Глава четырнадцатая Партнеры

Глава четырнадцатая

Партнеры

Кто есть кто?

Зал кукольного театра. Пришли зрители. Сели. Смотрят спектакль. На сцене несколько кукол. Они действуют, что-то говорят, как-то выглядят. Идет «Король-Олень». Среди действующих лиц Труффальдино – смешной, глупый и одновременно быстрый, хитрый итальянец. Кто же создал тот образ, который воспринимают зрители? Актер? Конечно, актер! Но не только он. Если бы не было куклы, значит, не было бы и внешнего вида этого образа. Значит, образ создал художник? Да! И художник! Но художник не смог бы создать внешний вид героя пьесы, если бы не было автора этой пьесы, в данном случае итальянского драматурга восемнадцатого века Карло Гоцци, и «соавтора» этой пьесы Евгения Сперанского, который переделал пьесу для кукольного театра. Видите, сколько людей являются партнерами в создании образа нашего Труффальдино.

Немирович-Данченко говорил, что режиссер должен умереть в актере. Он даже рассказывал мне, как спросил одного актера: «Кто помог вам сделать роль?» Актер ответил: «Никто. Я сам ее сделал». И тогда он сказал актеру: «Значит, у вас был хороший режиссер».

Если продолжить эту мысль Немировича-Данченко, то, вероятно, первое, что должен сделать актер, – это приблизить автора до такой степени к себе, чтобы автор как бы умер в актере. Это значит, что каждое слово, каждый поступок будет принадлежать не автору, а уже актеру. Если говорить о Труффальдино, то в данном случае это было особенно легко, потому что автором переделки «Короля-Оленя» был Сперанский и он же играл Труффальдино. Но актер Сперанский был за ширмой, а над ширмой была кукла. Она говорила голосом Сперанского. Она двигалась волей Сперанского. Но ведь все-таки она не была похожей на Сперанского, и если бы Труффальдино был очень толстый, а не такой худой, каким он был в нашем спектакле, то и Сперанский играл бы по-другому. Кукла навязала Сперанскому образ, характер походки, характер каждого движения. И вот тут мне даже трудно сказать, что же происходит: то ли кукла умирает в актере, то ли, что вернее, актер умирает в кукле, полностью ей подчиняясь.

Как-то один из актеров нашего театра сказал: «Меня кукла не слушается. Она плохо сделана. Я хочу, чтобы она почесала затылок, а она не может. Я хочу, чтобы она погладила живот, она тоже не может». Я ответил: «Если вы будете заставлять куклу делать то, чего она не может, ничего хорошего не получится. Не она должна подчиниться вам, а вы должны подчиниться ей и не огорчаться по поводу того, чего она не может, а радоваться тому, что она может. Вот тогда зрителям будет казаться, что она может все».

Но как же все-таки происходит слияние всех партнеров, создающих спектакль, – автора, режиссера, художника, композитора, актеров? Как происходит этот процесс, вернее, как он должен происходить? По правилам Министерства культуры театр не должен приступать к изготовлению эскизов и тем более кукол до утверждения пьесы художественным советом театра. Для нас это очень плохое правило. Мне бывает невероятно жалко, если актеры слушают пьесу и одновременно не видят эскизов кукол. И особенно обидно это в том случае, если кто-то уже примеряет себя к данной роли и в его воображении неизбежно возникает образ его героя. Этот воображаемый актером образ опять-таки неизбежно разойдется с тем, что предложит художник. Поэтому я бываю рад, если, читая новую пьесу перед актерами, которые будут ее играть, я могу показать и эскизы, предложенные художником. Пусть их увидят актеры не предвзято. Шансов, что эскизы понравятся, куда больше.

В предшествующих главах я много говорил о создании места действия (физического и изображенного) и об анатомии кукол (определяющей возможности ее физического и тем самым изобразительного поведения). Все это во власти художника. Это его забота, его обязанности.

Но коли при чтении пьесы актерам мне хочется показать им эскизы художника, значит, моя режиссерская работа до этой встречи начинается не только с многочисленных встреч с автором. Почти параллельно с этим идут не менее многочисленные встречи с художником, создателем пластического образа спектакля, а затем и с композитором, создателем его музыкального образа.

Пластический образ хоть и зависит во многом от конструктивного решения спектакля, но не ограничивается этим. Необходимо решить его художественный образ, характер его условности и его стиль.

Михоэлс как-то сказал мне, что стиль – это быт, но, зная Михоэлса и его спектакли, я понимал, что под словом «быт» он подразумевал не натуралистическую имитацию быта, а предельное выражение бытовых характеристик данной эпохи, данного народа. И естественно, что, создавая «Волшебную лампу Аладина», художник Тузлуков опирался и в куклах и в декорациях на характеристики Востока, а в «Божественной комедии» – на наивное восприятие Библии и русского лубка.

Да и композитор не может думать только об эмоциональном восприятии его музыки, хотя это и основная его обязанность. Он хозяин времени. Ритмически он может продлевать его, если это необходимо по движению сюжета или темы, ускорять его, делать мчащимся, замедлять или даже останавливать. Он может создавать напряжение или разряжать его, но и в мелодических характеристиках и в инструментовке он не может решать стиль музыки, не опираясь на бытовую характеристику сюжета, на тему спектакля, и обязан помнить, что это кукольный спектакль и масштабность музыкального сопровождения должна соотноситься с масштабностью кукол. И тембры инструментов должны быть локальными, характерными, типизированными, потому что типизированы все внешние характеристики кукол. Вот почему композитор Кочетов, работая над «Щучьим велением», неизбежно опирался на мелодические характеристики русской песни и, сознательно исключив рояль, ввел гармонь; композитор Милютин, создавая музыку «Кота в сапогах», опирался на мелодику народной французской музыки, а Гладков в музыке для «Дон Жуана», являющегося пародией на штампы современных мюзиклов, опираясь в основном на американский джаз, для каждой картины менял состав оркестра в зависимости от того, происходит ли действие в Испании, Италии, Америке, России, Японии или Мексике.

Естественно, что и на художественном совете и дальше, на первых встречах актеров с ролями, происходят обсуждения и часто кому-то обязательно что-то не нравится. Я не боюсь этих обсуждений. Актер не должен выполнять приказ режиссера. Режиссер действительно должен умереть в актере, и актеру должно казаться, что все он придумал сам. И при обсуждении роли, и при обсуждении эскиза куклы, и при обсуждении музыки актер не только имеет право на собственное мнение, но и обязан высказать его и сделать свои предложения. Как я уже писал, у нас правило: слушать все предложения, даже глупые, потому что бывает так, что обсуждение глупого предложения рождает новое и уже совсем не глупое, но это не значит, конечно, что каждое предложение должно быть принято режиссером, тем более что предложения-то бывают разные, иногда прямо противоположные.

Эскизы декораций обсуждаются с точки зрения и стиля и удобства игры, но, естественно, актеров больше всего волнуют эскизы кукол. С кем в первую очередь они будут партнерами, в кого они будут в полном смысле слова воплощаться. Причем, как бы ни волновала актера кукла его роли, ему интересно и важно понять также и кукол других актеров, с кем придется общаться его герою – кукле с куклой, и самое главное – создана ли художником «семья» кукол, кукольный народец. Ведь в каждом спектакле куклы по-разному условны. А условность только тогда правда, когда она не нарушена.