Глава 12 Проклятие папской гробницы

Глава 12

Проклятие папской гробницы

Предсмертное завещание Юлия II

После окончания работ в Сикстинской капелле Микеланджело и не думал об отдыхе. У него на это просто не было времени, ибо наконец-то он получил возможность заняться своей любимой скульптурой, от которой был оторван на долгие годы. Это оказался один из немногих моментов счастья, которые дарила ему судьба.

О скульптуре Микеланджело всегда говорил, что «это первое из искусств». При этом он опирался на библейскую легенду о том, что Бог именно «вылепил» фигуру первого человека из земли.

«Мне всегда казалось, – писал Микеланджело, – что скульптура – это светоч живописи и что между ними та же разница, что между солнцем и луной»¹³⁷.

А еще Микеланджело придумал для себя такую формулу: скульптура – это «искусство, которое осуществляется в силу убавления»¹³⁸. Под этим он имел в виду убавление всего лишнего. То есть в глыбе мрамора красота заложена изначально, нужно только уметь извлечь ее из каменной оболочки. Эту мысль Микеланджело выразил в таких замечательных стихах:

И высочайший гений не прибавит

Единой мысли к тем, что мрамор сам

Таит в избытке, – и лишь это нам

Рука, послушная рассудку, явит¹³⁹.

Так вот, не дав себе отдохнуть и пары дней, он вернулся к своему любимому мрамору, лежавшему грудой вот уже более шести лет в его импровизированной мастерской на площади Святого Петра. Оказывается, у него уже имелись некоторые эскизы «Рабов», придуманных им для основания монумента.

«Мне хорошо, – объявлял он без всяких иных комментариев в письме, адресованном своему отцу, – и я работаю»¹⁴⁰. И ни слова о смерти папы Юлия II, случившейся в феврале 1513 года¹⁴¹.

В самом деле, надменный Юлий умер всего через четыре месяца после окончания росписи свода Сикстинской капеллы.

Конечно, неожиданный уход этого человека, который был так похож на него самого, произвел на Микеланджело глубокое впечатление. Впрочем, почему неожиданный? Папе было семьдесят, по тем временам весьма преклонный возраст. И тем не менее Микеланджело потребовались годы для того, чтобы он смог вызвать в себе добрые воспоминания о его страшных вспышках гнева и почти детских капризах.

– Джорджо, – сказал он почти полвека спустя смущенному Вазари, – ты меня утомляешь своей генеалогией Христа. А что если нам поговорить о его наместнике? Ведь все восходит именно к нему.

– Что ты хочешь этим сказать, Микеланджело, – мягко переспросил тогда его друг, – не думаешь же ты, что Юлий II был возрожденным Иисусом?

– Конечно же нет! Я говорю о своде Сикстинской капеллы. Это же все-таки Юлий решил его создать, хотя мы и не пришли с ним к согласию по поводу сюжета. А какой у него был темперамент! Я предвидел малейшие его прихоти и смеялся над ними, я же все это так любил!

На самом деле Микеланджело ненавидел подобные излияния. Поэтому после этих слов он вдруг встал и, сопровождаемый дружеской улыбкой своего биографа, который иногда так его утомлял, удалился, и глаза его при этом были полны слез.

Юлий II, в миру Джулиано делла Ровере, на смертном одре успел сделать то, что Микеланджело потом посчитает своим личным проклятием: папа поручил своим исполнителям завещания, кардиналам Лоренцо Пуччи и Леонардо делла Ровере (племяннику папы Сикста IV), передать художнику десять тысяч дукатов. Сумма это была огромная и, надо признать, весьма своевременная для того, кто мечтал наконец приобрести себе мастерскую подходящих размеров. Но эти десять тысяч должны были не просто компенсировать годы, проведенные художником под потолком Сикстинской капеллы, они еще и подразумевали создание гробницы! А оба вышеназванных прелата пообещали умирающему проследить за тем, чтобы монумент был возведен за семь лет после его смерти. Вот этот-то срок и будет преследовать Микеланджело, как проклятие, до самого последнего его дня.