«Мозоли на сердце»
«Мозоли на сердце»
В самый разгар съемок, в апреле 1976 года, у Леонида Федоровича случился второй инфаркт. Его сердце не выдержало обрушившегося на него груза организационных неприятностей, то и дело происходивших на съемочной площадке по вине руководства Киностудии им. А. Довженко, перепада погодный условий… Однажды Леонид Быков очень точно, почти пророчески охарактеризовал профессию режиссера: «Если вы хотите иметь мозоли на ладонях, идите на завод, а если мозоли на сердце – идите в режиссеры».
«Особенно тяжело ему дался фильм «Аты-баты, шли солдаты…», – вспоминал Алим Федоринский. – Кто знает, если бы не эта картина, может, он до сих пор был бы с нами».
Его могла расстроить любая несправедливость, особенно по отношению к артистам. Однажды он вступился за Елену Шанину, которую обсчитал не очень добросовестный директор картины. Вроде бы пустяк, но подобное на съемках, к сожалению, такая редкость, что этот эпизод на всю жизнь врезался в память актрисы. Вот как она сама рассказывала об этом: «Он (Быков. – Н.Т.) сил не жалел абсолютно. И играл «на полную катушку», и работал как режиссер на площадке. И вот он, как-то пройдя мимо стола директора, увидел бумаги – договор. И вдруг я слышу страшный крик: «Негодяи, мерзавцы! Как можно с актерами так…» После директор ко мне подходит: «Елена, извините, я посчитал вашу ставку…» (а мне платили тогда что-то порядка 160 рублей. Оно и понятно – только что пришла в театр, 21 или 22 года…) А он, когда увидел причитающуюся мне ставку, был возмущен безумно». Возможно, этот случай в тот день стал последней каплей в череде тормозящих работу мелочей и позже тоже мог сказаться на самочувствии Леонида Федоровича.
Владимир Конкин: «Во время работы над фильмом Быков чувствовал себя не лучшим образом: был надорван постоянными препонами, чинимыми ему твердолобыми начальниками, ханжеством, непониманием. По сути, ему просто ломали руки, старались выдернуть крылья. Быков, как мог, держался, у него была какая-то внутренняя «упертость», как говорили на Украине, в хорошем смысле этого слова».
Леонид Бакштаев: «Мало кто знал в группе, что у Леонида Федоровича больное сердце. Никогда он не обнаруживал усталости, недомогания. А ведь на плечах режиссера огромная нагрузка: он отвечает за все – от самого главного до мелочей – как там у солдата пришита пуговица, и те ли знаки различия у генерала.
Во время съемок всегда кого-то ждут, кто-то не приехал, что-то забыли. То солнца нет, и проклинают тучи, то у них умоляют дождика, то снег сносят для кадра со всех окрестностей, то из-за него отменяется съемка… И, может быть, за эту постоянную изменчивость, новизну, за готовность мгновенно собраться и выявиться до конца, за ту обязательную взаимопомощь и чуткость к партнеру, без которой немыслима правда существования в кадре, за то братство и товарищество, что неизменно возникает на каждой картине, мы, актеры, и любим эту «киношную вольницу».
А если во главе всего этого – талантливый режиссер-художник, к которому все творческие пути сходятся, – то счастлив каждый в отдельности и все вместе, это увлекательно и интересно. Режиссеру дано окончательное право отменить или назначить съемку, снять или утвердить на роль, он последний должен принять решение и не ошибиться в выборе. Он должен объединять в себе и зрелость мастера, и тонкость психолога, уметь увлечь за собой коллектив, зажечь его своей мыслью, темпераментом, своим виденьем окончательного результата! А Леонид Федорович был еще и исполнителем главной роли в этом фильме. Двойная нагрузка. Прекрасный артист, подлинно народный художник – он предельно успел выразить себя, свое время!
В нем постоянно горел глубокий, внутренний огонь. Его фильмы «В бой идут одни «старики» и «Аты-баты, шли солдаты…» отличали неподкупная простота и ясность, народный юмор, эмоциональная заразительность и емкость восприятия. Редкое качество!
Сразу же после экспедиции Леонида Быкова сразил… инфаркт. Он три месяца пролежал в больнице, думал, что ему уже не выкарабкаться. Но судьба распорядилась по-своему: ему суждено было встать и закончить фильм, который был блестяще принят зрителями и критиками…»
26 апреля, когда Быков все еще лежал в больнице, в Москве от сердечного приступа умер министр обороны А. Гречко. Зла на него Быков никогда не держал и тот досадный инцидент, который приключился в феврале, уже благополучно забыл. Тем более что именно Гречко помог ему завершить работу натурных эпизодов под Загорском. Пока Леонид Федорович лежал в больнице, съемочная группа строила декорации, готовилась продолжить работу над лентой. В Киев Быков вернулся к майским праздникам, и 10 мая в павильонах киностудии были возобновлены съемки.
В утопающей в зелени столице Украины жизнь казалась прекрасной и счастливой, и настроение Леонида Быкова радикально изменилось. Любимая работа заставила забыть о ранее перенесенных неприятностях. Съемочная группа, волнуясь за здоровье Леонида Федоровича, договорилась между собой не давать ему прикуривать. К удивлению всех, работу он начал с труднейшего для себя эпизода, в котором его ефрейтор Святкин лихо отплясывал перед однополчанами «цыганочку с выходом». И это сразу после инфаркта! На съемках он выглядел бодрым и веселым, и трудно было поверить, что каких-нибудь пару недель назад этот человек был на грани жизни и смерти. По-прежнему не жалуясь на здоровье и больное сердце, Быков и не думал что-то делать вполсилы. И пока он исполнял свою легендарную «цыганочку с выходом» за софитами дежурила бригада врачей.
Вот как рассказывал об этом Владимир Конкин: «Самый первый эпизод, к которому он приступил после болезни, – день рождения сына Святкина. Какой-то сарай, посреди которого горит костер. Среди солдат сидят мой герой, младший лейтенант Суслин, и медсестра Кима Волинтович, которую играла Елена Шанина.
– Цыганочка с выходом! – восклицает Быков. Он нарочито театрально сбрасывает телогрейку под первые переборы гитары, в такт, притопывая ногой, похлопывает ладонями по груди, потом по балкам невысокого потолка и начинает ход – настоящий «выход», постепенно убыстряя темп. Утрированная страсть ведет его вокруг костра, он входит в танцевальный раж, темп уже бешеный… И вдруг с криком «ротный, дай рубль, на пузе затанцую!» Быков взвивается в прыжке над костром, откидывает голову назад, чуть не касаясь затылком согнутых в коленях ног, и приземляется возле сидящего лейтенанта, по-цыгански подергивая плечами.
Дубль, еще дубль, а Быков недоволен. Нервно курит сигарету. И еще дубль, пока маленький и, в общем-то, проходной эпизод не доводится до совершенства. У нас, не страдавших тогда тяжелыми сердечными заболеваниями, во время этой «цыганочки с выходом», с прыжками над костром просто сердце замирало. Надо сказать, танцором Быков был отменным. Как он владел телом! Танец для него был особым состоянием души. Съемочная группа любовалась его пластикой, чувством ритма, легкостью… Собравшихся в тот день на съемочной площадке охватило какое-то особое чувство единения, душевного родства с героями фильма. Девчонки стояли с мокрыми от слез лицами. Все знали, что Леонид Федорович только что перенес сильный сердечный приступ…»
Владимир Конкин не раз признавался, что был просто околдован задушевным тенором Быкова, его тихим голосом, умением держать себя на людях. «В этом, – считал актер, – была его сила. Сколько в нем было деликатности, тактичности, какой-то нежности, настоящей украинской певучести и сердечности… Быков – целая эпоха моей жизни. За долгую жизнь в театре и кино я работал со многими режиссерами, интересными и разными, но и по сей день Быков – один из самых любимых. Низко кланяюсь этому человеку, и, как говорится, мир душе его».
В течение полутора месяцев в павильонах студии имени Довженко были отсняты следующие объекты: «канцелярия роты», «кабинет начальника училища», «квартира Кости», «буфет», «вагон», «хата Вали», «госпиталь», «чердак», «казарма». Однажды на съемках произошел презабавный случай, о котором поведал актер Виктор Мирошниченко: «Снимали сцену «с кражей мыла в казарме»… В павильоне работало два десятка человек. Звучала несколько раз команда «Мотор!», осветители колдовали над светом, оператор и его ассистент – с камерой, актеры входили и выходили из кадра, – словом, шел нормальный съемочный процесс.
Смена закончилась, все зашумели, кто-то заскандировал «Аты-баты, шли солдаты, аты-баты, по домам», но… выйти из павильона никому не удалось. Павильон снаружи был заперт. Наглухо. На засов.
После усилий нашей предприимчивой администрации нас открыла изумленная тетя Дуся:
– Я думала, тут вже никого немае. Тихо ж зовсим! – извинялась она, искренне удивляясь, что столько киношников в павильоне могли работать без привычного ей шума и гама.
Поначалу и я удивлялся, когда еще в «Стариках» работал. В ушах звенела тишина, знакомая всем, кто работал с Леонидом Федоровичем, какая-то особенная, быковская тишина… И здесь, в седьмом павильоне киностудии, и на натуре – в Чернигове или Загорске, на каждой съемочной площадке, где работал Быков, я слышал эту тишину и слышал все лаконичные, емкие, единственно необходимые реплики режиссера. Такой тишины я не слышал больше ни на одной съемочной площадке. Именно эта атмосфера давала возможность внутренне собраться перед съемкой, вспомнить все наши разговоры по поводу роли с Леонидом Федоровичем, уточнить и упорядочить какие-то новые ощущения от предстоящей сцены, высказать ему свои сомнения, находки… Ведь он ждал – это чувствовалось, – чтобы актер принес свое видение роли, сцены, эпизода. Иначе с таким вниманием не выслушивал бы все то, что порой и не успевало укладываться в мысль…
Никогда не было вокруг него суеты. Никогда. Всегда все успевал, всегда на все хватало времени. Он умел ценить время, берег его, он необычайно остро ощущал его бег».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.