Глава 6 Дневники (1980–1982 гг.)
Глава 6 Дневники (1980–1982 гг.)
Родненький, как долго ты ко мне идешь…
1980 год
Первые числа июля
(по-моему, это слезы в подушку).
____________________
Для меня существует одна истина, от которой я долгое время бежала. Истина в том, что я не жизненная необходимость для тебя, а поняв это, все сразу теряет смысл.
Любимый не хочет понять, — не в силах, — по причине душевной нечуткости, что мне больно просто видеть их двоих. Ты хоть раз попробовал прочувствовать ту смертельную боль, обиду, что творится в душе у твоего — якобы любимого человека?
………………………………………………………………
………………………………………………………………
____________________
Другая — «икона, на которую молятся». И она — одна. Утром, днем, вечером — одна. Заболела — опять одна: любимого нет рядом. Была больница — любимый — в семье и не знает, как плохо его «родному человеку». И надо быть чудовищем, чтобы оговориться: «А что я мог сделать — выгнать ее?»
………………………………………………………………
………………………………………………………………
А сейчас после твоего «доброго» совета я остаюсь одна, опустошенная, но отрезвленная, — даже нет боли… а 8 лет жалко.
Я не смогу остаться, потому что все теряет смысл и окрашивается пошлостью.
____________________
За меня нужно бороться, родненький.
____________________
С 19 по 25 июля мы с Лёней в Киеве на озвучивании к/ф «Женщины шутят всерьез». Я озвучивала героиню, в которую влюблен герой — Лёня. Гостиница киностудии А. П. Довженко. Комната 40З. Жили в моем номере — пять восхитительных дней. Проба на семейную жизнь. Лёня обласкивает меня, как в наши первые дни. Счастливые глаза.
25 июля Шакуров принес страшное известие о смерти Володи Высоцкого. Шок Вакуумная пустота внутри. Слезы появились только в Москве, когда увидела…
____________________
(Вырваны страницы.)
____________________
Если Л. мне предназначен, он будет бороться за меня. Если моя Судьба не толкнет его на это, значит, он не мой.
____________________
Письмо мне в Щелыково, где я отдыхала (года не помню, может быть 1981).
«Родненький мой, здравствуй!
Прошло уже 10 дней, как ты уехала. Вроде бы я работаю, и суечусь, и есть, что делать, но привычка ощущать тебя где-то рядом так во мне укоренилась, что постоянно испытываю раздражение на мною же выдуманный график. Часто бывает тоскливо. Одно утешение — что ты, может быть, все-таки нормально отдохнешь, год был и для тебя тяжелый.
Как ты там себя ведешь? Спрашиваю чисто риторически, потому что верю — вполне достойно. Был в Киеве, Ленинграде, теперь временно опять в Москве. Сегодня должно выясниться, когда опять ехать в Ленинград. Думаю, что дня через три. Устал хуже собаки, но вот закончу последнюю работу — хоть 10–12 дней отдохну.
Кое-какие деньги из обещанной суммы уже достал, остальные — вот-вот на подходе. Так что, как видишь, от моей суеты есть хоть какая-то польза.
После дикой жары везде дожди. Думаю, и в твоих теперешних краях — тоже, а ведь там нечем другим заняться, кроме как подольше бывать на воздухе. Значит, сидишь, наверное, у окошка и смотришь на дождь?
Милый мой, постараюсь числа 17–18 сентября оказаться в Москве. Если вдруг произойдет непредвиденная задержка, обязательно отзвоню. Но, по моим предварительным подсчетам, меня должны отпустить в это время дня на три-четыре, а то и больше.
Думаю о тебе. Скучаю. Люблю. Но что-то не получаю от тебя таких же импульсов… Может, у тебя все не так?
P. S. Звонил Лёне, узнал, что она едет к тебе. Задержал отправку письма, чтобы передать с ней. Лена сказала, что от тебя пришло ей письмо. Сейчас буду в Ленинграде, зайду на Главпочтамт — может, и мне что-нибудь перепадет?
Целую тебя нежно, мой хороший.
P. S. Мой родной, я тебя очень, очень, очень люблю!.. Веди себя хорошо, любимая!..»
1981 год
Однажды режиссер Ашкенази пригласил меня сняться в своей картине, в которой главные роли играли В. Алентова и В. Меньшов. Если бы не нужда в деньгах, я бы отказалась: очень тяжело было уезжать даже на три съемочных дня. Перед вылетом встретились с Лёней.
— Нинча, я умру, если ты уедешь. Не бросай меня, не уезжай.
— Лёнечка, три дня пролетят быстро, всего ведь три дня, а я хоть немного смогу заработать…
— А как мне тут без тебя?.. Ну, хорошо, раз так решила. Ты прилетаешь через три дня, у нас в театре как раз будет выходной. Встречаемся в театре, поднимешься на второй этаж, я буду тебя там ждать.
Мы расстались, и я улетела на съемки. Уж не знаю — от чего, — от тоски ли или от чего-то еще, у меня вдруг поднялась в самолете температура. С жутким настроением — хоть лети обратно в Москву, я прилетела на съемки, встретилась в гостинице с Верой и Володей. По-моему, выпили — мне нужно было расслабиться. Меня трясло, и я больная, истерзанная понятными чувствами, со слезами и соплями сразу вылила им свою тоску. Я ревела, меня утешали. У меня не было сил держать в себе губительный груз страданий. Рассказала, отчего слезы.
Единственно утаила, кто был причиной моих слез: имя Лёни было моим секретом. Это, как в детстве, когда счастливым образом мы, дети, находили цветные стеклышки и зарывали их где-нибудь в тайном месте во дворе и потом каждый день разрывали и смотрели сквозь каждое на солнце. И мир был каждый раз разный, особенно красив он казался сквозь розовое, а таинственно-тревожным — через сине-фиолетовое. И этот чудесный клад назывался «секретом». Таким секретом для всех был мой Лёня.
Три дня тянулись как три месяца. Но вот последний день съемок, и я наконец-то лечу в Москву, где меня очень ждут, и как я это чувствую! Только вошла в квартиру — звонок. Знаю — Лёня. Забарабанило сердце, поднимаю трубку и — родной голос: «Я тебя уже давно жду, беги скорей в театр». Лечу на свидание. Не верится: неужели сейчас — вот уже скоро — увидимся. Первый этаж., второй этаж… коридор… и справа гримуборная. Надо взять себя в руки, — взяла, открыла дверь и — победоносно вошла. Через секунду мы уже обнимались, едва закрыв за собой дверь, и попробовал бы кто-нибудь оторвать нас друг от друга. Долго стоим обнявшись, и Лёнин шепот мне на ухо: «Нинченька, родная, пожалуйста, не уезжай так надолго».
Но я опять уехала, и были другие три дня.
6 апреля
5-го после спектакля Лёня с Хмелем пошли в Дом кино, в ресторан, откуда позвонил мне:
— Не могу говорить…
Перебиваю:
— Зачем тогда звонишь? Позвони, когда сможешь.
— Позвоню попозже.
Через 1–2 минуты:
— Не совсем могу…
— Ну что за бред, Лёня! Сегодня уже не звони, — поздно. Пока.
(Бросила трубку)
Сегодня;
Л.: — Что за трагический тон?
Я: — Он не к тебе относился, — я поругалась с сыном.
— А что вчера? Почему не стала говорить?
— Ты не мог.
— Через минуту уже мог, и что за тон?
— Потому что мне показалось обидным то обстоятельство, что ты отказался мне помочь, написать 15 строк, которые отняли бы у тебя не больше 20 минут.
(Крик, ор: «У меня столько работы… я все для тебя… морда бесстыжая». Трубка брошена. Я просила написать «шапку» для композиции о Пушкине — для меня и Шуляковского.[60])
«Морда бесстыжая»… впервые слышу оскорбление в мой адрес. Как мог?! Сразу стал чужим, хотя «морда бесстыжая» меня рассмешила.
7 апреля
Я у Иры с Володей. Выпивали. Что бы я без них делала? Из их окон видны его окна. Ночь. Окна горят… работает…
Не хочу! Не нужен! Не дорог!
Не слышу тебя, Кассиопея. Сухая, «как каменная глыба: меня выдоили».
27 апреля
Молчал ровно 20 дней. Телефонный звонок около 12 ночи. Подняла и бросила трубку
28 апреля
Все утро не смолкал телефон. Трубку не поднимаю. В 2 часа дня улетаю в Евпаторию с Л. Терещенко[61] и ее подругой за здоровьем и, главное, от него.
Последняя неделя — сны: переживает, ищет.
(В Евпатории чья-то мама работает в больнице, где мы будем делать кое-какие процедуры, есть траву, овощи, фрукты.)
11 мая
Москва. Приехала посвежевшей, помолодевшей. Я себе нравлюсь, что бывает не часто. Сразу получаю информацию о Лёньке: «Чудит дома, лежит все время, совсем не работает, огрызается, хамит…»
14 мая
Читка пьесы о В. В. С. Передали: «Лёнька не спускал с тебя глаз».
15 мая
Наконец-то премьера Иркиного «Вийона».[62] Отпраздновали круто.
26 мая
Оттащил от Гарика Антимония![63]
Л.: — Любимая моя…
Я: — Я не кошка,
— Ты — моя любимая…
— Я не кошка…
27 мая
Счастливое примирение у Лены.
— Ты мне сегодня подарила счастье. Я снова задышал. Я начал жить. Без тебя нет жизни, жить без тебя не могу!
Звонок к ночи — 11 часов 45 минут.
Говорили много. Наговорил много ласковых слов. Прощаться не хотелось.
— Ну все, давай, моя золотенькая, моя сладкая, спатоньки, глазоньки мои. Спатоньки, милый. Я тебя очень люблю. Тебе хорошо было утром?
— Очень. Я люблю тебя.
— Я тебя еще больше.
— Беги, миленький, скорей, — отдыхай.
— Завтра я тебя опять увижу, мою родненькую, мои глазоньки.
— Спокойной ночи. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
— Целую.
— Целую.
— Целую.
— Целую.
11 июня
Вела себя как королева, на 5+.
Друзья. Лёнечка: «Я никогда еще не был так счастлив в жизни. Было, но что-то совсем не то. Страшно, что тебя может не быть со мною. Я хотел бы всю жизнь служить тебе. Я мог бы стать хорошим другом твоему сыну».
____________________
(Вырваны страницы.)
____________________
Решается судьба театра. Ю. П. хочет уходить из театра: не разрешают спектакль — «В. Высоцкий». Отношения с Управлением культуры зашли в тупик. То есть театр — что будет, то и будет.
Артисты на улице? Ну и черт с ними… Гнусное письмо о вещем сне — Любимову. Анонимное. Кто-то рассказывает про свой сон, называя его вещим. Герой сна — Любимов, в ногах у которого лежат трупы его артистов. Любимов прочитал анонимку, собрав всех нас перед репетицией. Труппа — молчит, кто-то вяло возмущается.
Высокие инстанции дали указание У. К. помочь театру выпустить спектакль. Но для начала они должны были бы прийти посмотреть его, а они не желают. Завтра утром — прогон все равно. Ю. П. хотел вечером сыграть на зрителе, но тогда всему — конец. Решил: не стоит.
Октябрь
Получился спектакль, каких не было и не будет… Как в храме… Актеры — святые, на сцене — святое: соединение Земли с Вселенной. Сердца, цветы — Володе.
25 ноября
Звонок от Лёни: «Люблю, как в рыцарские времена…» Неожиданный любовный захлеб. Beчером — у меня. Ночью слезы, любовь, счастье — еле успокоила. Час или полтора говорил о любви и любил. Я отвечала.
26 ноября
Продолжение любовного взрыва. Рассказывает о своем выступлении на концерте. Два вопроса из зрительного зала.
Первый: «Вы женаты?»
— Нет.
Второй: «Но Вы хоть любите кого-нибудь?»
— Да. Очень. И счастлив. Не буду говорить, какая она — блондинка или брюнетка, — это мой секрет, но благодаря этому человеку я живу, дышу, работаю, и все, что я сделал в последнее время, — это благодаря этому человеку. Я счастлив, но она не очень верит в это. Вот сейчас я позвоню ей, она опять не поверит, что я здесь публично объяснялся ей в любви.
В конце — овации.
Действительно, трудно поверить, что это правда.
____________________
У Лёни в последнее время подозрения относительно моей внутренней жизни.
С 29 на 30 ноября
У меня поздно ночью (ничего не боится), 1 час 30 минут.
Как два любовника-безумца. Два дня не виделись, он снимался в Ленинграде. Еле оторвались друг от друга. Ностальгическая нежность. Желание обнять и не отпускать и у него, и у меня.
30 ноября
В гостях у Галки Грачевой. Опоздала к 23 часам домой. Вечером Лёня уезжал в Ленинград. Очнулась в 12 часов — чуть не поседела. И осталась на ночь. По-моему, девочки меня обманули, давали неверную информацию о времени. Чувствую себя свиньей. С утра — угрызения совести. Домой пришла в 12.30 дня. Утром звонил любимый. В 1З.00 звонок «Неужели ты не слышишь, как у меня надрывается сердце, я кричу тебе, мне очень плохо. Я в отчаянии — не знаю, что делать… Чем я заслужил, что ты так со мною поступаешь. Я чувствую, что у тебя что-то происходит или что-то уже произошло. У меня бесконечные импульсы относительно твоей внутренней нечистоплотности. Позвоню вечером».
Гудки: занято.
Господи, скорей бы вечер и разговор.
Смешно, 11 лет и — любовь. Я люблю!!!
Декабрь
«Милый мой!
Звоню, звоню, а тебя нет. Нельзя так от меня открещиваться. Все время ты „в бегах“. Или отключаешь телефон? Или в тебе что-нибудь переменилось. Все мне говори. А то ведь бог все видит. Меня нельзя обманывать, даже в маленьком. Будь высоким человеком, я тебе верю. Я тебя очень-очень-очень люблю. Да?»
1982 год
Новый год
Пять минут первого звонок от Лёни, перед этим звонил наш общий знакомый.
— Кто звонил?
— Мужчина.
(Брошена трубка.)
Опять звонок.
— Пфу, пфу (как бы прочищалась трубка).
— Ну, ты что, родненький. Звонил Олег.
— Ну, ладно, родная, я очень тебя люблю. Понял, что не прав, успокоился. Нежные слова.
5 января
2-го и 4-го не была вечером дома.
У Лёни — язва двенадцатиперстной кишки.
Боль дикая.
Телефонный звонок.
— У тебя нет желания извиниться за вчерашний вечер? Где-то жрешь водку (я не пью ее, люблю шампанское), и до тебя не доходит, что именно вчера ты должна была быть дома, — это надо было почувствовать клеточками. Я тебе скажу обидное: «Когда я буду подыхать и останусь один, я к тебе не приползу подыхать».
— Мы с тобой уже договорились об этом еще раньше. Я бы очень хотела не сводить счеты. Обиду твою понимаю. А когда у меня была температура под 40 и я не могла доползти до кухни за водой, почему ты не услышал, как я харкаю кровью, чтобы до тебя достучаться? Сейчас у тебя боль, и тебе ничего не хочется понимать, кроме себя и своей обиды. Но мы обоюдно воспитываем друг друга своим же отношением друг к другу. И как помнишь, я тебе тогда ничего не сказала и никаких выводов не сделала. Какие у меня могут быть к тебе претензии, если я понимаю, что любовь у тебя ко мне не настоящая. Там, где включена счетная машинка, там нет любви. Я все это понимаю и веду себя скромно и не заставляю тебя любить себя больше, чем ты можешь дать. Переживаю такого рода обиды молча.
18 января
Гадание — тревожное лицо.
Звонки из Минска (у Лёни с Хмелем концерты).
Л.: — Мой миленький, чем занимаешься? Ты меня любишь?
Я: — Да, люблю.
— А что делаешь без меня?
— Гадаю на суженого, — привиделось лицо какое-то.
— Тебе явиться должен я. Ведь я — твой муж
— Нет, ты — мой возлюбленный, друг, товарищ, а появиться должен суженый.
— Я — твой суженый.
— Нет. Ты — для другой.
— Не в штампе дело.
— Чудной. Должен явиться кто-то, кто будет и в быту мужем. Мне привиделось какое-то тревожное лицо с длинным носом, по-моему, еврей.
— Ты веселишься? Это мне не нравится.
— Чудак. Если бы я была другая, то давно бы потребовала жениться на мне, а я этого не требую.
— А ты бы потребовала. Мне бы хотелось, чтобы ты этого требовала.
— Перестань. Нам и так с тобой хорошо.
Связь прервалась.
Звонок.
— Я твой суженый, слышишь? Я — твой суженый!! Зачем я здесь?
— Ты играешь концерт.
— Для кого?
— Для меня… для меня, себя и других…
27, 28, 29 января
У меня съемки в Одессе.
(В театре 28-го были читки пьес — «Бесов» и «Самоубийцы». В это время я была в Одессе, Лёня — в Ленинграде.)
За три дня съемок в Одессе — тоска. Тоска… и в одиночестве — о любимом. Ждала встречи. Скорей домой. Прилетела 30 января в 12 часов ночи.
Утром звонок и злой голос Лёни:
— Привет. Когда прилетела?
(Уже никакого счастья. Как сдуло…)
— Вчера в ночь. Я думала, ты позвонишь, — иногда звонишь и в 2 часа ночи. Уж в 12, думаю, позвонишь наверняка. Звонка не дождалась.
(Понял, что все в порядке.)
— А я думал, грешным делом, что ты прилетела рано и вечером удрала в гости, — прости.
— Мы же с тобой договорились, что я прилечу поздно 30 января, забыл? А я о тебе все три дня думала, тосковала, рвалась к тебе. Спасибо, нарвалась на злобность.
— Прости, родненький, солнышко мое. Я тоже тосковал о тебе. Думал, е. т. м., прилетела и тут же — в гости. Прости, мой хороший. До завтра. Завтра увидимся на «Что делать?». Я люблю тебя.
(Настроение не улучшилось. Нельзя себя настраивать на «счастье». Главное — ровность отношений, никаких сердечных захлебов.)
Купили с Ириной К. две бутылки шампанского. Она подозревает во мне жестокость, — ужасно: ничего про меня не понимает.
31 января
После «Что делать?» — у Елены. Скромно кутили. Без Лёни.
Звонок вечером.
Л.: — Мне не нравится твое настроение.
Я: — Нормальное настроение.
— Что происходит, Нюся? Может, ты все-таки объяснишь?
— Ничего. Тебе кажется.
— И все-таки?
— Все нормально.
— Ну, хорошо. Спокойной ночи.
— Пока.
(Сделала телефон на «занято», через 10 минут включила — звонок.)
Беру трубку: «Вас слушают».
(Молчание.)
Отключила телефон еще на 5 минут. Включила — звонок. Отключила. Включила — опять звонок. Отключила на подольше.
1 февраля. 2 часа дня
Звонок мне.
Я: — Вас слушают. Говорите.
Л.: — Тебе не хочется, Нюся, мне все рассказать? Я ведь знаю, что вчера, после моего звонка, тебе позвонил или ты позвонила тому человеку.
(Объяснила, как было дело.)
— Неправда. Я прошу только одного, — не делать из меня дурака. Нельзя усидеть на двух стульях.
— Это я-то на двух стульях? Это ты — вдвоем, а я — одна.
— Я не вдвоем. Ты прекрасно знаешь, как я там живу. Я по отношению к тебе безупречен, чист. Там все жутко. Вся жизнь — для тебя.
…………………………………………………………….
…………………………………………………………….
Позвони вечером. Узнай у Лены на завтра.
Звонок вечером: «Тебе плохой человек не звонил?»
— Почему «плохой»? И потом — не звонил.
— А что ты так его оберегаешь? Что он такое для тебя сделал, что вызывает в тебе такое бережное к нему отношение? Что-то я к себе не чувствую такого отношения.
— Лёня, опомнись! Я сколько раз просила тебя не упоминать о нем. Я не хочу!
— Почему? Почему он тебе так дорог? Я и не хотел о нем говорить и вспоминать, но ты так о нем говоришь, что это вызывает у меня недоверие.
— Ты много суетишься, Лёня, и, знаешь, думаю, не по моему поводу.
— Не понимаю. А по какому же, если не по твоему? Зачем эти съемки, звонки, нервотрепки?
— Не по моему. Я знаю ваши домашние дела, из-за них и мне достается рикошетом. Задавай эти вопросы своим близким. Никакого человека у меня нет. Может быть, у тебя дома не все благополучно в этом плане. Вот там и выясняйте свои взаимоотношения, — со мною не надо.
— Родненький, все мои переживания касаются только тебя одной… Все идет к нормальному завершению. Обо мне не беспокойся. Я абсолютно твой. Я не играю ни в какие игры. Меня на две жизни просто не хватит. И я не хочу. Ты у меня одна и будешь до конца моих дней. Целую глазоньки, и узнай у Елены, с квартирой.
— Хорошо. До завтра.
— До завтра, родненький мой. Спи спокойно. Целую нежно.
— Пока. До завтра. Пока.
(Заказала такси на утро.)
Мой самый близкий человек, мой родной, как же мне тебя предать?
2 февраля
Звонок при Ирине,[64] — нежность с обеих сторон. Ирина кашляет, от чего-то поперхнулась.
1 серия фильма (?).
Л.: — Я бы очень хотел, чтобы он тебе понравился. Он посвящен тебе. Я много думал о тебе, о своих переживаниях.
Уехал в Киев.
3 февраля
Груднева[65] в «Гробах» много говорила о Лёниной «подруге», о ее любовнике, об их взаимоотношениях. Она — ее близкая подруга, о нас с Лёней ничего не знает. Слушать было неловко, но чтоб не насторожить ее, рассказ не прервала.
15 февраля 1982 года
Театр. 11 часов. Читка «Самоубийцы». Лёня прилетел из Киева. Возможности поговорить не было. Передал термос, проводил к выходу. У меня настроение — чудовищное (заболела). Он не понимает. Говорю: «Приедешь — объяснимся…»
Л.: — Я предварительно там все выяснил. Да, она подтвердила.
(Очевидно, она рассказала, что у нее кто-то есть.)
— Теперь я совсем твой, твой, твой.
Сегодня уезжает опять на один день. Не могу снарядить в дорогу — жаль!
____________________
Родненький, как же долго ты ко мне идешь…
17 февраля
Вечером «Мастер».[66] Я — больна.
Письмо Лёни ко мне:
«Нюська.
Не сердись на меня, просто два дня сидел у телефона, ждал звонка. Естественно, нервничал — все-таки город беспокойный…
Не волнуйся, нашего разговора никто не слышал — все были далеко в стороне. Иначе я бы не позволил себе задавать вопросы, которые задавал.
К сожалению, сегодня съемка „В поисках жанра“ — я иду в театр раньше — гримироваться и делать билеты для гостей.
Не сердись и не гневайся, моя родненькая, просто вникни: ты же знаешь, что ты для меня значишь!..
Целую тебя.
Жду в театре.
Л.»
19 февраля
Утро с Лёней у Лены. Счастье. 10 часов утра. Накормила бульоном с курицей. Мне слова утешения: «Все у нас будет хорошо, роднулечка, все будет хорошо!»
Вечером звонок.
Я: — Ты окончательно решил уйти из той жизни?
Л.: — Окончательно.
— Тебя ничего не может поколебать?
— Нет (уверенно). Нет
— Но дома будут переживать.
— Уже. Ты не беспокойся.
— Ты абсолютно мой?
— А чей же? Конечно. Ни о чем не думай. У нас все будет хорошо. У нас с тобой все будет хорошо.
Уехала в Одессу 20 февраля.
24 февраля
В 9 часов вечера — в Москве.
— Хорошо, что приехала. Я уже не могу весь груз держать один. Там плачут, просят остаться… добивают подруги… сделал непростительную глупость, пригласил ее в Дом кино, этим как бы обнадежил, и опять слезы, когда поняла, что все остается в силе. Я, конечно же, раздражитель в доме. Нужно съезжать. Пока квартиру не нашли. К матери не хочется…
— Лёнечка, я бы не хотела, чтоб ты сразу приходил ко мне. Как бы ты ни решил, ты должен пожить один, без нее и без меня. Некоторое время. Возможно, тебя вдруг потянет опять в тот дом, а кто знает, вдруг встретишь еще кого-нибудь…
— Ты сумасшедшая. Как ты обо мне думаешь?
— И все-таки, Лёнечка. Мне это важно.
28 утром
Пошла в церковь. Поставила 3 свечи. Попросила Господа укрепить дух троим.
Утром «Зори».[67] Отыграла больная.
В 3-30 звонок.
Л.: — Какие дела?
Я: — Хреновые. Как твоя репетиция прошла? Была?
— Да ничего нового. Звоню из театра. Вечером перезвоню. Поговорим обстоятельно. Целую.
— Целую.
Вечером: «Хочешь, буду у тебя?»
Конечно, ему трудно. И всех жалко.
Ночью: «Ты меня не любишь». Ерничает.
4 марта
Вечерний звонок:
— Есть хороших два варианта с квартирой. Сдают надолго. Надо на год, на полтора, а уж потом подальше — строить кооператив. Мне могут помочь деньгами, занять (помог впоследствии Вадим Туманов).
7 апреля
Объявилась Колумбия, где Лёня будет сниматься в к/ф «Избранные» у С. Соловьева.
А я с театром еду на гастроли в Финляндию. Отправляясь на гастроли, садимся в автобус. Лёня, провожая меня, впервые не таясь, вошел в переполненный артистами автобус и меня поцеловал. Какая образовалась тишина! Наэлектризованная тишина. Для всех — шок.
Записка Лёни:
«Любимая моя девочка!
Поезжай с легким сердцем. Я тебя очень люблю. Думаю о тебе. Волнуюсь за тебя. Заранее жду встречи. Все будет хорошо.
Целую тебя нежно.
P. S. Поцелуй Бориску[68]».
Кончается тетрадь, наступает новая жизнь.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.