Глава 18 ПАССАЖИРЫ С «ЗАМ-ЗАМА»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 18

ПАССАЖИРЫ С «ЗАМ-ЗАМА»

8 апреля 1941 года мы достигли 40° южной широты к югу от мыса Доброй Надежды, следуя на встречу с транспортом «Алстеруфер», который в январе вышел из Гамбурга; после этого мы должны были встретиться с «Дрезденом» и «Бабитонгой», которые шли из Южной Америки, и в конечном счете с транспортом «Нордмарк», заправлявшим подлодку, на борту которого находился капитан Каменц после кругосветного путешествия. Также была запланирована встреча с рейдером «Корморан».

Поскольку нас задержала встреча с подводной лодкой «Перла», «Алстеруфер» был послан на юг, поэтому первое судно, которое мы встретили, кстати тоже с опозданием на четыре дня, был лайнер Ллойда «Дрезден», выполнявший функции транспорта для «Графа Шпее», а потом укрылся в порту Сантос в Бразилии. Я был очень рад встрече с капитаном Ягером с «Дрездена», поскольку он должен был снабдить нас некоторыми крайне необходимыми запасами свежих продуктов, но, когда мы пожали руки, он выглядел расстроенным.

– Боюсь, что вынужден вас разочаровать, – произнес он. – Я погрузил на борт ваши свежие продукты в полной сохранности, но затем получил инструкции от нашего морского атташе передать их «Бабитонге», несмотря на то что там нет холодильника. Капитан «Бабитонги» и я указывали, что при температуре 40 °С свежие продукты безусловно испортятся в ее трюмах, но нам просто велели выполнять приказы.

Я побагровел от ярости. После многих месяцев плавания мы отчаянно нуждались в свежих фруктах, овощах и картофеле; наши витаминные таблетки неуклонно теряли эффективность, и от этого страдало здоровье экипажа. «Дрезден» мог бы сохранить фрукты и овощи в прекрасном состоянии в своем холодильнике, но этого не позволили сделать благодаря бюрократической и своевольной тупости, которая заслуживала сурового наказания. Из свежих продуктов «Дрезден» мог предложить нам только картофель, и мы получили его в течение дня вместе с пресной водой и смазочными материалами и пиломатериалами. Также для усиления команды мы приняли на борт двух типов, которые называли себя Майер и Мюллер и представились как бывшие члены экипажа затонувшего «Графа Шпее». Майер, чье настоящее имя было Фрелих, получил офицерское звание, когда узнали о его выдающихся действиях в присутствии противника в качестве радиста на борту «карманного» линкора; второго звали младший лейтенант Дитман, и он был офицером призовой команды. Оба предпочли перевестись на «Атлантис», чем возвращаться домой на борту «Дрездена», хотя они и служили без перерыва с августа 1939 года. После погрузки на борт корабельных запасов с «Дрездена» я велел его капитану ожидать в условленном месте, пока я не удостоверюсь, имеются ли на «Корморане» какие-нибудь пленные, от которых надо избавиться. Я даже не предполагал, что меньше чем через восемь часов у меня самого на руках будет больше пленников, чем мне хотелось бы, включая большое число тех, кого я вообще предпочел бы не видеть – американских женщин и детей.

Примерно в четыре часа утра, когда не прошло и часа, как мы расстались с «Дрезденом», мы заметили довольно большой корабль, идущий курсом на юго-восток. Он был абсолютно затемнен, но в ярком лунном свете легко было определить, что это торговое судно. Очень скоро мы смогли различить четыре мачты, и я вспомнил, что видел несколько кораблей такого же типа в Дартмуте на торжествах по случаю коронации до войны. Я отчетливо припомнил эту сцену. Тогда я поинтересовался у английского офицера, который был моим гидом: «Что это за четырехмачтовые корабли вон там – как вы их используете? Как вспомогательные крейсера?» Он ответил: «Это лайнеры Бибби, войсковые транспорты, оставшиеся с Первой мировой войны. Мы все еще используем их в качестве таковых, потому что всегда имеются войска, которые нужно куда-то переправить». Я был уверен, что это именно лайнер Бибби. Судно шло настолько близко от «Дрездена», что тот обратился к бегство и улизнул, а корабль Бибби внезапно пошел зигзагообразным курсом, словно на нем заметили нас и пытаются ускользнуть. Только несколько часов спустя мы узнали, что вопрос о спасении не стоял, просто на руле стоял египтянин.

Размеры судна и его подозрительное лавирование заставили меня заподозрить, что на самом деле его используют как вспомогательный крейсер, и, поскольку мы осторожно шли за ним в кильватере, я принял решение на рассвете подойти на расстояние выстрела и внезапно атаковать. Я хотел любой ценой не дать им послать сигнал SOS ввиду того, что Южная Атлантика лучше патрулировалась, чем прежний район наших боевых действий; наша единственная надежда заключалась в том, чтобы открыть огонь из каждого орудия, которое только можно навести на цель. Мои планы требовалось как можно скорей привести в исполнение, и тут с корабля стали вести передачу, поначалу вполне безобидную: «Что это за станция?», но мы не могли знать, каков будет следующий сигнал, QQQ или RRR. Корабль теперь четко вырисовывался на фоне утреннего неба, и мы безошибочно определили, что это судно класса «Оксфордшир», хотя нам пока что не было видно, вооружено оно или нет, а также мы не могли различить цвета его флага. Я более не колебался и с дистанции 9 тысяч метров открыл огонь. Вторым залпом накрыло цель, и один снаряд разнес радиорубку; в целом судно испытало шесть попаданий, при этом больше всего досталось ватерлинии и машинному отделению. Корабль сначала отвернул, потом застопорил ход, выпустил пар и спустил шлюпки на воду. С него не передали сигнала SOS – радиорубка представляла собой груду обломков. Мы прекратили огонь.

Вот отчет одного из моих офицеров о последовавшей вслед за этим сцене: «Начинался день, когда «Атлантис» приблизился к кораблю противника; первые лучи солнца отсвечивали от мерно вздымающихся волн там, где, резко накренившись, стоял корабль. Это был «ЗАМ-ЗАМ», водоизмещением 8299 тонн, прежде известный как войсковой транспорт с Бибби Лайн под названием «Лестер», а позже под названием «Предъявитель Британии»; уже несколько лет судно служило в египетском торговом флоте и считалось в нем самым большим кораблем. Всюду сновали шлюпки, некоторые полностью загруженные, другие плавали килем кверху. Люди цеплялись за них. Некоторые из шлюпок были заполнены только наполовину; в них скорчились худые коричневые мужчины – команда египтян, бросившаяся к шлюпкам, оставив на произвол судьбы пассажиров. Едва наши катера двинулись к «ЗАМ-ЗАМу», египтяне принялись дико взывать о помощи, на что мы не обратили никакого внимания, намереваясь в первую очередь спасать женщин и детей и тех, кто оставался на борту сильно поврежденного судна.

Это было нелегкой задачей. В водах, где водились акулы, повсюду плавали мужчины и женщины. Одна мать сняла с себя спасательный жилет и положила на него своего маленького сына; придерживая его руками, она пробивалась к шлюпкам. Просто чудо, что никто не утонул. Картина борту «ЗАМ-ЗАМа» просто ужасала. Все шлюпки по левому борту по-прежнему висели на разбитых шлюпбалках, изрешеченные снарядами. Огромные зеркала в обеденном салоне и курительной комнате были разбиты вдребезги, а столы разбросаны во всех направлениях. В тех местах, где взорвались снаряды, зияли большие дыры.

Пока судно стояло в Тринидаде, на нем получили приказ от британского адмиралтейства следовать запланированным курсом через Атлантику. На просьбу шкипера плыть по ночам с зажженными огнями из-за присутствия на борту женщин и детей ответили отказом; корабль вез британский груз и соответственно должен был подчиняться правилам. Среди 202 пассажиров было 77 женщин и 32 ребенка; 140 пассажиров были американцами, остальные канадцами, бельгийцами и представителями различных других стран. Удивительно, но наш обстрел не унес ни одной жизни, и за исключением трех тяжелораненых, все были целы и здоровы. Это чудесное избавление христианские миссионеры объясняли самыми разными причинами, и приверженцы ислама тоже («ЗАМ-ЗАМ» – название священного колодца в Мекке).

Рабочие команды не щадили сил, чтобы перевезти весь багаж пассажиров, свежие продукты, табак, фаянсовую посуду, матрацы и одеяла, поскольку корабль имел резкий крен – вода бежала потоком через пробоину от снаряда в машинном отделении. Шлюпки, возвращавшиеся пустыми с «Атлантиса», быстро заполнялись предметами одежды и чемоданами, выхваченными наугад из кают на верхней палубе; из стенных шкафов охапками вытаскивали пиджаки и брюки и швыряли в поджидавшие шлюпки. Когда подошел последний катер, нагруженный до планшира, палубы рейдера напоминали цыганский табор или корабль с эмигрантами. Пассажиры сгрудились на шлюпочной палубе и наблюдали, как тонет «ЗАМ-ЗАМ». Некоторые из тех, кто поднялся на борт, были босы, одеты в пижамы, поверх которых накинуты халаты, позаимствованные у немецких офицеров. Дети визжали, плакали или смеялись, матери заламывали руки, грудные младенцы молча взирали на царивший вокруг хаос. Ребятня была в восторге от этого нового приключения; взрослые проявляли меньше энтузиазма. Большинство из них лишилось солидной части имущества, некоторые потеряли все. Немецких офицеров со всех сторон осаждали вопросами:

– Где я могу достать немного молока? Сюзи пора пить молоко.

– Не скажете ли мне, где расположен корабельный лазарет? Может, я смогу найти там пеленки?

– У вас на всех имеются спасательные жилеты?

– Не принесет ли мне кто-нибудь очки и маникюрный набор? Я оставила их на корабле. Каюта 237.

– Где мы будем спать сегодня ночью?

– Как вы думаете, когда мы сможем убраться с этого корабля?

– Мне бы очень хотелось немного ледяного оранжада. Что? У вас вообще нет оранжада? Как вы можете без него жить? Я бы недели не смогла выдержать без оранжада. Вы шутите, лейтенант. Будьте хорошим мальчиком и скажите, где я могу его достать.

Офицер посмотрел капризной леди прямо в глаза и выжал из себя все знания английского языка.

– Послушайте, – произнес он. – Я не знаю, на что похож оранжад или какого он вкуса. На этом корабле мы питаемся сухой картошкой, сухим луком и сухой рыбой, к счастью, не черствым хлебом. Слава богу, единственным свежим продуктом является пиво, а также виски и содовая по рецепту доктора Реля.

– О, неужели вы думаете, что мы, американцы, удовольствуемся этим?

– Боюсь, что придется.

– И как долго?

Тот же вопрос задавал себе и капитан «Атлантиса». Три сотни лишних ртов, чтобы накормить, очень скоро истощили бы все корабельные запасы. Он благодарил небеса, что «Дрезден» находился под боком, готовый снять этот человеческий груз с плеч капитана «Атлантиса».

Узнав, что среди пассажиров «ЗАМ-ЗАМа» больше американцев, чем было на борту «Лузитании» в 1916 году, я сразу же понял, что это египетское судно вполне могло бы послужить отличным поводом для американской прессы начать кампанию по призыву к вступлению Соединенных Штатов в войну. Нам следовало потрясти американцев нашей щедростью и рыцарством. Кроме того, нам сопутствовала удача, поскольку в числе пассажиров «ЗАМ-ЗАМа» находился американский журналист Чарльз Мэрфи, редактор журнала «Фортуна», являющийся также известным сотрудником журналов «Тайм» и «Лайф». Вместе с ним путешествовал фотограф журнала «Лайф», которого звали Шерман; было ясно, что ни один из них не упустит случая извлечь сенсационную новость из своих приключений. Отчет Мэрфи как живого свидетеля захвата и потопления «ЗАМ-ЗАМа», безусловно, должен был иметь огромное влияние в США, и его можно было использовать для поддержки группы изоляционистов.

Путем недолгого общения нам удалось создать благоприятную атмосферу на борту и добиться сотрудничества пассажиров. Миссионеры были просто удивлены и восхищены, когда мы возвратили чашу из чистого золота, которую они забыли во время головокружительного бегства.

В мои намерения входило переправить американцев и всех женщин и детей на первый попавшийся встреченный нами нейтральный корабль или, в качестве альтернативы, отправить «Дрезден» в Лас-Пальмас или на Канарские острова; но Морской штаб категорически возражал против этого, и «Дрездену» было приказано отправиться на запад Франции, куда он и прибыл 20 мая 1941 года. За два дня до прибытия – через четыре недели после того, как был потоплен корабль, – британское адмиралтейство объявило, что «ЗАМ-ЗАМ» должен был прибыть еще 21 апреля. Американская пресса отреагировала с исключительной быстротой: «Лайнер, совершавший рейс в Африку, исчезает бесследно. 142 американца погибли?» «ЗАМ-ЗАМ» имел на борту отчетливые опознавательные знаки нейтральности, – писала «Нью-Йорк таймс». – Не существует морей, которых не осквернили бы нацистские пираты, а также флага, который они уважали бы...» Однако находились и такие перья, которые писали об «образцовом строгом соблюдении правил захвата призового корабля... ни один член экипажа и никто из пассажиров не погиб... в Вашингтоне отметили, что немецкий корабль участвовал в бою в соответствии с правилами ведения войны на море и принял на борт экипаж и пассажиров, прежде чем затопить корабль, который вез контрабанду...». И наконец, после множества противоречивых отчетов, 23 июня 1941 года в журнале «Лайф» появилась статья Чарльза Мэрфи, повествующая о его приключениях. Вот некоторые выдержки из этой статьи.

«Шаткое египетское корыто под названием «ЗАМ-ЗАМ», направлявшееся в Александрию, минуя мыс Доброй Надежды, 23 марта прибыло в Балтимор, чтобы принять на борт дополнительный груз и пассажиров. По прибытии в порт капитан Уильям Грей Смит с грустью взирал на причал, где 120 миссионеров распевали «Веди нас, божественный свет», а две дюжины непочтительных пилотов санитарных самолетов пытались заглушить их бесстыдной песней собственного сочинения. Смит, энергичный маленький шотландец с обветренным лицом, обратился к своему старшему механику. «Помяни мое слово, шеф, – мрачно заметил он, – не будет удачи кораблю, когда на борту столько библейских толстяков и летчиков. Ничего хорошо из этого не выйдет».

Шерман вместе со мной поднялся на борт «ЗАМ-ЗАМа» в Ресифи, долетев до Бразилии на самолете, чтобы сэкономить время на море. «ЗАМ-ЗАМ», который должен был появиться 1 апреля, прибыл с недельным опозданием. Поспешив на причал, чтобы лично удостовериться в чуде его появления, мы увидели, что леера на палубе облеплены людьми, шумно требующими немедленного отправления. Некоторые насмехались над докерами. Один из пассажиров прокричал нам: «Если вы двое собираетесь сесть на борт этой развалины, не жалуйтесь потом, что вас не предупредили о последствиях. Еда паршивая, а экипаж еще паршивее. – Он показал на баллер руля, где красовалась аббревиатура МУКР от наименования компании. – Они даже называют его «Мучение». «ЗАМ-ЗАМ» вышел в море, взяв курс на Кейптаун, 9 апреля с задержкой на два часа из-за опоздания одного из стюардов, который проспал в борделе. Наше присутствие увеличило список пассажиров до 202, из которых 73 были женщины, а 35 – дети. На борту находилось 138 американцев, 26 канадцев, 25 британцев, пять южноафриканцев, четыре бельгийца, один итальянец, один норвежец и две медсестры-гречанки. Экипаж состоял из 129 человек – 106 египтян, девяти уроженцев Судана, шести греков, двух югославов, двух турок, одного чеха, одного француза и двух британцев – капитана и старшего механика. В семь часов с минутами мы миновали волнорез и не видели ни одного корабля до тех пор, пока восемь дней спустя не подверглись атаке. «ЗАМ-ЗАМ» шел с погашенными огнями и хранил радиомолчание. На нем не было никакого флага, на бортах отсутствовали опознавательные знаки.

...В среду, 16 апреля, мы находились в пяти днях ходу от Кейптауна. Когда за полночь я лег спать, стояла кромешная тьма. Я почти сразу заснул, а когда проснулся, ощутил, как воздух вокруг меня содрогается от вибрации и раздается какой-то бессмысленный звук. Шерман, уже на ногах, вытащил из-под кровати кофр с фотоаппаратом и, роясь в нем, выкрикивал: «Вставай! Вставай! Они нас обстреливают».

Слепой животный инстинкт выкинул меня из каюты на палубу по правому борту как раз против солнца, которое еще не взошло. Где-то совсем близко раздалось несколько громких выстрелов, от которых я содрогнулся всем телом. На траверзе взметнулись два столба воды высотой немногим менее 100 метров. Последовал очередной залп, после которого корабль вздрогнул и затрясся, раздался раздирающий грохот. В темноте – все огни были погашены – я пересек палубу, перешел на левый борт и увидел немецкий рейдер.

Он стоял, развернувшись к нам бортом, так близко, что я мог бы пересчитать все ступеньки на его капитанском мостике. Он выглядел судном в засаде, очень низко сидящим в воде. Выглядел он совершенно черным на фоне занимающегося рассвета. В тот момент, когда я наблюдал за рейдером, за трубой взметнулись красные вспышки. Я помчался обратно в свою каюту, коридор позади меня вздыбился и наполнился дымом. Снаряд, я полагаю, угодил в обеденный салон. Я услышал крик ребенка, чей-то хриплый надорванный голос прокричал арабское проклятие... Внезапно мне пришла в голову мысль: капитан Смит заметил в разговоре, что эти ублюдки собираются потопить нас. При втором залпе, как потом сказал капитан, он дернул ручку машинного телеграфа, приказал застопорить ход и развернуться бортом к рейдеру, чтобы продемонстрировать свою остановку. Он попытался воспользоваться светосигнальным аппаратом Морзе, но осколки снаряда перебили провод. При этом присутствовал один из молодых египетских курсантов, и Смит послал его за фонарем. В этот момент снаряд угодил точно в каюту капитана, взломав стену и усеяв обломками капитанский мостик... В целом обстрел продолжался около десяти минут – с 5.55 до 6.05. По нашим оценкам, число выстрелов колебалось от двенадцати до двадцати, но лейтенант с немецкого рейдера, который вел стрельбу, позже уточнил, что было выпущено пятьдесят пять снарядов. Если это соответствует истине, то стрельба велась довольно беспорядочно, учитывая близкое расстояние. Тем не менее, по крайней мере девять снарядов угодили в левый борт «ЗАМ-ЗАМа».

Когда закончился этот жестокий, абсолютно ненужный обстрел невооруженного судна, – судна, которое не только застопорило ход, но и выглядело безнадежно пораженным, – я полагал, что рейдер пройдет вдоль нашего борта и всадит торпеду в наше судно. Я натянул брюки поверх пижамы, обул туфли, схватил пальто, бумажник и паспорт и побежал к спасательным шлюпкам.

Что бы ни говорили об экипаже, матросы спустили шлюпки на воду быстро и в полном порядке. Но при этом следует заметить, что, как только они благополучно уселись в шлюпки, их поведение стало отвратительным. Они орали во все горло, изо всех сил старались уплыть прочь, несмотря на то шлюпка была заполнена только наполовину. А поскольку ни они нас не понимали, ни мы их, все изрядно натерпелись, пытаясь удержать шлюпки. Полная леди средних лет миссис Сторлинг стремглав бросилась вниз по трапу, чтобы удержать шлюпку для своего раненого мужа, которого три человека поднесли к лееру. Как только она достигла подножия трапа, шлюпка отчалила, и, будучи не в силах удержаться, женщина отпустила поручень и упала в воду. Ее отнесло к корме, и она слабо барахталась, пока летчик санитарного самолета не втащил ее на спасательный плот...

После обстрела не прошло и получаса, как все шлюпки были спущены на воду и кружили вокруг «ЗАМ-ЗАМа». Море, если не считать равномерной легкой зыби, было спокойным. Когда наша шлюпка отчалила, комок подкатил у меня к горлу: я заметил, что прямо за кормой «ЗАМ-ЗАМа» море было усеяно качающимися на волнах головами. Две спасательные шлюпки, изрешеченные осколками снарядов, заполнились водой, как только их спустили.

После того как я окончательно забыл о немцах и с горечью стал взвешивать шансы нашей разбитой флотилии когда-либо достичь земли, рейдер обогнул корму «ЗАМ-ЗАМа», двигаясь осторожно, словно чуя ловушку. Через борт рейдера свешивались лини, но египтяне, вместо того чтобы привязать их к шлюпке и подтянуться к трапу, как и планировали немцы, попытались вскарабкаться на руках. Лини были оторваны и снова сброшены вниз, при этом последовала команда поторопиться. И снова египтяне попытались спастись вручную. Впоследствии немецкий офицер сообщил нам, что они готовы были сшибить их выстрелами с линей, когда два катера, спущенных с противоположного борта, обогнули корму и стали подбирать людей из воды.

Рейдер застопорил ход у шеренги шлюпок, которая растянулась на добрых 400 метров, и чей-то голос по-английски проорал в мегафон: «Поднимайтесь наверх, пожалуйста! Мы берем вас на борт!» Тут я как следует разглядел судно. Оно было водоизмещением около 8 тысяч тонн. Корпус был черным, задняя часть бушприта и общая отделка – серыми. Когда наша шлюпка обогнули корму корабля, я прочел его название – «Темза», а внизу на левом борту – «Тонеберг». В это время нам была видна только кормовая пушка, которая, как мы полагали, имела калибр 6 дюймов. Все остальные в течение того получаса, когда рейдер следил за нами, исчезли из поля зрения, очень грамотно укрытые за фальшбортами или опущенные под палубу при помощи скрытых подъемников. Матросы и морские пехотинцы в белой тропической форме, вооруженные винтовками, выстроились вдоль лееров.

Немцы на войне не тратили время на формальности. По мере того как каждая шлюпка причаливала к вертикальному трапу, нам резко, но вежливо приказывали подняться на борт, а немецкие моряки спрыгивали в шлюпки, чтобы помочь женщинам и детям. Для раненых были спущены носилки. Жалобно плачущих маленьких детей поднимали в веревочных корзинах. ..

Все утро мы толпились около люка. Экипаж «ЗАМ-ЗАМа» увели на корму, и мы с нашими моряками не общались. Ярко светило солнце, и голодные дети хныкали, пока женщинам не было предоставлено укрытие на нижней палубе. Все это время два катера сновали между двумя кораблями, перевозя на борт рейдера разное имущество с «ЗАМ-ЗАМа», который стоял на траверзе немецкого судна, сильно кренился на левый борт и выглядел на удивление неподвижным. Это был грабеж, и очень умелый грабеж. Через люк тянулась бесконечная процессия немецких матросов, таскающих на плечах ящики с продуктами, сигаретами, радиоприемниками, фотоаппаратами и даже детский трехколесный велосипед. Время от времени раздавался взволнованный ликующий крик, когда кто-то из пассажиров, мужчина или женщина, узнавал свои вещи.

Никто нам ничего не говорил. Мы просто сидели и наблюдали, стреляя сигареты у дальновидных пассажиров, набивших карманы лишними пачками. В полдень добровольцы принесли с камбуза еду в металлических мисках – густой суп и сок лайма.

Днем лейтенант Мор попросил капитана Смита выбрать трех или четырех представителей пассажиров с «Темзы», которых капитан Рогге мог бы допросить. Так я оказался в числе избранных. Нас проводили в очаровательную маленькую каюту с красивым столом, обитым материей небольшим диваном, нарядными ситцевыми занавесками. Капитан Рогге встал и пожал нам руки. Это был высокий красивый мужчина крепкого телосложения лет сорока пяти с приятными манерами. Позже я узнал, что в германском флоте он носил чин капитана 1-го ранга. Он извинился за потопление нашего судна, но в оправдание привел тот факт, что «ЗАМ-ЗАМ» шел с погашенными огнями, хранил радиомолчание и выполнял директиву адмиралтейства.

– Мне жаль, что так вышло, – сказал капитан Рогге. – Я могу только сообщить вам, что мы сделаем все, что в наших силах, чтобы в безопасности доставить вас на берег, но вы должны помнить, что идет война, и, отправляясь в плавание по океану, вы сильно рисковали».

Мистер Мэрфи продолжил описывать, как он и его товарищи по плаванию были переправлены на «Дрезден», который, по крайней мере один раз едва избежав опасности, прибыл в Сен-Жан-де-Лю на западном побережье Франции, проделав путь длиной 8 тысяч километров. В конце концов он и фотограф Шерман через Испанию и Португалию вернулись в Нью-Йорк.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.