50

50

В Каракасе Маркес взял интервью у сестры лидера кубинских повстанцев, Эммы, которое было опубликовано в «Эль Моменто» 18 апреля 1958 года под заголовком «Мой брат Фидель». Сестра поведала читателям, что любимое блюдо Кастро — спагетти, он сам готовит «лучше итальянцев». «„Он простой человек, — говорит его сестра. — Хороший собеседник, а главное, умеет слушать, с неугасаемым и неподдельным интересом может слушать любой разговор“. Способность принимать близко к сердцу заботы и проблемы товарищей вкупе с железной силой воли, видимо, и есть сущность его натуры». Отметим, что после публикации интервью с Эммой кубинцы стали регулярно снабжать Маркеса информацией, которую он публиковал в журналах и газетах, где работал, порой и без согласования с руководством.

Пятнадцатого мая 1958 года в Каракас с официальным визитом прибыл вице-президент США Ричард Никсон. В аэропорту вице-президента, представлявшего администрацию Эйзенхауэра, ожидала торжественная встреча. Но когда чёрный лимузин проезжал по беднейшим кварталам, полетели бутылки, яйца, гнилые фрукты, дохлые крысы, рваные башмаки… Машину пытались остановить. На перекрёстке имени «неистового Педро и хромой ненасытной Марго» это почти удалось, и, если бы не полиция, Никсона могли выволочь и вздуть, а то и пришибить. После столь тёплой «протокольной» встречи корабли военно-морского флота США были срочно направлены к берегам Венесуэлы.

Владелец журнала «Эль Моменто» Рамирес Макгрегор написал низкопоклонническую передовицу, в которой приносил извинения и заверял лично мистера Никсона и в его лице все Соединённые Штаты в полной преданности. Подпись свою под передовицей Макгрегор не поставил. По сложившейся за последние месяцы традиции эта статья могла принадлежать перу Маркеса, который тоже подписи чаще не ставил. И Плинио с Габриелем решили в последний момент, уже в типографии всё-таки поставить под передовицей фамилию редактора. Когда сигнальный номер положили на стол перед Макгрегором, того чуть не хватил удар. Был вызван на ковёр Мендоса. Брызжа слюной, с перекошенным лицом хозяин орал на Плинио как резаный, обвинял в предательстве и терроризме, а потом, не удержавшись, бросился с кулаками. Мендоса назвал Макгрегора козлом и негодяем, послал «аль карахо» (на три буквы).

На лестнице он встретил Маркеса и всё рассказал. Тот воспринял информацию с юмором, объяснив свою улыбку, возмутившую Мендосу (мол, ты-то писатель, а мне что делать?!), что и Макгрегора можно понять, его могут обвинить в том, что он «вылизал и встал раком перед Штатами», а на них, Габриеля и Плинио, свалить вину не удастся. На следующий день Маркес тоже написал заявление об уходе. А вслед, в знак солидарности с друзьями — и большинство сотрудников редакции «Эль Моменто», даже длинноногая секретарша Лили, которую, по её словам, «Макгрегор уже затрахал». И Плинио, как делал это всегда, принялся устраивать коллег на работу — кого в газету, кого в журнал, кого на радио… Повторив крылатую фразу, брошенную секретаршей, но не столько по отношению к Макгрегору, сколько ко всей второй древнейшей профессии, Габриель сообщил, что берёт творческий отпуск на неопределённое время.

С июня по ноябрь он работал над прозой. Окончательно выправил и отточил повесть «Полковнику никто не пишет», к которой «вроде бы кое-кто кое-где» начал проявлять интерес. (За полгода до того, в декабре 1957 года, «широко известный в узких кругах» боготинский журнал «Эль Мито» («Миф») напечатал «Полковника», но публикация прошла незаметно.) Написал рассказы, которые вошли потом в предвестник романа «Сто лет одиночества» — сборник «Похороны Великой Мамы» (1962): «Незабываемый день в жизни Бальтасара», «Искусственные розы», «Вдова Монтьель», «Один из тех дней», «У нас в городе воров нет»…

Возможно, именно с рассказа о «Великой Маме», которой принадлежали «христианская мораль, валютный голод, право на политическое убежище, коммунистическая угроза, верный курс правительства, растущая дороговизна, обездоленные классы, послания солидарности…» и на похоронах которой, куда является герцог Мальборо в тигровой шкуре (как витязь у Руставели), дюжие стрелки-арбалетчики расчищают представителям власти дорогу, — начинается разрушение, как скажет Маркес, «демаркационной линии между тем, что казалось реальным, и тем, что казалось фантастическим, ибо в мире, который я стремился воплотить, этого барьера не существовало».

На похороны Великой Мамы приезжает папа римский, что казалось невероятным. Но через одиннадцать лет папа римский действительно посетил впервые в жизни Латинскую Америку и даже побывал в Колумбии.

«Когда я писал „Похороны Великой Мамы“, — рассказывал Маркес, — президент страны был высок и костляв, и, чтобы избежать намёка на его личность, я изобразил своего президента кургузым и лысым, — но штука в том, что президент, который ныне принимал папу в Колумбии, оказался, волею судьбы, кургузым и лысым».

Но отдавать себя исключительно просиживанию за машинкой сутками напролёт Маркесу ни в юности, ни теперь, когда остепенился и жена создавала условия (у неё обнаружился великий дар для совместной жизни с писателем — отсутствие женской разговорчивости, напротив, она отличалась «молчаливостью Сфинкса»), не позволял темперамент. Он продолжал обучать супругу кулинарному искусству, водил на дальние прогулки, смотрел новые кинофильмы, участвовал в деятельности литобъединения «Сардио», собиравшегося в кафе «Ирунья», где не хватало столиков, сидели на полу.

Но как ни нравилась Маркесу жизнь свободного художника — Мерседес была уже беременна. И поэтому всё настойчивее он просил друга Плинио подыскать ему «денежную работёнку более-менее по специальности». Ещё живя в Париже, Маркес высылал свои репортажи Плинио, чтобы тот пристраивал. Мендоса публиковал материалы в том числе и в изданиях крупного газетно-журнального картеля магната Каприлеса, которому эти оригинальные корреспонденции из Европы нравились. Теперь Плинио (что бы делали гении без таких!) пошёл на приём к Каприлесу, в одной из новых газет которого, «Эль Мундо», сам устроился и в красках представил Маркеса, сумевшего «буквально за двое суток удвоить тираж „Эль Моменто“». Босс сказал, что есть место шеф-редактора в одном его журнале, который необходимо раскручивать. Но поинтересовался, не смутит ли рекомендуемого писателя то, что придётся работать в журнале «Венесуэла графика», который завистники прозвали «Венесуэла порнографика». Плинио ответил, что его друга после парижской школы ничем не смутишь. И на другой день Маркес вышел на работу.

Над столом главного редактора журнала «Венесуэла графика» висел плакат: «Самая быстрая мысль — это ножницы!» Однако мысли энергичного каталонца работали преимущественно в одном направлении: конкурсы красоты, проводимые в Венесуэле повсюду (редактор и пикантными фотосессиями предпочитал руководить непосредственно). Через пару недель Маркес, на этот раз уже в качестве репортёра, ознакомился со злачными заведениями Каракаса и пригородов. Домой возвращался под утро, с красными от недосыпания глазами и часто «не в форме». Но Мерседес не роптала: целовала обросшего за сутки колючей щетиной мужа и отправлялась варить кофе. Журналы, в которых публиковались хоть и без подписи, но узнаваемые репортажи о премьерах, конкурсах красоты, ресторанах, дансингах, клубах, он жене сам не показывал. Единственным, что в именуемом читателями журнале «Венесуэла порнографика» (тогда самом популярном еженедельнике) было, по мнению Маркеса, пристойным — зарплата.

Да и кроме зарплаты, гонораров, есть определённые преимущества у корреспондента раскрученного, пусть и с явной желтизной, журнала — в этом наш герой вскоре убедился.

Вечером 18 января в редакцию вошёл длинноволосый, худощавый молодой человек в армейских ботинках. И с порога заявил, что он с Кубы, от Фиделя. Довольный произведённым эффектом, он пояснил, что прибыл в Каракас с личным поручением Фиделя Кастро доставить корреспондентов ведущих газет и журналов Венесуэлы в Гавану на процесс «Правосудие Свободы». Вылет на кубинском военном самолёте через час. Он проговорил это громко, таким «революционным» тоном, что сомнения были неуместны. Маркес бросился звонить Плинио…

.. Новый, 1959-й, год Плинио и Соледад встречали в квартире у Габриеля и Мерседес. Под утро сидели на балконе, выходящем на площадь, и поднимали стаканы с неразведённым кубинским ромом за победу революции на Кубе. По площади и прилегающим улицам раскатывали, мигая фарами, гудя на разные лады клаксонами, автомобили, переполненные людьми с кубинскими флажками, в шарфах и платках цветов кубинского флага. Всюду обнимались и целовались. Соледад сказала, что такое впечатление, будто сборная Венесуэлы по футболу выиграла чемпионат мира. Плинио ликовал, восклицая, что произошедшее в Гаване — потрясающее, эпохальное событие: маленький партизанский отряд, в котором в какой-то момент оставалось лишь двенадцать человек, как апостолов, в конце концов победил, совершил революцию! Маркес спросил, помнит ли Плинио, как они сидели в Париже на бульваре Распай с кубинским поэтом Николасом Гильеном, который, получилось, был прав. Плинио, махая руками в ответ на приветствия с площади, кричал, что прав был на все сто. Возбуждённый Маркес задавался вопросом, что, может, действительно кончилось время диктаторов: Хуан Доминго Перон пал в 1955 году, Мануэль Одрия — в 1956-м, Густаво Рохас Пинилья — в 1957-м, затем Маркос Перес Хименес, и вот — кубинский сержант-генерал Батиста. С государственной казной в восемьсот миллионов долларов и пятьюдесятью чемоданами бриллиантов Батиста драпанул к собрату-диктатору Трухильо в Доминиканскую Республику, но и тому недолго осталось. Соледад говорила, что «все эти диктаторы — необразованные, тупые. Их ставили кукловоды — земляки-олигархи, а чаще воротилы из Штатов. И вот впервые выбор сделали сами люди, притом не рабочие, на которых ссылались в Восточной Европе, на эту пресловутую диктатуру пролетариата, не крестьяне, а студенты, которые всегда мыслят свежо, по-новому — вот что важно! Во главе революции в Гаване — молодой высокий симпатичный юрист с университетским дипломом!» Плинио восклицал, что многое бы отдал, чтобы оказаться на Кубе, где решается судьба Америки. Маркес сказал, что ему кажется, что в Гаване решается и их судьба.

В первые дни 1959 года СМИ трубили — перепечатывая статьи и фоторепортажи из американского журнала «Newsweek» и прочих — о массовых расстрелах в Гаване. По сообщению корреспондента Хью Томаса, во рву гаванской крепости Аа-Кабанья, где размещался революционный трибунал, были расстреляны сотни солдат и полицейских.

…И вот вечером 18 января Маркес позвонил и проорал в трубку, что в редакцию явился соратник Фиделя и они с Плинио срочно вылетают в Гавану!