3

3

Минерва, или Мину, переводчица, филолог, внучка мультимиллионерши, дочь известных коммунистов, казнённых диктатором Доминиканской Республики Трухильо, познакомила меня с Гарсия Маркесом в 1980 году на коктейле в «Доме Америк». Классик возглавлял жюри кинофестиваля.

— Надеюсь, не будет вопросов по поводу того, что Фидель платит Габо советскими нефтедолларами и что вообще его завербовала ещё в 1957 году проститутка из КГБ?

— Клянусь! А почему ты называешь его Габо?

— Его все так зовут, как Чарли, Пеле… Пошли, а то он имеет обыкновение растворяться. Hola! — расцеловалась Мину с небожителем и представила меня, назвав почему-то (у нас был бурный роман, накануне вечером она дала мне увесистую оплеуху за то, что я назвал Ленина немецким шпионом) молодым советским журналистом в стиле маркиза де Сада, — Гарсия Маркес, с блёсткой любопытства в глазах, усмехнулся в густые чёрно-бурые усы.

— Может, в Мехико послезавтра потолкуем? — спросил он. — Я там посвободнее.

То и дело отвлекали сценаристы, режиссёры, актёры и особенно актрисы, коих представлен был ярчайший латиноамериканский букет. Улучив момент и отклеившись от толпы, он стал рассказывать нам с Мину, как впервые побывал в СССР.

— Давно это было, — сняв очки, массивные, будто с другого, более крупного лица, вытерев костяшкой указательного пальца слезинку у переносицы, вздохнул он. — Я писал об этом, я ведь тоже журналист, — напомнил чуть кокетливо. — Но мою заметку об СССР у вас, по-моему, так и не напечатали. Помню, долго тащились из Праги, в поезде было жарко, душно… Темнело. Мой приятель Плинио опустил раму окна и позвал меня — указывая на купол церкви с неземным, малиново-лиловым отблеском уже севшего за лес солнца. Поезд остановился. Возле железнодорожного полотна вдруг открылся люк в земле — и прямо из подсолнухов, как в сказке или в цирке, появились солдаты с автоматами, которыми вооружена наша колумбийская наркомафия. Я так и не узнал, куда вёл этот люк. Возможно, там была тайная подземная казарма, бункер… Первый населённый пункт в СССР, где мы остановились, был Чоп. Симпатичная русоволосая девушка в форме сообщила, что можно погулять по городу, так как поезд на Москву отправится через несколько часов. В центральном зале вокзала по обе стороны от входа стояли недавно окрашенные серебряной краской статуи Ленина и Сталина в полный рост. Русский алфавит таков, что, казалось, буквы на объявлениях разваливаются на части, и это производило впечатление разрухи… Помню, несколько человек с чемоданами и сумками ожидали своей очереди за единственным стаканом перед тележкой с газированной водой. Деревенская атмосфера, провинциальная скудость напоминали наши колумбийские деревни. Но складывалось такое впечатление в СССР, что все всё время что-то едят… До сих пор помню вкус квашеной капусты, малосольных огурцов, сала, чем так здорово закусывать водочку! С детства на меня завораживающе действовали большие числа. Но тогда потрясло всё, что у вас связано с километрами, часами, вообще измерениями — будто они другие, нежели во всём мире, фантастические! Из Владивостока на побережье нашего, омывающего и Колумбию, Тихого океана по понедельникам отправляется скорый поезд, в Москву он прибывает в воскресенье вечером, преодолев пространство, равное расстоянию от экватора до полюса. Когда на Чукотском полуострове пять часов утра, на Байкале — полночь, а в Москве ещё семь часов вечера предыдущего дня! Этот ваш Советский Союз, шестая часть Земли, с двумястами миллионами человек, говорящих на ста пяти языках, — потряс всех нас! Двадцать два миллиона четыреста тысяч квадратных километров без единой рекламы кока-колы! И с одним-единственным подпольным борделем!

— Вы были в советском борделе?! — изумился я.

— Это не самое яркое из впечатлений. Было другое: гангстер, насильник, — понизив голос, сообщил писатель. И, взглянув заговорщицки из-под кустистых бровей, коснувшись усов, шёпотом добавил: — Серийный убийца, маньяк… Он не мог заснуть, не лишив кого-нибудь невинности, как древний китайский император. Нас вообще интересовал секс, мы были наслышаны о свободной любви революции…

На этом месте автор вновь вынужден прерваться (подражая Шахразаде из любимой Гарсия Маркесом «Тысячи и одной ночи») — дабы обратить внимание к истокам, корням происхождения самого нашего героя.