IV

IV

Мы не можем восстановить маршрут, которым юный Питер из лимбургской деревни Брейгель, что подле города Бре, добирался до Антверпена, и сколько времени длилось его путешествие. Это зависит от того, избрал ли он с самого начала Антверпен своей целью или попал туда случайно после долгих странствований. И та и другая возможность одинаково вероятны; психологическая окраска их различна. Можно вообразить, что, начав рисовать в родной деревне, он услышал от кого-нибудь из бывалых людей, сколько мастеров этого дела живет в славном городе Антверпене и какие там собраны замечательные картины, и сразу же решил: в Антверпен! Тогда этот путь выглядит дорогой, по которой, нигде не задерживаясь, шагает юноша, рано ощутивший свое призвание и стремящийся к цели. Но можно представить себе, что он оставил родную деревню и родную округу, не зная твердо, куда и зачем идет, и только силою обстоятельств оказался в Антверпене.

Обе канвы одинаково искусительны для того, чтобы вышить по ним узор фантазии, но обе, увы, одинаково не поддаются обоснованию. Одно можно сказать определенно: краток или долог был его путь по времени, на этом пути он непременно должен был повидать много интересного.

Пейзаж Нидерландов необычайно густо заполнен большими и малыми городами. Брейгель никак не мог миновать нескольких городов с крепкими городскими стенами и прочными воротами, с высокими башнями церквей и ратуш, с крутыми сизовато-коричневыми черепичными крышами узких по фасаду и высоких домов. Он не мог не заметить, что горожане отличаются в этих городах и нарядом и говором и что в разных городах по-разному смотрят на пришельцев из других мест. Его деревенский говор должен был обращать на себя внимание, костюм тоже. Если путь его был долог, все это могло сгладиться, если он шагал прямо в Антверпен, он еще мог принести в волосах запах родной округи, на башмаках — пыль сельских дорог.

Глядя на карту, мы можем предположить, что на пути из провинции Лимбург в Антверпен он не миновал Льежа, Лувена и Мехельна. В Лувене, который во времена бургундских герцогов был столицей герцогства, находился университет. Брейгель мог никогда и не слыхивать, что он почитался одним из лучших в Европе, по встреча со студенческой братией, отличавшейся буйностью нрава, должна была ему запомниться. Еще Лувен гордился своей ратушей. Сейчас мы говорим о ней, что она была выстроена в стиле поздней готики, а завершена в XV веке. Брейгель не воспринимал ее в терминах истории искусств.

Подняв голову в бледно-синее небо, он следил взглядом за тем, как возносятся ввысь стрельчатые арки, как истаивает в воздухе каменная громада, как дробятся ее каменные грани. И большой собор святого Петра в том же городе и знаменитые старинные торговые ряды он воспринимал жадным зрением, как раньше воспринимал раскидистые или вытянувшиеся ввысь деревья, холмы, речные берега, воспринимал как нечто хотя и созданное людьми, но живое и целое, вырастающее из каменной почвы города.

Не менее замечательны были собор святого Павла и церкви святого Якова и святого Варфоломея в Льеже. Войдя в одну из них, чтобы помолиться перед дальней дорогой и получить отпущение грехов, он не мог не остановиться перед картинами и статуями, украшавшими ее. Льежу было что показать пришельцу.

Мехельн, или Малин, был тоже знаменит своими церквами, но прежде всего своими колоколами с бархатистым звоном и гулом, секретом которого издавна обладали мехельнские колокольные мастера. Даже в русском языке отразилась память об их искусстве в выражении «малиновый звон», что означало некогда звон колоколов из Малина. К этому городу и к возможному в нем пребыванию Брейгеля иногда приурочивают некоторые догадки. Они не лишены интереса.

На двух картинах Брейгеля изображено строительство Вавилонской башни, огромного незавершенного сооружения, устремленного к небу. Но как раз в Мехельне завершалось строительство недостроенной башни собора святого Ромуальда, которая по плану и замыслу строителей должна была достичь высоты в 170 метров, поистине головокружительной для своего времени. Быть может, пораженный ее обликом Брейгель задержался в Мехельне? Может быть, именно здесь начал он вглядываться в то, как сооружаются эти рукотворные горы?

Брейгель уже в ранних работах уверенно владел техникой живописи водяными красками. Эта техника в его времена была особенно распространена среди художников Мехельна. Может быть, и по этой причине он задержался здесь.

У каждого города были не только достопримечательности, но и свои маленькие слабости, над которыми посмеивались соседи. Мехельнцев дразнили тем, что они-де хотели погасить луну. Впоследствии на картинах Брейгеля появляются люди, которые делают эту комическую попытку. И это принимается иногда за косвенное доказательство того, что Брейгель задержался в Мехельне.

Но сколько бы ни длилось его путешествие, как бы ни был он подготовлен предварительными впечатлениями, зрелище, которое ожидало его, когда он пересек городскую черту Антверпена, вид этого поистине мирового города должны были поразить его, восхитить, оставить непреходящий след в душе.

В 1520 году в Антверпен приехал великий Альбрехт Дюрер. Дюрер к этому времени повидал уже много замечательных городов Германии и Италии. Но Антверпен изумил его. Вот несколько выдержек из его «Дневника путешествия по Нидерландам», посвященных Антверпену:

«В субботу после дня Святого Петра в оковах повел меня мой хозяин во вновь построенный дом бургомистра Анторфа [Антверпена], сверх всякой меры большой и весьма удобно распланированный, с просторными и чрезвычайно красивыми комнатами и, кроме того, с превосходно украшенной башней, огромным садом, в целом такой, что подобного ему я никогда не видел во всех немецких землях. Также там есть совсем новая очень длинная улица, по которой можно подойти к дому с обеих сторон… Также церковь Богоматери в Анторфе чрезвычайно велика, настолько, что там одновременно поют много служб, не сбивая друг друга… В церкви много священных изображений и каменной резьбы, и особенно красива ее башня. Также побывал я в богатом аббатстве святого Михаила, там имеется украшенная каменной резьбой превосходная церковь с эмпорами, я никогда не видывал подобной, и в хоре ее устроены роскошные сиденья. И в Анторфе они не жалеют никаких расходов на подобные вещи, ибо денег там достаточно. Также был я в Анторфе в доме Фуггеров, недавно выстроенном, богатом, с замечательной башней, большом и просторном, с прекрасным садом… Колонны церкви с эмпорами в монастыре святого Михаила сделаны все из цельных кусков прекрасного черного камня».

Если много поездивший на своем веку Дюрер пишет о церквах и домах Антверпена, что он никогда не видел подобного, можно легко представить себе, как все это должно было поразить воображение молодого Питера из деревни Брейгель!

Пейзаж Антверпена на долгое время останется перед его глазами. Антверпен времен Брейгеля описан внимательным путешественником, итальянцем Л. Гвиччардини. Это описание и некоторые другие источники XVI века позволяют нам отчетливо представить себе облик города. Город лежит на правом берегу Шельды, а она здесь столь широка и глубока, что самые большие корабли могут подходить к самым стенам города и разгружаться у его каменных причалов. Весь город окружен двойными крепостными стенами, между которыми находится глубокий ров. Через город проходит несколько каналов, доступных для больших и малых судов. Они и снабжают город всем необходимым. Гвиччардини явно доставляет удовольствие перечисление нескольких выразительных цифр: семьдесят четыре моста и мостика проходят над этими каналами. Двести двенадцать улиц и переулков насчитывает город и двадцать две больших и малых площади. А самая большая из этих площадей — площадь Ратуши, а самая красивая — перед зданием биржи. Четверо ворот выводят на нее, и нет в Европе площади красивее. Другая старинная площадь города получила свое имя от подъемного крана, при помощи которого разгружают большие суда. Строить деревянные дома в городе запрещено, а каменных в нем насчитывается более тринадцати тысяч! Для городского строительства существуют строгие правила: стена никак не может быть тоньше, чем след от рабочего башмака антверпенской работы.

В Антверпене несколько десятков церквей и монастырей. Главная церковь — церковь Богоматери. С ее башни открывается прекрасный вид на далекие окрестности, и тридцать три колокола звонят с ее колоколен в праздничные дни, притом самый большой только по особо торжественным праздникам.

Однако облик города определяется не только его архитектурными чудесами. Да, приезжие дивились роскошным домам нидерландской знати и патрицианских купеческих семейств, высоте церковных башен и шпилей, частично уже достроенных, частично еще строящихся и окруженных лесами, смелости строительных планов и богатству примененных материалов. Но больше всего им запоминалось живое, деятельное многолюдство города, пестрота и многоязычие толпы.

В первой половине века, то есть как раз тогда, когда Брейгель оказался в Антверпене, город был на вершине могущества, славы и преуспеяния. Для некоторых других торговых городов, гремевших в минувшие века, великие географические открытия означали катастрофу. Открытия эти изменили пути, по которым в Европу поступали товары из дальних стран. Померкла слава Венеции, закатилось могущество Генуи, ослаблены были старинные ганзейские города. Зато год от года рос торговый оборот Антверпена. Широкая и полноводная Шельда делала его удобнейшим портом для кораблей, приплывавших из вновь открытых земель. Современная английская хроника говорит, что Антверпен поглотил торговлю всех других городов. И не только городов других стран, но и старых нидерландских портов. Стихийное бедствие — обмеление реки — затруднило доступ больших судов к старинному торговому городу Брюгге. Богатый и знаменитый в XIII и XIV веках, в XVI он жил воспоминаниями о былом.

Испанские корабли, которые везли из Америки золото, корицу, перец, гвоздику, предпочитали разгружаться не в испанских портах, а в Антверпене: его не отделяли от остальной Европы горы. Сотни тяжелогруженых испанских, португальских, английских и немецких парусников подплывали по Шельде к городским стенам и выгружали на склады и рынки Антверпена драгоценные металлы и пряности, красное дерево из Бразилии, сахар и вино с острова Мадейра, ковры из Персии и Турции, шелка из Китая. Товары со всех концов света встречались на антверпенских складах. Гвоздика, мускатный орех, имбирь, черное дерево, тканые обои, парча, бархат, южные фрукты, вина, дамасские клинки, сыры, рис, слитки серебра, медная руда, изделия из бронзы, толедский бархат, рейнские вина, шерсть и сукна, оливковое масло, бумага, олово, свинец, овчины, рыба, зерно, драгоценные камни, хинин… Чего только тут не было! Один перечень может вдохновить поэта-романтика!

Бывали дни, когда у причалов Антверпена стояло по две тысячи кораблей, а по пятьсот в день входило и выходило из его порта. Ничего подобного Брейгель раньше не видывал. Высокобортные, многопалубные и многопушечные корабли, туго наполненные ветром белые паруса, резные украшения на носу и корме, разумная путаница снастей, широкие жерла пушек, узкие треугольники длинных флагов на мачтах надолго пленили его воображение, и потом они не раз возникали на его картинах и рисунках.

Купцы из Франции, Германии, Англии и особенно из Италии совершали в Антверпене неслыханные прежде по размаху и стремительности сделки, и от каждой такой сделки богател город, опередивший всех своих соперников.

Может быть, именно в эту пору в одном из других городов, оставленных им далеко позади, вспомнили и распространили по свету недобрую легенду о происхождении названия Антверпена. В незапамятные времена, рассказывали люди, на берегах Шельды жил могущественный великан. И с каждого корабля, что проходил мимо его владений, он брал половину груза, а тем владельцам кораблей, кто не желал подчиниться, он отрубал правую руку и бросал ее в Шельду. Из двух слов «hand werpen» — «бросание руки» и произошло название города, напоминающее, что его основал разбойник.

Недоброжелатели пересказывали старинную легенду и многозначительно подмигивали слушателям. Предание, что и говорить, красочное, но только по отношению к Антверпену XVI века несправедливое. Именно необычайно свободные по сравнению с другими городами правила торговли были одной из важнейших причин его расцвета. Именно они, а не только удобное местоположение, привлекали к нему иноземных купцов. Менее красочная, но более деловитая этимология «ant werf» («город на верфи») ближе к истине.

Крупнейшие торговые дома Европы — немецкие Фуггеры и Вельзеры, итальянские Бонизи и Спиноли — открыли в Антверпене свои конторы и фактории или перевели их из других городов. «Чудо-городом» называли Антверпен путешественники, а Гвиччардини восторженно восклицал: «Это прекрасно, когда можно увидеть сразу столько кораблей, изучить столько технических приспособлений, при помощи которых они управляются». Он же говорил об Антверпене, что тот «стал складом, морской гаванью, рынком и ярмаркой для всей Европы».

Большой достопримечательностью города была биржа, основанная в начале XVI века. В ее стенах толпились сотни, иногда и тысячи купцов. Здесь совершались сделки не только по образцам тканей, перца, зерна, металлов, здесь покупали и продавали долговые обязательства, здесь шла азартная игра на повышение и понижение ценных бумаг, одни купцы разорялись, другие богатели, не выходя из здания биржи, и вести об этом разносились по городу и за его пределами. Купцам нужно было знать о том, что происходит в других городах и даже в других странах: сделки зависели от военных действий, от неурожая, иногда от слухов. И в Антверпене издавался городской листок объявлений «Куранты» — первое подобие будущих европейских газет.

Город был подвержен большим потрясениям, связанным с торговлей. Однажды, когда в его гавань неожиданно вошли, завершив долгое плавание, португальские корабли, груженные метками с перцем, на бирже и в городе началась паника. Цены на перец, который лежал на складах многих купцов, катастрофически упали, разоряя и их самих и связанных с ними горожан.

Но история с перцем была лишь коротким эпизодом. Гораздо более длительные последствия имел возрастающий ввоз золота и серебра из колоний Нового Света. Драгоценные металлы и деньги, которые чеканились из них, быстро падали в цене. Революция цен, вызванная этим, потрясла не только антверпенскую биржу, но все благополучие чудо-города на Шельде. Ремесленники разорялись, толпы нищих стали заполнять его улицы и притворы его прекрасных церквей. Жестокие указы против бродяг и нищих не помогали.

Разумеется, все эти важные приметы неустойчивости, зыбкости, некоторой призрачности видимого благополучия города не сразу открылись молодому пришельцу, который был пленен Антверпеном. Пока что он видел только прекрасный город, расположенный полукругом на изгибающемся берегу Шельды, город, полный движения в жизни, лес мачт в гавани, толпу на улицах, пышные и яркие наряды иностранцев, пестро раскрашенные эмблемы цехов и гильдий, слышал многоязычный говор, любовался, изумлялся, дивился — запоминал.

Для художников этот город, как сказал один из историков нидерландской живописи, был в ту пору «средоточием устремлений в плавильным тиглем». Здесь встречались, смешивались, воздействовали друг на друга не только разные нидерландские художники, здесь перекрещивались влияния соседних стран — Германии и Франции — и стран более далеких — Испании и Италии, — с которыми Нидерланды и их искусство было связано сложными и долгими отношениями.

Вспомним имена нескольких известных художников, работавшие в Антверпене: Квентин Массейс, Ян Госсарт, Иоахим Патинир, Ламберт Ломбард, Питер Артсен, Антонис Мор, Отто Вениус.

Здесь процветала архитектура, столь поразившая вначале Дюрера, а затем Гвиччардини, здесь блистала живопись и совершенствовалась графика, здесь были представлены многие прикладные искусства. На улицах Антверпена можно было увидеть лавки, где продавали ковры с искусно вытканными сценами и пейзажами, резьбу по слоновой кости, ювелирные изделия, цветное стекло, гравюры, офорты, книги. Итальянец Никколо Пассо из Урбино основал здесь фабрику, изготовлявшую майолику по итальянским образцам. В городе выдували стекло по венецианскому способу и расписывали стекло для витражей.

Большой рынок картин, где можно было купить работу любого жанра и размера, находился на Соборной площади, а в 1540 году был переведен в одну из галерей новой биржи. Антверпен был знаменит как центр торговли эстампами. Сюда привозили гравюры из Италии и Германии, отсюда вывозили их во Францию и Испанию, даже в заокеанские колонии.

Кто знает, сколько времени Питер Брейгель бродил по улицам Антверпена, покуда не попал в мастерскую знаменитого художника Питера Кука ван Альста. Привела ли его в эту мастерскую случайность? Отправлялся ли он в Антверпен наугад или рассчитывал на ученичество именно у этого мастера? Принес ли он с собой рекомендательное письмо? Папку с юношескими опытами? Что-то ведь должно было открыть ему двери этой прославленной мастерской? Но что? Это неизвестно. Тут — белое пятно.

На основании сложных выкладок Рене Бастеляр приходит к выводу, что Питер Брейгель начал ученичество в 1544 или 1545 году, то есть около двадцати лет от роду. По другим мнениям, он мог стать учеником уже в 1540 году, то есть лет пятнадцати. И та и другая дата одинаково возможны. Скажем просто, что Питер Брейгель начал ученичество в юношеском возрасте, вероятно, между пятнадцатью и двадцатью годами.

Мы не знаем, когда он попал в мастерскую Питера Кука ван Альста, но кем был его учитель и мастер, какое место в художественной жизни Антверпена он занимал, известно достаточно хорошо, Значит, можно представить себе и то, чему мог учиться у него Питер Брейгель.