на руке у Сандры все еще тикали. Мне на память пришел рекламный слоган часов «Timex»: «Опять пойдут, даже если упадут». Я пригляделся – это и впрямь были «Timex». Время близилось к полудню, обе стрелки, большая и маленькая, были возле цифры 12. Я рассмеялся.

– Что такое? – спросила Сандра.

– Все еще идут, – ответил я.

– Норман, что с нами будет? – сказала она.

Я не знал, что ответить. Я прикидывал, сколько мы уже находимся наверху. Самолет вылетел около семи. Значит, прошло часов пять. А что мы сделали за все это время?! Тут стрекочущий звук приблизился, и я узнал его. Я по-пластунски выполз из-под крыла и встал на четвереньки.

– Ты куда? – спросила Сандра.

– Слышу вертолет, – ответил я.

Туман рассеивался, и небо было усеяно облаками с черными кромками. Где-то вдалеке проглядывали синие полосы. Мне надо было выбраться из-под сосновых ветвей. Стало совсем светло, а за две предыдущие ходки я протоптал тропинку, поэтому желоб преодолел очень быстро. Но стрекот лопастей опять затих, и я подумал, уж не показалось ли мне.

Впервые мне удалось рассмотреть общие очертания ледяного желоба. Как я правильно догадался, он представлял собой изогнутую половину трубы, идущую вниз по склону. Обрывался он на 20 метров ниже тающих облаков или даже дальше. По краям лежали глыбы камней. Они окружали нас со всех сторон, и из этих камней росли деревья, а снег, как известка, залеплял все трещины и щели. По одной стороне желоба строго вертикально сбегала скользкая ледяная борозда – воронка. Я догадался, что воронка эта – основная линия спада[36], к которой устремляются лыжи; самый прямой и захватывающий спуск. Но сегодня он был мне и даром не нужен…

Внезапно над головой снова зажужжали винты, и гул разнесся по горе. Я завопил прямо в пестрое небо. В просветах, мелькавших в дымном тумане, показались шасси. Я принялся махать руками и кричать в маячащее надо мной брюхо вертолета. Махал и орал:

– Эй! Сюда! Эгегей!

Я изо всех сил размахивал руками и так надрывал горло, что оно горело огнем.

– Сюда, сюда! Вы меня видите?

Вертолет парил над верхушками деревьев. Шасси напоминали полозья санок, и, казалось, за них можно просто ухватиться.

«Как раз вовремя, – подумал я. – Отец долго не протянет».

Я кричал вертолету и, не переставая, размахивал руками.

– Папа, мы спасены!

Вертолет накренился, и я увидел мужчину в шлеме. Я ждал, что он обратится ко мне по громкоговорителю, и тогда я помогу им добраться до отца. Они заберут его в вертолет и увезут в больницу.

Подгоняемый адреналином, я побежал по скату к отцу и подал пилоту знак двигаться за мной. Вертолет увеличил скорость. Мотор взвыл.

Я осторожно переставлял ноги, стараясь не поскользнуться, и продолжал махать в сторону места крушения. Чем ближе я подходил к отцу, а значит, к воронке, тем медленнее приходилось двигаться. Вот-вот мне придется лечь на живот и прижаться к горе. Но тогда я не смогу махать им. Я замер на месте. Подняв руки, как рефери, фиксирующий тачдаун[37], я жестами направлял вертолет к отцу. «Ребята, вы самые лучшие. Спасибо вам. Спасибо!»

Но тут вертолет снова накренился и медленно полетел прочь.

– Эй! Сюда! Не туда!

Облако поглотило лопасти, потом брюхо и шасси. Стрекотание стало тише. Затем смолкло.

Какого черта?!

– Нет, ты можешь в это поверить? – сказал я, обращаясь к отцу, лежавшему на той стороне ската, метрах в пяти от меня.

Он был припорошен снегом, как ледяная скульптура.

Адреналин иссяк, оставив во мне пустоту.

Я закрыл глаза и усилием воли выбросил из головы все лишнее. «Держись! Думай о том, что делать дальше. Не переживай из-за того, что уже произошло».

* * *

– Они тебя заметили? – спросила Сандра.

– Нет, – ответил я.

Она спрашивала о чем-то еще, но все мои мысли были заняты тем, что я увидел далеко внизу. Там было плато, едва различимое за облаками. Откуда среди остроконечных пиков могла взяться ровная поверхность? Круглая безлесная поляна сияла снежной белизной, и я подумал, что если доберусь туда, то все будет хорошо. Глаза мои бегали туда-сюда, лихорадочно изучая местность, по которой лежал путь к поляне. Как же туда попасть?

Желоб у меня под ногами терялся в долгой пелене тумана. Еще на десятки метров туманная завеса плавно загибалась в сторону, и взгляду открывался поросший редколесьем склон. Внизу он переходил в крутой снежный скат, лишенный растительности. Скат резко сворачивал в сторону, и я не мог разглядеть, насколько далеко вниз он простирается. Туман мешал прокладывать маршрут, но я мысленно заполнял пустоты. Взгляд мой, словно поток воды, добрые сотни метров струился по лощинам и оврагам, пока, наконец, все выпуклости и углубления гор не сложились в картину тесного глубокого ущелья, зажатого меж двух поцарапанных ледником скал. Из ущелья поднимался массивный хребет. На то, чтобы взобраться на него, уйдет несколько часов. Да и выглядел он слишком крутым, слишком скользким. Но ведь может быть и так, что в каком-то месте ущелье сужается или проходит сквозь хребет. Если бы мы с отцом приехали сюда с лыжами, то скатились бы прямиком в ущелье и там уж нашли бы как выбраться.

И тут, не очень далеко от поляны, я увидел крышу. Взирая на нее сверху с расстояния в несколько километров, я с трудом верил себе и все вглядывался до рези в глазах, силясь отделить ровную искусственную форму от острых верхушек деревьев. Да, это определенно крыша.

Почти со всех сторон ее окружали густые леса. Только одна бороздка тянулась к равнинному участку. Это была дорожка, которая начиналась от хижины и вела сквозь лесную чащу к поляне.

Я еще раз проследил маршрут к равнине. Желоб, лесистая часть, потом длинный снежный козырек, загибавшийся в ущелье; массивный хребет, затем поляна, где мы сможем отдохнуть перед тем, как отправимся блуждать по лесу в поисках крова, – все это я обозначил на своей мысленной карте. За «истинный север»[38] была принята поляна.

Я снова поглядел на крышу, чтобы окончательно убедиться в ее существовании. «Выглядит, как домик из города-призрака», – подумал я. Там мы сможем согреться.

* * *

Налетел порыв бури, как будто вокруг меня поднялись волны. Передышка закончилась. Клочья тумана ползли по обеим сторонам желоба и сходились посередине. Мать Природа взмахнула волшебной палочкой, и крыша обратилась в пар. Теперь уже не очень верилось, что она там есть.

– Они вернутся? – спросила Сандра.

Шум вертолета давно затих.

– Я не знаю, – ответил я.

И крыло, и ствол скрылись в тумане. Из-под крыла долетали жалобы Сандры, голос ее растворялся в звуке ветра. Я встал на четвереньки и разглядывал свои руки, облепленные липкой влагой. Лицо тоже было в испарине. Влага заползала мне под лыжный свитер, в носки и, казалось, разъедала кожу. Вновь разбушевалась буря, темная и яростная. Отойдя от крыла метра на полтора, я, наконец, снова увидел крышу.

– Я видел хижину, – сказал я.

– Они приедут за нами, – отреагировала Сандра.

Я прижался к ней. За крылом быстро росли сугробы, и я представил, как с трудом протоптанная тропинка к отцу исчезает, разглаженная ветром и снегом. Я спрятал ладони под мышки и сразу перестал их чувствовать, так что даже пришлось посмотреть, при мне ли они. Кончик носа нестерпимо жгло, болел подбородок – такую же боль я испытывал, заныривая под прохладную зимнюю волну в Топанге.

Я повернулся спиной к источнику холода и уткнулся лицом Сандре в шею. Стоит ли нам ждать, пока за нами вернутся? Или нужно отправляться в путь?