Маленький Ларс и большой Триер

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Маленький Ларс и большой Триер

Вибеке Винделев познакомилась с Ларсом фон Триером во время своей работы в «Датской киностудии», где он как раз заканчивал снимать «Элемент преступления», выйдя при этом так далеко за оговоренные временные рамки и ведя себя «настолько истерично и настолько несправедливо, что он всех достал», вспоминает она. Так что было бы преувеличением сказать, что у нее сердце обливалось кровью, когда она отказалась продюсировать его следующий фильм, «Эпидемия».

– Я помню, что подумала: «Ох нет, меня действительно всерьез раздражает то, что он говорит».

Позже, когда она начала работать в «Центропе», Триер предложил ей поработать с ним на фильме «Рассекая волны», и свое боевое крещение они прошли во время подготовки к съемкам в Шотландии, куда отправились в автокемпере. Там-то Вибеке Винделев и получила первый урок сложного искусства общения с Триером. Она вспоминает, что они могли без проблем разговаривать о фильме, но переход на любую другую тему был связан с определенными трудностями.

– Ларс не умеет общаться с людьми, он инвалид в социальном отношении. Один этот его вечный саркастический тон чего стоит. Полустуденческий, вынесенный из того времени, когда нужно всегда ходить окольными путями, – говорит она.

В той поездке она одна отвечала за все. Проверяла прогнозы погоды, находила вертолетные съемки, была реквизитором, готовила еду в лагере и, по большому счету, вообще следила за поддержанием нужного ритма земного вращения, не получая за это никакой видимой благодарности. Так что, когда в один из дней она вернулась с раздобытой где-то машиной и Триер сказал ей: «Знаешь, вообще-то, когда ты здесь, все гораздо проще», она восприняла его слова как упрек. И только гораздо позже, в разговоре с Петером Ольбеком, рассказавшим ей, как Триер был восхищен тогда ее умениями, она поняла, что его замечание, по всей видимости, «было высшей степенью похвалы».

Мне, как оказывается, еще повезло получить довольно теплые впечатления от вращения в близком к Триеру кругу, в то время как Вибеке Винделев довелось в полной мере прочувствовать остроту жала режиссера, которое – и об этом упоминают многие, с кем я разговаривал, – может оставаться под кожей довольно долго. Однако, как это бывает со многими видами насекомых, карательные акции фон Триера частенько не проходят бесследно и для него самого. Как, например, та, которую он начал, когда Вибеке Винделев после десяти лет работы ушла из «Центропы».

– Она была такой общей мамой, с железным характером, – объясняет Петер Ольбек. – При ней Ларс мог позволить себе быть маленьким и странным. Поэтому, наверное, ему было так тяжело пережить то, что она больше не хотела с ним возиться. Подобные приостановления отношений находятся за пределами его понимания.

Вибеке Винделев вспоминает те почти ритуальные приступы ярости, которые – как она со временем поняла – нападали на режиссера каждый раз после окончания съемок.

– Когда мы полностью закончили снимать «Рассекая волны», ну вот буквально на следующий же день после этого, он выругал меня за то, что я не уволила оператора, Поля, при том что он сам решил его оставить, – рассказывает она. – Позже я заметила, что это происходит каждый раз, когда Ларс заканчивает работу над очередным фильмом. Каждый раз он на меня нападал, потому что теперь ему нечего было делать и он начинал нервничать.

* * *

Страхи Ларса фон Триера всегда сопряжены с ужасными трудностями и ужасной же истерией: например, когда режиссера нужно отправить куда-то в кемпере – как говорит Вибеке Винделев, «со своим домиком на спине, своим туалетом и тому подобным». Или в Каннах, когда его нужно вывести из дворца и провести огородами туда, где его подберет машина и подвезет на оставшееся расстояние. Когда нужно забронировать ему место в кинотеатре возле выхода, чтобы он мог побыстрее оттуда уйти – и ни в коем случае не наткнуться при этом на журналистов. По крайней мере, сам он утверждает, что не хочет сталкиваться с журналистами.

– Но я помню, как мы с ним однажды были в Каннах, и он мне всю плешь проел, напоминая, что последний отрезок пути он должен проехать на машине, потому что он так боится журналистов. Когда же мы вышли из машины, он вдруг перешел на противоположную сторону улицы и разговорился с журналистами, да так, что я вообще не могла его затащить на лестницу. При этом он весь сиял. Тогда я подумала – ну и ладно, это был последний раз, когда я помогала тебе этого избежать. Тебе же только того и надо на самом деле!

Я спрашиваю Вибеке Винделев, почему столько людей из мира кино вспоминают о своем сотрудничестве с Ларсом фон Триером с восхищением, и она сначала говорит:

– Ну, Ларс ведь может быть очень милым. – И продолжает, как будто слегка смущенная собственным заявлением: – Вернее, когда я говорю о Ларсе «милый», я представляю себе домашнего Ларса в окружении детей. Милый Ларс сидит дома, на нем тапочки и наверняка какие-то совершенно идиотские шорты. Или вообще трусы. И очки, и застиранная футболка. И эти его тоненькие ножки.

Иногда, тем не менее, ему приходится выходить в большой мир.

– Он много лет молился за одну нашу сценаристку, с которой у него сейчас какой-то страшный конфликт. У нее был рак груди, который потом возвращался снова и снова. И Ларс упоминает ее в своей вечерней молитве, – говорит Вибеке. – На Ларса можно положиться. Что было прекраснее всего в первые годы существования «Центропы» – это что он действительно всех вдохновлял, и делал это с огромной радостью. Он очень щедр по отношению к своим коллегам, никогда не бывает мелочным. Он очень увлечен своим делом, ну и потом, он просто дьявольски талантлив. Схватывает все на лету и тут же предлагает отличные идеи.

Есть Ларс фон Триер-профессионал, который всегда укладывается в бюджеты и сроки и мыслит как бизнесмен. Есть Триер-прагматик, который не жалуется, что одну из ролей придется отдать немецкому актеру после прихода немецких инвесторов, и который всегда находит выход из положения, когда вся группа в сборе и что-то вдруг пошло не так, как планировалось.

– Ларс всегда находит выход, и даже – после того, конечно, как хорошенько проклянет сложившиеся обстоятельства, – наслаждается теми ограничениями, которые возникают по ходу работы. И если даже ему приходится идти на компромисс, никто никогда не услышит от него сожалений по этому поводу впоследствии. Никакой горечи у него не остается, – говорит Вибеке Винделев.

Ну и наконец, есть еще режиссер Триер. Я спрашиваю Вибеке, в чем заключается особый таланта Ларса фон Триера, и она несколько секунд молчит – не потому, что не может сказать ничего хорошего, а наоборот, потому, что хочет сказать столько всего разного, что ей нужно время, чтобы собраться с мыслями.

– Ну, в каком-то смысле, во всем без исключения, – начинает она и потом, не останавливаясь, лавинообразно перечисляет все те качества, которых справедливо было бы ожидать от кинорежиссера. Почти все любят работать с Триером, потому что он действует на людей так вдохновляюще. Он умеет критиковать, не задевая самооценки собеседника, и если ты выдвигаешь десять предложений, каждое из которых Триер отвергает, он все равно делает это так, что ты чувствуешь, как будто с тобой посоветовались, говорит она.

– Он прекрасно умеет объяснять и рассказывать о своих намерениях, и, как только он убеждается в твоих способностях, он тут же начинает с большим доверием и интересам относиться ко всем твоим предложениям.

Его сценарии – это всегда событие, и не только потому, что в основе их лежит увлекательная история. В них всегда есть элементы провокации и впадения в крайности, хотя провокация никогда не является его конечной целью.

– Ларс, как мало кто другой, умеет придавать своим фильмам особое визуальное напряжение, независимо от того, кто был оператором. Кроме того, он очень оригинальный, несмотря на то, что ворует отовсюду и все, что может унести, но, во-первых, ворует из неисчерпаемого фонда, а во-вторых, комбинирует это по-своему, ни на кого не похожим образом.

Он «чертовски талантливый» маркетолог, что он продемонстрировал, например, на том симпозиуме в Париже, на котором подбрасывал в воздух бумажки с манифестом «Догмы», и, как говорит Винделев, «это единственное, что теперь помнят о том дне». И это мы еще даже не начинали говорить о том, что, по ее мнению, у него получается лучше всего: останавливать мгновения и не сомневаться в том, что у него наверняка получится рассказать именно ту историю, которую он задумал.

– Как бы там ни было, он наверняка сможет выжать из любой своей задумки что-то интересное, и благодаря этому люди вокруг него чувствуют себя защищенными. Его вера в собственную историю настолько велика, что включает в себя множество достоверных мелочей, в то время как некоторые другие режиссеры теряются при подборе цвета диванной обивки. Ларс же отлично умеет фокусироваться.

Что он умеет как деятель искусства?

Что прекрасно в фильмах Ларса – это что он транслирует картинки из состояния, в котором мы чаще всего узнаем ту или иную форму сна. Ты бодрствуешь, но при этом вдруг видишь сон наяву. Для этого ведь фильмы и создаются. Именно это отличает произведения искусства: ты создаешь нечто, способное вызвать у зрителя такие чувства, картины и ощущения, каких не смогла бы добиться обычная понятная драматургия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.