Записки врача «Скорой помощи» (1941–1944)

Записки врача «Скорой помощи»

(1941–1944)

Работая выездным врачом на станции «Скорой помощи», выезжая днем и ночью на «несчастные случаи», заглядываешь глубже в жизнь Москвы и москвичей.

С начала войны работники «Скорой» одни из первых оказывали помощь пострадавшим от фашистских бомбежек. Через несколько минут, а иногда секунд, после сигнала об аварии, машина «Скорой» со своим экипажем уже мчалась или медленно пробиралась во мраке ночи с потушенными фарами. Но искусство шофера, которому свет трассирующих пуль или разрывы снарядов освещали на мгновение путь, всегда доставляло нас к месту, где нужна была наша помощь.

Мои мимолетные впечатления о быте Москвы, о людях, их переживаниях, неприкрашенных и обнаженных, на фоне грозного военного времени, пережитого и переживаемого нами, мне казалось интересным сохранить.

Мы в среднем за сутки выезжали 12–14 раз. Ежедневно мы видели много случаев проявления героизма обычных русских людей. Так, красноармейцы и офицеры, как правило, игнорировали ушибы, ранения и шли в свою часть. «Не время сейчас болеть», — говорили они. Рабочие и работницы отказывались от госпитализации и, ограничиваясь перевязкой, порошком или каплями, шли к своим станкам. Редко приходилось слышать жалобы на лишения, ограничения, отсутствие отопления, освещения и пр. Русский народ понимает, что такое Отечественная война, и героизм его является естественным.

Как исключения, мы встречали малодушных людей, кончающих жизнь самоубийством, безвольных алкоголиков и даже военных, не понимающих своего долга. На этих «гримасах» Москвы тоже пришлось остановиться.

Исторические события записывал я только в дни своих дежурств, а потому они могли опаздывать на несколько дней в моих записках.

3 августа 1941 г.

Сегодня я приступил к своей новой работе. Я — выездной врач станции «Скорой помощи». Во дворе Института им. Склифосовского в небольшом флигеле над гаражом помещается ССП. В 3-м этаже находится оперативная часть станции. Вызовы принимаются по телефону 03 и распределяются между центральной и шестью подстанциями во всех концах города по прямым проводам.

Спорные случаи разрешает дежурный старший врач. Выписывая ордер на вызов, секретарь нажимает кнопку сигнального звонка в комнаты врачей, шоферов и фельдшеров. Врач, два брата и шофер, выходя к машине, нажимают по пути контрольные кнопки, и минуты через одну, полторы, две машина выезжает со двора.

Нажимая контрольную кнопку, врач или фельдшер сообщает этим в оперативную часть, что он вышел к машине. В специальном аппарате с секундомером в оперативной части вспыхивает маленькая лампочка. Выпуская машину из гаража, привратник в свою очередь нажимает кнопку, и тогда в аппарате вспыхивает пятая лампочка и засекается время отбытия машины.

В комнате врачей имеется пять диванов по числу дежурных врачей (можно лежать, не раздеваясь), кресла, письменный и обеденные столы, радио, телефоны.

На стене световой экран с цифрами, указывающими очередь врача. Три резких звонка. Очередной врач уходит. На экране — следующая цифра. Возвращаясь с вызова, врач тут же по внутреннему телефону сообщает в оперативную часть фамилию, имя, отчество и возраст больного, диагноз, какой вид помощи оказан и в какую больницу отвезен пострадавший.

В больнице врач дает путевку с диагнозом пострадавшего. По выписке больного из больницы путевка с больничным диагнозом возвращается в ССП. Таким образом и администрация, и врач имеют возможность проверить свою скорую диагностику. Врачи работают посуточно с 8-ми утра до 8-ми следующего утра. Обедают и ужинают здесь же, между вызовами.

Вызовов бывает за сутки на врача 8—20, а в среднем 12–14 за сутки.

Станция метро «Красные ворота». На мостовой лежит девушка с разбитой головой. Рядом с ней ящик с мороженым. Соскочила на ходу с троллейбуса, ящик перетянул — упала, голову разбила о край тротуара. В карете пришла в себя. Больно. Плачет. Сквозь слезы шепчет: «Все мороженое растает».

8 часов вечера. ВТ (воздушная тревога). Оперативная часть ССП переводится в подвальное, вполне оборудованное, помещение — КП (командный пункт). Мы его называем «Кафе». Один из дежурных врачей сидит в КП — остальным предлагается идти в бомбоубежище.

В 9 часов вечера вызов. На улице лежит без сознания женщина лет сорока. Возле нее стоит молодой милиционер. Темно.

Над головой гудят самолеты. Лучи прожекторов прорезают тьму. Выстрелы, трассирующие пули. Падают осколки. Огни везде потушены. Вдали кое-где ярко горят сброшенные с самолетов, висящие в воздухе парашютики с горящими факелами. Тихо едем. Может лопнуть шина, разрезанная острым краем осколка. В больнице больную тут же переводят в бомбоубежище.

Делаем еще два вызова. В 6 часов утра отбой. Убирают улицы, уносят осколки снарядов и стекла. Из метро выходят сонные, усталые люди. Ясное утро.

8 августа 1941 г.

Участились ВТ. Население быстро и ловко тушит зажигалки. Продукты питания труднее получить. Мороженое еще продают везде. Изящные московские кафе превратились в трактиры: исчезли скатерти, появились оловянные ложки, подавальщицы стали грубее.

Сегодня работаю на подстанции при Боткинской больнице. Оба врача подстанции мобилизованы. Уютная маленькая комната. На столе скатерть, голубенький сервиз — домашняя обстановка.

С 9-ти часов ВТ. В одиннадцать вызов в метро «Сокол». Внизу в четыре ряда на полу лежат люди, больше женщины и дети. Лежат они в определенном порядке. Каждая семья имеет свой участок. Стелят газеты, потом одеяла и подушки. Дети спят, а взрослые развлекаются по-разному: пьют чай, даже с вареньем, ходят друг к другу в гости, тихо беседуют, играют в домино. Несколько пар шахматистов, окруженных болельщиками. Многие читают книгу, вяжут, штопают чулки, чинят белье — словом, устроились прочно, надолго. Места постоянные, забронированные. По обе стороны туннеля стоят поезда, где на диванах спят маленькие дети.

В медкомнате — роженица. На носилках уносим ее и везем в роддом. В больнице спокойно, деловито переносят рожениц и новорожденных в бомбоубежище. Организованность переноски успокаивающе действует на рожениц. Нет истерик, нет криков.

В час ночи за поселком Сокол, во время ВТ, молодой монтер влез на телеграфный столб, чтобы починить порванный провод. Провод-то починил, но сам соскользнул со столба и разбил себе пятку. Очевидно, перелом. Везу на рентген. Спокойный, серьезный молодой человек. Он монтер и должен чинить провода. Темень, стрельба — это привходящие условия, которые его не касаются. То, что он не удержался на гладком столбе, — нехорошо. Таких повседневных героев у нас тысячи.

13 августа 1941 г.

За городом война еще не ощущается. Дачи, правда, пустые. Два часа дня. В карете пожилая супружеская чета. У мужа приступ бронхиальной астмы. Старушка все твердит ему: «Бросай курить, Петя. Это все у тебя от курева, правда, доктор?» Старик отмахивается от нее. Везу обоих домой в уютную, светлую комнату. Укладываем старика в постель. Ему стало легче. Старушка садится рядом и продолжает: «И все это у тебя от курева…»

10 часов вечера, ВТ. На площади пьяный мужчина попал под авто. Его держат два милиционера, от которых он отбивается. Темно. Пытаюсь обнаружить повреждения. Пьяный вырвался из рук милиционеров, ударил в лицо фельдшера, сбил с ног другого. Площадная брань. Укладываем на носилки и в сопровождении милиционера везем в вытрезвитель.

В Орликовом переулке, в маленьком домике, помещается вытрезвитель. На улице темно, но шофер знает точно место, останавливает машину у дверей. С трудом ведем больного, он упирается, ругается, вступает в драку. Дежурные милиционеры и фельдшер, люди опытные, быстро его укрощают: валят на пол, полотенце, смоченное в нашатырном спирте, вкладывается в его шапку и накладывается на лицо. Дикий крик, но он уже наполовину укрощен. Передают его двум здоровенным женщинам-раздевальщицам. Те валят его на диван и раздевают догола в одну минуту. Сзади через голову сразу снимается одежда, причем в сторону откатывается несколько пуговиц. Потом втаскивают в прохладную ванну, моют мылом и мочалкой, вытирают и покорного ведут в спальню. Голый мужчина всегда смирнее одетого, чего нельзя сказать про женщин. В спальне я его осматриваю — повреждений нет, и через несколько минут он спит сном праведника рядом с товарищами по таким же подвигам. В первой комнате все его вещи и деньги переписывают и тщательно укладывают в мешок с номером, утром ему возвращают все вещи и деньги за вычетом 25–40 рублей — в зависимости от степени его буйства. В обмен взысканных денег ему выдается квитанция: за «медицинское обслуживание».

2 часа утра. Вызов на дом. Мужчина 37 лет. Пьян. Выпил несколько бутылок «Средство от перхоти и волос»[7]. Этикетка Химфармтреста.

18 августа 41 г.

Опять участились визиты немцев. Появилось очень много бомбоубежищ. Даже на дачах строят блиндажи и рвы. На окнах белые и серые кресты. Все же стекол побито много. Благодаря крестам осколки не так сильно разлетаются по сторонам: осколки мелкие и острые, как иглы. Ремонтные бригады быстро убирают улицы от осколков.

Рабочие Москвы за ремонтом памятнику Тимирязеву, поврежденного немецкой авиацией.

Москва, 1941 г.

Сегодня один из старших врачей рассказал интересный случай на «Скорой». На Моховой, в верхнем этаже жила глухая и подслеповатая старушка лет 75. Никак не могла усвоить правил светомаскировки. По вечерам всегда зажигала свет. Ни управдом, ни милиция не могли сладить с глухой. Поздно вечером во время ВТ в ее окне снова появился свет. Выстрел в окно. Шальная пуля или часовой для острастки выстрелил. Пуля попала в голову старушке. Вызвали «Скорую». Старушка мертва. Везут в приемный покой. Раздели. Под гримом «старушки» оказался 40-летний мужчина. Этой темой воспользовался писатель А. К. Виноградов в рассказе «Три лампады».

4 часа утра. Только что кончилась ВТ. Выезжаю на окраину города, пострадавшую от бомбежки. Около восьми деревянных домов снесено, еще тлеют бревна, много ям от снарядов в поле. Бездомные сидят на тротуаре на своем убогом скарбе. В бомбоубежищах и нижних этажах обнаруживаем среди трупов шесть тяжелораненых женщин и стариков. Много легкораненых. Размещаем всех по больницам, легкораненых перевязываем на месте, и они с нашими путевками идут пешком в больницу. Мы едем в другой очаг поражения. В трамвайном парке несколько человек пострадало от фаб’а (фугасная авиационная бомба). Так фашисты бомбят «военные объекты».

24 августа 41 г.

Два месяца прошло со дня вероломного нападения на нас. Очереди в магазинах за ненормированными продуктами.

10 часов утра. Молодая девушка лет 18–20 вчера ночью упала из окна второго этажа на каменную мостовую. Девушке приснилось или показалось, что ее зовет подруга, и она, «не просыпаясь, выпрыгнула из окна». Ввиду возможной ВТ она спала одетой. Живут вдвоем с мамашей. Мамаша в проходной комнате, а девушка — в задней комнатушке с маленьким, высоко расположенным окном. Спать легли в 11 часов, а в час ночи девушку обнаружили лежащей на мостовой. Осмотр: незначительные ушибы и ссадины. Не может быть речи о падении на камни со второго этажа. По пути я ей рассказываю, как было дело, а именно: легли спать в 11. Тихохенько она вышла в 11. 20, когда мать заснула, на свидание на улицу или скверик. Свидание было короткое — к 12 надо было вернуться домой. Ночь была темная. Бежала и не заметила тротуара, упала, разбилась. А историю всю выдумала. Девушка сознается, но просит маме не говорить.

8 часов вечера. Вызывают «Скорую» и милиция, и пожарная команда. Входим в огромную комнату. В середине комнаты стоит рояль. В углу справа — диван, рядом — стол. На столе несколько бутылок, рюмок, закуски, посуда. Никакой мебели больше в комнате нет, даже стульев. На диване лежит совершенно голая женщина лет 20. Это балерина. Она курит папиросу. Лицо и руки у нее в копоти. В комнате человек 30–40 пожарных, милиции и любопытных соседей, уличных зевак.

Подхожу к Т.

Называет свою фамилию, имя, отчество.

— Сколько вам лет?

— Все равно не поверите, пишите 28 или 35.

— Где у вас ожоги?

— Нет ожогов! Мне показалось, что пахнет гарью, и я вызвала пожарных, а там почему-то вызвали вас.

— Почему вы голая?

— Я у себя дома и мне так нравится.

— А где ваша одежда?

— Вам какое дело?

Начальники милиции и пожарной команды задают ей вопрос, но она им не отвечает, а просто отплевывается — «Тьфу».

Никаких повреждений не обнаруживаю. Психической ненормальности тоже. Легкое опьянение. Начальники извиняются, я уезжаю.

1 час ночи. Молодая женщина лет 25-ти повесилась на спинке кровати. Муж мобилизован. Двое детей эвакуированы со школой. Двое малышей тут, плачут, теребят мать. Опоздали мы. Соседи берут детей, а мы увозим мать на вскрытие.

28 августа 41 г.

3 часа утра. На заводе. Ночная смена. Ученице токаря машина оторвала средний палец правой руки. Она огорчена меньше, чем мастер. Он не притворяется. Рвет на себе волосы, говорит, что это его вина. Все ученицы его успокаивают. Он любимый мастер, учитель. Много выучил токарей. «Дядя Петя», — то и дело зовут его ученицы то к одному, то к другому станку. Каждой находит он совет, утешение. Через каждые две минуты забегает он в конторку, где мы перевязываем пострадавшую. «Дядя Петя, вы меня простите, не думала я, что захлестнет мой палец! Дядя Петя, я скоро к вам вернусь!» — говорит она, прощаясь с мастером.

4 сентября 1941 г.

ВТ участились. С вечера над городом висят воздушные заградительные шары.

Упразднили сладкое к обеду.

Темно. Чуть-чуть милиционера не переехали.

14 сентября 1941 г.

8 часов утра. Воскресенье. На квартире лежит без сознания молодой человек лет 28 — студент. Пьян. Выкачиваем из желудка с полведра вина. Приходит в себя. Пьет он потому, что «на войне, на фронте неудачи». Советую ехать самому на фронт.

12 часов ночи. Тихо. Пьем чай. Д-р С. рассказывает, как его друг, старый артист, обнаружил шпиона. Человек этот отмеривал шагами расстояние от подстанции метро до углов улиц. Проделал он это несколько раз. Артист с помощью милиции его задержал и привел в комендатуру, где шпиона разоблачили.

19 сентября 1941 г.

На днях разбили театр Вахтангова. Второй раз попала бомба в старинную аптеку на Арбате. Витрины магазинов зашиваются фанерой и засыпаются песком. Город приобрел особый военный вид. Детей эвакуируют.

29 сентября 1941 г.

Пострадало много жилых домов. Нет автобусов. Участились случаи падения в предоконную яму.

29 сентября 1941 г.

Дома отравилась девушка 19 лет. Выпила склянку иодной настойки. Родители лежат в обмороке, сестра мечется по комнате, а сама больная лежит на диване без чувств. На столе письмо в Красную Армию. Оказываю ей помощь. Она «жить не хочет». Она на заводе испортила деталь (это не первый раз, ее все ругали, даже «добрый» мастер).

Переговорил с комсомольской ячейкой. Встретились в больнице. Потолковали. Потом возвращаю ей письмо в Красную Армию. В отчаянии она это письмо написала жениху в Красную Армию. Обрадовалась, что письмо не отправлено. Обещает больше таких «глупостей» не делать.

2 часа ночи. Женщина 40 лет и ее дочь 18 лет угорели. В комнате поставили жаровню с горящими углями и улеглись спать. Дежурный по дому проходил мимо квартиры, почувствовал запах угара и заметил дымок. Взломали дверь, вынесли обеих в другую квартиру. Спасли.

4 октября 1941 г.

Во всех домах масса штабов. Всюду дежурят. Чувствуется единение.

На «Скорой» некому работать. Остался еще на сутки. У всех угнетенное настроение в связи с отступлением. Но все же все твердо уверены, что окончательная победа будет за нами.

Вокзалы запружены уезжающими. На привокзальных площадях очереди с вывесками организации на шесте. Толпы людей сидят на своем скарбе. Только БТ разгоняет эти толпы на время. Наживаются носильщики, люди с тачками и воришки.

Сейчас конференция на «Скорой». Конференции проводятся по телефону. Все подстанции связаны прямыми проводами. Включают громкоговорители. Начальник станции А. С. Пупков делает доклад, передает все распоряжения Правительства и НКЗ. Иногда читает статьи из газет. Спрашивает по очереди все станции, нет ли вопросов, тут же дает исчерпывающие ответы.

6 часов вечера. Аптека продала для 3-месячного ребенка 10-кратную дозу люминала по ошибке (стандартную коробку). Филатовская больница ребенка спасла. Против аптеки возбуждено уголовное дело.

Очередь за билетами в филиал Большого театра.

Москва, декабрь 1941 г.

9 октября 1941 г.

Памятник Тимирязеву поставили на прежнее место. На днях от фашистских бомб пострадал «военный объект» — Большой театр.

В квартирах появились печки (буржуйки), а с ними и пострадавшие от угара.

В связи с угарами д-р К. рассказывает случай «Скорой».

Даем вызов к пяти пострадавшим от угара. В первой комнате окоченевший труп молодого человека в необычной позе. Труп упирается подбородком на стул, ноги на полу, одна рука загнута за спину, вторая на груди. Постель тщательно убрана, но на подушке следы засохшей слюны. В углу рассыпаны крупа и мука. В смежной комнате лежат четыре человека с компрессами на головах: молодой человек, его жена, теща и племянница. В комнате запах гари. Поза трупа (при отравлении окисью углерода он упал бы на руки, у него подогнулись бы колени), тщательно убранная постель, обстановка — все показалось д-ру К. подозрительным. Вызвал угрозыск. Оказалось: оба молодых человека не поделили продуктов, где-то добытых, и повздорили. Молодой человек из первой комнаты, холостой, лег соснуть. Второй, при помощи своей супруги, загнул ему руки за спину, перевернули и придушили подушкой. Истопили печку, устроили угар, труп положили в вышеупомянутую позу, прибрали тщательно постель и вызвали «Скорую». Анализ крови потерпевшего подтвердил предположения К.

14 октября 1941 г.

Массами уезжают люди из Москвы. Некоторые отъезжающие уверяют, что завидуют остававшимся, но у них «обстоятельства другие», например сын (лет 36!) и пр.

Начальник «Скорой» успокоил всех сразу. Он никому не разрешил уезжать. «Если придется оставить Москву, мы все уедем вместе с войсками на наших машинах. Но Москвы мы не сдадим». Все успокоились и стали работать по-прежнему. Для членов семейств работников «Скорой» были организованы эшелоны на восток.

Люди с опаской ждут «новых направлений» по газетам и радио, но все уверены в окончательной нашей победе.

По вечерам с 7 часов уже выстраиваются очереди у метро и, услышав знакомый голос Левитана: «Граждане, воздушная тревога!», устремляются вниз на всю ночь. Проснется, толкнет соседа, спросит: «Миновало? Уже было?» и снова вздремнет.

Веселые люди ищут водки. Тоже очереди. Водки стало меньше, пьяных тоже.

Любитель выпить д-р Н. на «Скорой» очень удручен. Если попадется вызов к пьяному, то Н. спрашивает его: «Где достал?» Рассказывают про него на «Скорой», что однажды его вызвали по поводу поножовщины. Была пирушка, ребята поспорили, подрались, даже ножи пошли в ход. К приезду «Скорой» помирились, пострадавших перевязали и снова сели пировать. Веселые люди уговорили д-ра выпить. Н. не устоял, выпил одну, другую, а потом самого д-ра «больные» в его карете увезли в вытрезвитель. Вероятно, все преувеличено, но что д-ра послали на освидетельствование и сделали выговор — факт.

Иногда попадаются пьяные среди военных, этих отправляем к коменданту.

10 часов утра. Вестибюль метро «Северный вокзал». На носилках в помещении милиции лежит парень лет 18. Одна нога ампутирована выше колена. Рядом с носилками костыль и палка. Парня утром выписали из больницы. Жалуется на боль в желудке. Признаков болезни не обнаруживаем. Парень просится в больницу — там хорошо. Милиция настаивает на том, чтобы его взять в больницу, мы отказываемся. Дело доходит до начальника станции «Скорой» и дежурного по городу. Наконец, договариваемся, что милиция возьмет парня в приемник, тем более что у парня четыре судимости, три привода и сейчас он отпущен досрочно. Парень прислушивается ко всем телефонным переговорам. Вдруг срывается с носилок, хватает костыль и палку и так быстро мчится к выходу, что посланный вслед милиционер его догнать не может и сконфуженный возвращается обратно.

2 часа ночи. В метро «Казанский» в вагоне ночует целая семья. Беременная женщина лет 30, двое ее детей и мамаша.

Беременную надо срочно везти в роддом. Имеем путевку в 8-й роддом. Молодая соглашается. Но мать ее устраивает скандал. «Не пущу туда. Мне далеко будет туда ездить! Везите в Сокольники!». Объясняем, что в Сокольниках мест нет, что время не терпит, что сейчас война и выбирать места не приходится. Ничего знать не хочет мамаша. Проснулись соседи по вагону, пришла милиция, персонал из медицинской комнаты. Все уговаривают мамашу согласиться. Ничего не помогает. Дочь ослушаться старухи не смеет, а старуха бушует.

У молодой схватки. Она начинает колебаться, а старуха как на всех прикрикнет: «Не позволяю ехать туда и все тут! Лучше возьму ее домой, там пусть родит. Сама буду принимать. А в 8-й не пущу, далеко мне ходить!»

Звоним в Сокольники. Принять не могут. Старуха забирает дочку домой, ругая по пути и нас, и милицию, и соседок.

19 октября 1941 г.

Какая-то тревога в городе. В пригородах снимают провода электропоездов. На привокзальных площадях давка, не пройти. Грузят вещи, чемоданы. Носильщики сваливают «мест» 30–40 на тележки и куда-то увозят «места». За каждое место платят 50 рублей и больше.

Везде одна тема разговора: куда ехать, когда едете, что везете с собой и т. д.

Заводы и фабрики отпустили рабочих. Дали аванс за месяц вперед. Выдают всему населению по пуду муки.

Метро сутки не работало. То ли ремонт, то ли срочная перевозка, а толков и слухов масса.

На базарах и на улицах продают краденые конфеты и шоколад. Говорят, будто мясокомбинат разгромлен. По улицам проходят гурты скота. По Садовой угоняют куда-то несметное количество свиней. Темные личности бродят около и тянут в подворотни свиней чуть ли не на глазах у пастухов.

Объявлено осадное положение.

Появляется приказ т. Пронина. Рабочие возвращаются к станкам. Начинают строить баррикады. Москву будем защищать. Ленинград не сдается, и мы не сдадимся!

Работаем как всегда!

8 часов утра. Старик 75 лет упал на лестнице. Ранение лица. Дом 4-этажный. Двери всюду настежь. Никого в доме нет. Старик живет наверху в маленькой клетке, рядом с кухней. Очевидно, комната для прислуги. Спрашиваем: «А почему вы не уехали, раз весь дом уехал». Слышу: «А дом-то ведь мой!»

Жил 24 года в клетке, и в размягченном его мозгу сохранилась бредовая мысль: «дом-то ведь мой!»…

9 часов утра. Мальчик 11 лет сбит машиной. Ранение головы. У мальчика в руках несколько конфет и яблок. «Тети дали, жалели меня», — говорит мальчик, — «а в театр я опоздаю, вот билет». Попал он не в театр, а в больницу.

11 часов. Массовое отравление сухим денатуратом. «Теплой» компании надо было выпить. Достали денатурат сухой. Чистят его новым способом, «испытанным». «Вонючая, вазелинообразная, фиолетовая масса из жестянок закладывается в кастрюлю. Затем надо прибавить воды, немного уксуса и ложечку валерьяновых капель. Все тщательно размешать и вылить в маску противогаза. Из трубки польется хорошая водка». Вот рецепт. А вот результат: двое пожилых мужчин лежат и корчатся от боли. Промываем желудки. Приходит соседка и зовет к своему мужу. Тот извивается от боли.

В проходной комнате обнаруживаем гр. Н. 27 лет. Он шагает по комнате и держится за живот. Это инициатор выпивки и заведующий «химией». Он советует посмотреть пятого участника попойки в соседней квартире. Тот уже без сознания. Всех перевозим в Институт на мобилизованной милиционером легковой машине. Ищем еще и находим соседнего дворника, потом еще двух пожилых мужчин. Всего 8 человек. К вечеру трое скончались, остальные в тяжелом состоянии. Поправился только самый молодой из них.

6 часов вечера. Аналогичный случай. Гражданка Н. 49 лет отравилась денатуратом. Уговаривала своего сожителя выпить. Тот попробовал — отказался. Она — привычная пьяница. Два месяца пьет одеколон. На полках масса флаконов из-под одеколона и духов. Сейчас нельзя достать одеколона. Попробовала денатурат. Больше не будет.

7 часов вечера. Старик 77 лет. Сердечный припадок. В квартире холодно. Много икон. Смесь былой роскоши с нищетой. Старик лежит одетый. На нем три костюма, несколько фуфаек, лифчиков, шерстяных платков и т. д. Припадок мог быть вызван этим укутыванием.

11 часов вечера. С моста на Комсомольской площади упал мужчина лет 45. Перелом бедра. Типичный дезертир: радуется, что теперь его не скоро мобилизуют.

24 октября 1941 г.

В городе стало спокойно. Холодно. Печушки, жаровни, электрические приборы — все на ходу.

Из пострадавших домов многие временно переезжают в квартиры эвакуированных. Население привыкает к бомбежкам и реву артиллерии.

За Брянским вокзалом забаррикадированы боковые улицы. На окраинах баррикады. Население помогает саперам переносить мешки с песком.

11 часов. Мальчик 14 лет с бабушкой переехали на временную квартиру. Детвора повела его показывать двор, игры. С качелей упал — сломал ногу.

8 часов вечера. Темно. ВТ. Воздушной волной сшибло мужчину 17 лет. Труп. Бухгалтер. При нем 9000 денег, чек на очень крупную сумму и бутылка водки.

1 час ночи. Много пострадавших от бомб. Попадания в жилые дома. Среди пострадавших двое знакомых.

29 октября 1941 г.

Большие дома окрашиваются в разные цвета для лучшей маскировки. ВТ участились. Бывает шесть в сутки.

4 часа дня. Мальчик 17 лет забрался на крышу 9-этажного дома, где гонял голубей. ВТ. Шальная пуля попала в голову. Мальчик мертв.

7 часов вечера. На улице пылает легковая машина. Еще бомба. Вскоре загорается огромное здание ЦК партии. К счастью, в доме никого нет. Пламя быстро перекидывается от одного окна к другому и из одного этажа в другой. Еще несколько бомб. Летят стекла. Воздушная волна сшибает людей. Много легкораненых. Их перевязывают тут же. Очень деятельно работают женские бригады.

Работаем в очаге поражения до поздней ночи.

4 ноября 1941 г.

Опять на вокзалах почему-то масса людей. Видел женщину с тремя детьми, которые цеплялись за ее юбку. На спине у нее два мешка. Я оглянулся, когда она прошла, и тут только заметил у нее под мышкой 2-х-недельного младенца, который висел головой вниз. Головка посинела. Окликнул ее и указал на ребенка. Остановилась, свалила мешки, ребенка взяла на руки. Остальным сунула в руки по куску хлеба. Сама заплакала.

9 ноября. 1941 г.

6 ноября — историческая речь Сталина. Москву не сдадим.

14 ноября 1941 г.

Затруднения с телефоном. Много снято, много номеров заменено другими.

6 часов вечера. На окраине сшиблен автомобилем гр. К. 46 лет. Вдвоем с женой они на тележке перевозили вещи эвакуируемых на вокзалы. Это неофициальные носильщики и могут доставлять вещи только до вокзала.

11 часов вечера. У себя на квартире лежит пьяный гр. Т. 41 года. Выпил бутылку денатурата. Многочисленная семья смотрит со слезами на глазах, как мы промываем ему желудок. Маленькая девочка подходит ко мне и просит: «Спасите папочку, он добрый, он больше не будет пить этой дряни!..

19 ноября 1941 г.

Участились автомобильные катастрофы. В этом виноваты: темнота, с одной стороны, и с другой — то, что военные шоферы не знакомы с правилами столичного уличного движения.

24 ноября 1941 г.

Граждане ездят за город. Там из-под снега откапывают мерзлую морковь и свеклу.

На улице с 5 часов выстраиваются очереди на ночевку в метро. До объявления ВТ пускают стариков и женщин с детьми.

Много случаев отравления светильным газом. Газ время от времени выключается станцией. Потребители забывают закрывать краны. Потом газ включается и наполняет комнаты, чаще ночью.

11 часов вечера. Гражданка И. 55 лет в отделении милиции упала в обморок. Она ночевала у дочери без прописки. Проверка. Протокол. После моих переговоров с начальником милиции протокол уничтожается и больная выздоравливает.

Врач Н. рассказывает: дворничиха, подметая улицу, попала под автомобиль. В больнице у нее обнаружено 9000 рублей в мешочке на груди. У артистки К., сшибленной машиной, в сумке несколько десятков тысяч рублей.

29 ноября 1941 года.

Холодно. Управдомы переселяют, уплотняют жильцов.

10 часов утра. С крыши упал мальчик 15 лет. Разбился насмерть. Когда мальчик падал, его тетка и бабушка возились на дворе, и он упал к их ногам. Мать на работе.

12 часов дня. В отделении милиции лежит в глубоком обмороке гр-ка И. 35 лет. Она научный работник. Дочь ее 16–17 лет задержана с шайкой подростков-бандитов, которые ограбили продуктовый магазин. Из больницы ее перевозят в психиатрическое отделение.

7 часов вечера. Вызов по поводу «бессознательного состояния» гр. З. 60 лет. Застаем труп. Жена принимает это сообщение очень равнодушно и огорчена только тем, что предстоит «возня с похоронами», а ей некогда.

9 часов вечера. Автомобильная катастрофа. Легковая автомобильная машина налетела на грузовик. Легковая разбилась вдребезги. На панели лежат два лейтенанта, раненные в голову. Оба пьяны. Перевязываем и везем к коменданту. Во время войны такие поступки не прощаются.

4 декабря 1941 года.

Канонада слышна вблизи. Много баррикад.

На «Скорой» велели приносить к обеду свой хлеб.

3 часа дня. Упало несколько бомб на улице. Разрушен сарай во дворе. Воронки на улице. Много стекла. Несколько легкораненых. К вечеру следов бомбежки уже нет.

11 часов. Сердечный припадок у домработницы. Хозяйка уверяет меня, что это «угар» и просит увезти в больницу. Больная рассказывает другое: хозяйка хочет ее «сплавить», довела придирками до обморока и вызвала «Скорую».

9 декабря 1941 года.

Немцы стали откатываться!!! Слышна канонада. Бомбежки участились, но все же «непобедимая» германская армия отступает.

12 часов дня. ВТ. Попадаем колесами между рельс трамвая и выбраться не можем. Кондуктора и вагоновожатые достают какие-то инструменты и помогают выбраться нашей «Скорой».

3 часа утра. Гр-ка Л. 71 года упала с кровати, ударилась виском о кованый сундук. Смерть. Дочери и зять возмущены. Мы приехали через 20 минут из-за темени. «Если б вы приехали раньше, то спасли бы ее». Осматриваю труп и доказываю родным, что старушка умерла до падения на пол, что ранение посмертное. Словом, упала потому, что умерла, а не умерла, потому что упала.

14 декабря 1941 г.

На днях «арийцы» разбомбили университет, разбили памятник Ломоносову.

19 декабря 1941 г.

7 часов вечера. Сшибли мы по пути в больницу пьяного. Берем в карету. Ушибы легкие. Пьян. Спрашиваю: «А где машина, что вас сшибла?» Ответ: «Да вы сами меня сшибли!»

24 декабря 1941 г.

Полгода войны. За водкой две очереди: мужская и женская, а то женщин отталкивают.

9 часов вечера. Молодой человек К., 17 лет. Живет один. Родители эвакуированы. В соседней комнате живет бабушка. На столе, в шкафу, на подоконнике масса книг самого разнообразного характера: тут и Ленин, и «Дифференциальное исчисление», «Критика чистого разума», «Преступление и наказание», Жюль Верн, фармокопия, сказки, стихи, французские и немецкие книги, Дарвин, Маркс, физиология растений, Золя, Брэм, Мопассан и Лукреций. Беспорядок.

К. вынули из петли. Перед этим он принял люминал в изрядной дозе, но «смерти не последовало», как он говорит. Под подушкой лежит бритва. К. решил покончить с собой. «Жить не стоит!» — твердит он. Везем в психодприемник[8]. Старый опытный врач приемника ведет с ним беседу, как с родным сыном или внуком. К. — изобретатель. Имеет несколько патентов на разные ценные изобретения. Ни в чем не нуждается. Денег более, чем достаточно. Все заботы по дому на бабушке.

Жить, учиться не хочет. «Если буду учиться, то в лучшем случае буду ученым дураком. А держать меня здесь не имеете права, так как я вполне вменяем, а своей жизнью могу распоряжаться, как хочу». Никакие уговоры не действуют на него. Его оставляют в больнице.

1 час ночи. На посту при попытке задержать хулиганов ранен пулей в живот милиционер Ч. 28 лет.

29 декабря 1941 г.

Переселяют москвичей из одних домов в другие. Консервируются дома на радость управдомам.

Начинают возвращаться одинокие эвакуированные с востока.

7 часов вечера. Гр.[9] 59 лет. Внезапная смерть. «Скорая помощь».

Основные слова хозяйки: «Ему-то ничего, может, и лучше, он одинокий, а мне-то каково? Сколько хлопот будет с ним!»

4 января 1942 г.

Новый год! Холодно! На улице перед рестораном «Арагви» вытянулись очереди. Зябнут и возмущаются, когда проходят в ресторан люди по «блату». Москвичи все-таки встречали Новый год, вскладчину.

Небо прояснилось — немцев гонят.

Сегодня день «угаров». Жаровни, печурки, костры.

14 января 1942 г.

Возвращаются москвичи в Москву. Но это единицы, а пишут письма тысячи с просьбами их вызвать. Не сладко им живется в эвакуации.

На «Скорой» стали обеды выдавать по карточкам продовольственным.

11 часов утра. Гражданка Р. 85 лет подливала керосин в горящую керосинку. Взрыв. Пожар. Сильные ожоги. Пожарные быстро потушили пожар. Прибежала дочка и на чем свет стоит ругает бедную старушку. Дети ревут. Соседи шумят. Везде копоть, вода, обгоревшие вещи…

19 января 1942 г.

Сократили количество дачных поездов. Давка на вокзалах.

24 января 1942 г.

Затруднения с продовольствием. По карточкам мало что выдают. Москвичи понимают и стойко переживают затруднения.

3 часа. На квартире труп гражданина Е. 65 лет. Огромная комната, рояль, пианино, масса картин, ковров, фарфора и пр. Е. одинок. Соседи говорят, что он форменно голодал, так как не хотел расстаться со своими вещами. Управдом хотел опечатать комнату вместе с трупом. Уговорил его ограничиться ключом до приезда властей.

12 часов ночи. Пулей в голову ранен мальчик У. 7 лет. В большой комнате живет бабушка, дочки и внук. Мать ребенка на дежурстве, муж ее — на фронте. Приехал с фронта товарищ мужа. Сестра усадила его за стол, выпили, закусили. Гость достал «наган» и стал показывать его устройство. Выстрел, крик ребенка…

Продажа дров на Кропоткинской площади.

Москва, 1942 г.

Япония бьет и англичан, и американцев.

8 часов утра. Угорела целая семья. Отец скончался, мать без сознания, а девочка лет 6 отделалась головной болью, у соседей завтракает и весело рассказывает какую-то сказку.

4 часа дня. Автомобилем сшиблена гражданка Н. 26 лет. Ушибы плеча, перелом бедра. Нашлись мерзавцы, которые сняли с нее галоши и украли сумку с деньгами и всеми продовольственными карточками на целый месяц. Она продала что-то на базаре, купила детям молоко, забежала в домком за карточками и спешила домой, где остались дети. Детей она заперла, так как дома никого не было. Муж на фронте. В больницу ехать отказалась — дети одни заперты. Везем ее домой. Дома трое ребят, старшему 4 года, а младший грудной. Перелом бедра. Украли все карточки, даже молочные. Родных нет.

9 часов вечера. В учреждении (ветеринарная лечебница) сторож поругался с дворником. Оба дежурят как пожарные. Сторож — старший по дежурству. Он пил чай и не позволил другому, как подчиненному, пить с ним одновременно чай. Обиженный стукнул «старшего» графином по голове.

4 февраля 1942 г.

9 часов утра. Вызов к гражданке Ж. 55 лет. «Отравление светильным газом». Никакого отравления нет. Родные хотели ее «устроить» в больницу. Она хроническая больная. Удобней всего через «Скорую».

12 часов утра. Аналогичный случай.

8 часов вечера. В учреждении у гражданки Я. 19 лет — маточное кровотечение. Я. утверждает, что она девушка. В больнице обнаруживается неполный аборт.

8 февраля 1942 года.

Масса возвращающихся из эвакуации. Затруднена прописка, но это никого не удерживает. Исчезла водка. Даже вытрезвители закрылись, остался лишь один на весь город. Много снега. Буксуют машины. В домах ящики с песком стоят для тушения зажигалок. Песок спасает теперь буксующие машины.

9 февраля 1942 г.

Много доноров. Все домохозяйки дают кровь.

Врач Н. вызван к девушке 16 лет. Ей приснился вкусный обед, и во сне она вывихнула себе челюсть.

2 часа дня. Гражданка Р. 67 лет попала под машину. Перелом бедра. Вызвали дочь, которая живет рядом. Прибежала дочь с внучкой и на чем свет стоит стали ругать старушку. Старушка и стонать перестала. Огрызается. «Я же не гулять ходила, а по карточкам получать».

4 часа. Вызов на рынок. Роды. Кровотечение. Гражданка С. арестована за незаконную торговлю. Гражданку тут же опрашивают и отпускают. После освобождения оказывается, что нет ни кровотечения, ни беременности.

14 февраля 1942 года.

Введен военный налог.

12 часов дня. Старушка Т. 85 лет в магазине упала в обморок. Привозим ее домой. Живет она в хорошей квартире с племянницей. Спрашиваем, почему такую древнюю старушку в магазин посылают. Племянница уставилась глазами в одну точку и по-актерски зашептала: «Я все понимаю, так нужно. Терпи, Ольга! Перенеси и это! Ольга! Терпи!» Спрашиваю, кто Ольга. «Ольга — это я! Вы ничего не понимаете! Это все делается со специальной целью. Неужели вы не видите, что мы голодаем?» «А другие как? Карточки вы ведь получаете? Обстановка у вас более, чем приличная! А у старушки в руках ведь 7 карточек».

Ольга продолжает шептать и глядеть вдаль.

Предлагаем взять старушку в больницу.

Ольга возмутилась: «Как, мою родную тетю в больницу? Никогда! Пока я жива, этого не будет! Впрочем, я ее спрошу».

Старушка наотрез отказалась куда-либо ехать.

Дети за игрой в сквере у Петровских ворот.

Москва, 1942 г.

3 часа. В котельной «горел» старик-плотник М. 73 лет. Управдом додумался топить котлы резиной (камерами и покрышками) и для этой цели мобилизовал своей властью инвалида! Сильнее «правдома» зверя нет.

2 часа ночи. У гражданина Ш. 55 лет приступ бронхиальной астмы. У Ш. жена, теща, сестра и две сестры жены. Пять женщин окружили его и пилят все время, требуют, чтобы он бросил курить. Приступ тяжелый. Больной задыхается, а должен отбиваться от пяти женщин. Лишь к 5 утра приступ ликвидирован. Больной хочет спать, но женщины покоя не дают.

15 февраля 1942 г.

Японцы продолжают наступать. Англия «открывает» второй фронт. У нас затишье.

Очереди за пивом. Стоят взрослые люди по 3–4 часа, зимой, чтобы выпить кружку пива.

Цены на продукты растут. На базарах кружка молока стоит уже 20 руб., а картофель — 35.

10 часов утра. В метро, в медкомнате в обмороке лежит молодой интеллигентный красноармеец. Интересный документ, выданный госпиталем, у него на руках: «шизофрения, психопат — годен к строевой службе».

Он приехал в Москву опротестовывать это мудрое заключение. Он киноработник. Отвозим домой. Обрадовалась сыну мать — прелестная старушка. Укладывает его в постель и идет раздувать самовар.

Самовар — это утешение. Необходимейшая вещь и при радости, и при печали.

8 часов вечера. Отрыжка прошлого! «Сшиблены машиной капитан К. и девица К.». У нее небольшая ссадина на лбу. Она пьяна и спьяну называет свой адрес. У кавалера и вовсе ушибов нет. «Зачем вызвали?» — «Не можете ли вы, доктор, отвезти нас к ней на квартиру?» После моей отповеди берет ее под ручку и быстро оба удаляются.

6 часов утра. Гражданка З. 78 лет пошла в очередь за керосином. Упала с лестницы, ушибла руку. Обступает нас толпа. «Зачем такая бабушка в такую рань и темень вышла на улицу?»

«За керосином хотела постоять», — отвечает она, и все женщины сочувственно закачали головами: «За керосином надо вставать рано!»

19 февраля 1942 года.

Теплый, светлый день. Читаем речи Рузвельта и Черчилля об открытии второго фронта. В Москве занимают квартиры эвакуированных — новый праздник для управдомов. Порайонно выключают свет на 10 дней.

Во всех учреждениях составляют списки лиц, желающих иметь огороды.

5 часов вечер». Гр-ка Ш. 23 лет лежит в аптеке. Роды. Самый верный способ легко и быстро попасть в родильный дом. Аптека сама вызывает «Скорую». Гражданка Ш. это знает: она рожает третий раз и каждый раз через аптеку.

6 часов вечера. На улице работает трактор. Тракторист К. 51 года. Сердечный припадок. Оказываем помощь, хотим везти в больницу. К. не соглашается, «в такое время оставлять ценный трактор на мальчишке». К счастью, явился настоящий сменщик.

24 февраля 1942 г.

Немецкая 12-я армия нами разгромлена. Японцы уже на Яве. Сингапур пал и в плен сдалось 70 000 человек. Комедия — Риовский процесс.

Ленинград все еще в осаде.

Нами окружена 16-я германская армия.

Союзники, благодаря туману, пропустили через пролив германскую эскадру.

9 марта 1942 г.

Японцы продолжают свое продвижение.

14 марта 1942 г.

6 часов вечера. Завмаг К. 31 года, красивый мужчина, прострелил себе грудь. В сердце не попал. Пуля застряла в легком. Тут же его жена, молодая блондинка лет 18–20. «Скажите, доктор, он будет жить? Скажите, не бойтесь, я все перенесу». Успокаиваю ее, говорю, что надо срочно его в больницу направить. Внизу она просит нас задержаться, так как забыла наверху папиросу. Губки намазаны, щечки напудрены. В Институте она вдруг громко заявляет: «Мой первый муж застрелился — так наповал сразу, а этот…» У К. в кармане письмо жены, в котором она ему дает отставку.

19 марта 1942 г.

Москвичи продолжают «загонять» вещи.

24 марта 1942 г.

На фронте «без существенных перемен».

11 часов дня. С целью самоубийства гражданка Д. выпила неизвестный яд и дала собачке. Затем взяла собачку в постель и стала ждать смерти. Соседи обратили внимание на гробовую тишину у Д. и вызвали милицию. Милиция вскрыла комнату и вызвала «Скорую». Собака шаталась на ногах, и ее пристрелили, а Д. в бессознательном состоянии, с едва уловимыми признаками жизни, увезли в больницу.

29 марта 1942 г.

По вечерам в 8 часов бомбежки. Приезжают одиночки из Ленинграда. Д-р Т. взяла на путях замерзшую женщину. В ладанке у нее 3400 руб. денег.

24 апреля 1942 г.

В Москве баррикады возобновляют.

4 мая 1942 г.

8 часов вечера. На тумбочке сидит гр-н К. 30 лет. Вызвал милиционер, потому что у К. нет никаких документов. К. совершенно здоров. Уезжаем. Милиционер говорит: «Я полагал, что он болен психически, у него нет документов, а какой нормальный человек ходит сейчас без документов?»

14 мая 1942 г.

Бьем немцев на Харьковском направлении.

8 часов утра. Двое слепых, М. 39 лет и К. 29 лет. Переходили улицу. Ученый — М. 67 лет любезно предложил им свои услуги, взял под руки… и все трое попали под троллейбус.

Смертельно ранены профессор и старший слепой… У слепого К. 189 руб. мелочи, несколько кило хлеба, много сухарей, спичек и проч. Это добыча за три часа нищенства в поезде. Старший собрал меньше — только 90 руб., так как ходит с прозой, а младший — поэт. У ученого никаких денег не оказалось.

14 июня 1942 г.

Ожесточенные бои под Харьковом и Севастополем.

9 часов вечера. Инженер-капитан К. 28 лет приехал в Москву на несколько дней. Жена обрадовалась, созвала гостей. Обед, ужин, выпивка. Веселое настроение. Жена заводит патефон. К. с товарищем идут в смежную комнату, Комната маленькая. У стены кровать, у другой — диванчик, на полу коврик. К. садится на кровать, а товарищ на диван. Не успела жена завести патефон, как раздался выстрел. К. с простреленной головой лежит на коврике. Мы прибыли через пять минут. Выстрел в левый висок, выходное отверстие справа, пониже виска. Есть следы ожога порохом. К. — не левша. Выстрел из револьвера, принадлежащего К. К. еще жив. Берем в больницу. Под ним в луже крови — браунинг. Убийство или самоубийство?

Мотивов для самоубийства нет. К. с женой очень дружно жили. Соседи очень их любили. Трудно допустить, чтобы правша стрелял левой рукой, да еще сверху вниз. Мотивов для убийства еще меньше. Товарищ К. говорит, что К. шутил и почему-то приставил револьвер к левому виску.

Картину для следствия мы испортили, так как К. был еще жив, но сделать ничего не могли. По дороге в больницу К. скончался.

24 июня 1942 г.

Год войны.

Тобрук пал. Севастополь все еще геройски обороняется. Второго фронта все еще нет.

14 августа 1942 г.

Все ездят в Малаховку. Там рынок. Настоящая Сухаревка прошлых времен. Чего тут нет? И живые куры, и бараны, и мясо, и зелень… Тут же продаются и продовольственные карточки… Стопками продают водку, дают закуску: грибы, кусочки селедки, пироги и проч.; продают вещи: и пиджаки со спины, и сапоги с ног, и мыло, и папиросы поштучно и пачками… Настоящее столпотворение…

Цепочкой стоят старушки и держат в руках и чайники с отбитыми носиками, и открытки, и куски шоколада и сахара, замочки, гвозди, статуэтки, графины… всего не перечислишь…

Собирают людей на лесозаготовки.

В Зарядье, в старом допетровском доме, упала с лестницы одноногая инвалидка К. 56 лет. Она развешивала белье. На фронте у нее шесть сыновей. На стене карточка. Она сидит, окруженная шестью сыновьями. А теперь она совсем одинока: троих убили, а трое воюют.

5 часов утра. На дворе в нижнем белье обнаружен труп гр. Б. 30 лет. Упал, очевидно, с балкона третьего этажа. С вечера он с женой выпивал. Выпили хорошо. Жена заметила только сейчас, что мужа нет. Стала искать и нашла во дворе труп. Вероятно, он вышел на балкон, его тошнило (обнаружены рвотные массы под балконом). Пьяный, он перегнулся через перила и свалился вниз.

4 сентября 1942 г.

Черчилль посетил Москву. Второго фронта все еще нет. Эвакуированные возвращаются в Москву.

12 часов дня. На Пятницком кладбище над могилой жены повесился мужчина лет 55. С большим трудом через час вернули его к жизни. Везу в больницу, пишу записку, что он находится в бессознательном состоянии. Администрация направляет мне вопрос: «Жив он или нет?» Отвечаю, что мертвые редко бывают в бессознательном состоянии.

4А октября 1942 г.

Бои на улицах Сталинграда. Второго фронта еще нет.

9 часов вечера. Интеллигентная женщина К. 40 лет получила извещение о смерти на фронте единственного сына 18 лет. Глубокий обморок, сердечный припадок.

В комнате на стене много карточек мальчика и много выпиленных им рамок.

Входит военный с двумя ромбами. Никого ни о чем не спрашивает. Постоял в дверях в оцепенении несколько минут, стряхнул слезу… Твердым, военным шагом подошел к кровати, опустился на колени, взял за руку… молчит…

24 ноября 1942 г.

Немцы откатились. Отбит Сталинград и Орджоникидзе.