Изгнание

Изгнание

В 1973 году мне исполнилось 73 года. Но я была здорова, энергична, работоспособна, и, как говорили, у меня хватило бы сил на создание еще одной библиотеки. Я, конечно, понимала, что пора уходить на пенсию, и искала себе замену. Но, к сожалению, в то время я не могла предложить достойного кандидата на пост директора Библиотеки. Мой молодой заместитель Галина Ивановна Лукасевич была тяжело и неизлечимо больна, а того, кто мог бы меня заменить, не устраивала низкая зарплата.

В конце 1972 года я почувствовала, что Министерство культуры СССР начинает нагнетать обстановку вокруг меня и Библиотеки: все, что делается в Библиотеке, — плохо, развивается она не в том направлении, кадры "засорены" и т. п. Начались и провокации. Так, 7 ноября 1972 года, в день годовщины Октябрьской революции, меня ночью вызвали в Библиотеку. Что случилось? А случилось очень серьезное по тем временам ЧП. По краю крыши Библиотеки, со стороны высотного дома на Котельнической набережной, был расположен светящийся лозунг "Да здравствует марксизм-ленинизм — вечно живое интернациональное учение!" Той ночью была вывернута часть электролампочек в слове "интернациональное", и лозунг получил "вредительскую" направленность: "Да здравствует марксизм-ленинизм — вечно живое национальное учение!" Об этом тут же сообщили в МК партии, а в первый послепраздничный день об этом уже знали в ЦК. Все понимали, что это явная провокация. После праздников я спросила библиотечного офицера госбезопасности (работника КГБ): "Что произошло?" Он ответил: "Маргарита Ивановна, я даю Вам честное слово, что мы к этому непричастны. Это что-то местное. Буду выяснять". Через некоторое время выяснилось, что лампочки выкрутил библиотечный плотник за две бутылки водки, полученные от начальника отдела кадров Библиотеки — ставленника Министерства культуры. Дело с лампочками замяли, никто не захотел заниматься расследованием, да и некому было — все кадровые нити в Библиотеке были в руках министерства.

Я чувствовала, как вокруг меня сгущается тяжелая атмосфера тревоги и страха. Например, как-то вызывают меня в Министерство культуры и спрашивают: "…Что это у Вас в кабинете антифашистской литературы завелась антисоветская литература? Что это там за материалы какого-то Романа?" А в Кабинет была передана уникальная коллекция книг, брошюр, газет, журналов, листовок, писем и других материалов французского движения Сопротивления Жоржем Романом. Быть может, единственная в мире. Среди книг были и книги русских эмигрантов — участников движения. На них-то и намекали. Осадок остался нехороший — вспомнила 1937 год.

Окончательно я поняла, что есть кто-то желающий занять мое место, когда неожиданно в апреле 1973 года Библиотеке был дан официальный статус научного учреждения. А было это так. Многие годы, особенно последние, я решительно добивалась для ВГБИЛ статуса научного учреждения, что было справедливо и позволило бы, подняв зарплату, привлечь в Библиотеку видных ученых. Это зависело от Государственного комитета по науке и технике (ГКНТ), где заместителем председателя был Д.М.Гвишиани, зять председателя СМ СССР А.Н.Косыгина. ГКНТ неизменно отказывал в этом. Однако в апреле 1973 года ГКНТ неожиданно дал ВГБИЛ статус научного учреждения, а значит, и повышение ставок зарплаты. Я, конечно, поняла, что это сделано под кого-то, кто претендует на мое место. Так оно и было — понадобилось место для дочери АН.Косыгина — Л.А.Гвишиани-Косыгиной, и зарплату подняли для нее. Стало ясно — мне давали понять, что мне не место в Библиотеке. В мае 1973 года Гвишиани-Косыгина была назначена директором ВГБИЛ. Меня, несмотря на мое 52-летнее руководство, в непозволительно грубой форме выгнали на пенсию, позолотив пилюлю обещанием оставить в штате для работы над историей ВГБИЛ, но и это не было выполнено. Новый директор не включила в план мою работу по истории Библиотеки и не оставила меня в штате.

Создавшуюся тогда обстановку я описала в письме к Мусе Минкевич:

Москва, 30 апреля 1973 г.

Мусенька милая! Я давно тебе не писала — уж очень тяжелое для меня время пережила. С 4-го мая сдаю Библиотеку новому директору и перехожу на пенсию. Остаюсь в Библиотеке для сбора документации и фактических материалов для написания истории ее развития за 52 года. <">

Форма моего ухода была ужаснейшей. В письме трудно описать. 9 марта меня пригласил заместитель министра культуры. У него уже были мои недруги — министерские кадровики. Вначале, волнуясь, зам. министра предложил мне уйти на пенсию и с честью меня проводить. Я отказалась сама подать заявление, так как считаю, что нет оснований, даже возрастных, уходить в полной форме работоспособности на пенсию. Тогда начальница Управления кадров Министерства (подруга Е.А.Фурцевой) стала мне угрожать. "Снимем за ошибки!" Я ответила, что если они были, то вряд ли год назад Библиотеке дали бы орден. Получилась перепалка. Зам. министра, чтобы разрядить атмосферу, предложил перейти мне в Библиотеке же на другую работу. Я, конечно, согласилась. Тем более что это соответствовало моим планам (подготовить историю Библиотеки за 52 года). Но совершенно неожиданно начальница Управления кадров заявила: "…работа в ВГБИЛ для Вас исключена, а если надо трудоустроиться, то я это могу сделать в других библиотеках". Я до того была сражена, что не смогла ничего сказать. Окончился разговор тем, что я должна в 2-недельный срок сдать дела своей заместительнице. "Преемника на директора пока нет", — заявила начальник Библиотечного управления Министерства культуры, хотя я прекрасно понимала, что уже есть, но не знала кто. Как я дошла домой — не знаю. По дороге встретила знакомого и, рассказав ему, разревелась. Это первая часть.

Затем, взяв себя в руки, я многим звонила, ездила, говорила. Все были на моей стороне, возмущались формой, но… помочь никто не помог. И через неделю у меня был сильный сердечный приступ. Врач мне сказал, что если я хочу остаться в живых, то чтобы бросила немедленно бороться и перешла бы на пенсию. Я внутренне согласилась, но заявления все же не подала. Это вторая часть.

Выйдя после бюллетеня на работу, увидела, что отношение этих же самых людей сильно изменилось. Толи испугались моей болезни, то ли сказал кто-то "сверху", — Но в результате передали мне, что работать в Библиотеке могу, как и хотела, союзную персональную пенсию будут, просить и передавать дела буду непосредственно новому директору, а не через моего заместителя. Как видишь, все хорошо, но осадок остался горький. Конечно, результатов еще нет и рано радоваться. А уходить после 52-х лет не по своей воле — тяжело. А форму хулиганскую мне не забыть никогда. Уж очень несправедливо. Вот и третья часть.

* * *

5 мая 1973 г.

Вчера начала сдавать дела новой директрисе. Легче стало на душе. Думаю, что передаю Библиотеку в хорошие руки. Она произвела чарующее впечатление. Вчера провела одна с ней целый день — рассказывала о Библиотеке и показывала Библиотеку. О людях ничего не говорили. Мнение ее о дальнейшем развитии Библиотеки совпадает с моим. Только бы не разочароваться и не ошибиться. Как-то сразу успокоилась. Ты первая, которой я пишу подробно и откровенно. Очень хотелось бы поговорить и посоветоваться в дальнейшем. Как будто перспективы развития Библиотеки хорошие. Нам повезло. Она — культурный, образованный человек, кандидат исторических наук.

Крепко тебя целую. Рита.

Но, к сожалению, я ошиблась, увидев в первую нашу встречу только одну сторону Л.А.Гвишиани-Косыгиной. А другая сторона для меня оказалась страшной. Я ужаснулась, когда на второй день нашего общения, в момент, когда я вынула ключи и хотела открыть свой сейф в кабинете, Гвишиани-Косыгина попросила отдать ключи ей. Я отдала, еще не понимая, что за этим последует. А последовало моментальное изменение выражения лица — из довольно приятного в высокомерное и жестокое. А затем — слова: "Я забираю ключи от сейфа. Сейф и его содержимое не ваша собственность, а государственное имущество, и вам там делать нечего". Я так была потрясена случившимся, что вышла из кабинета не попрощавшись. Я была раздавлена. Больше я в бывшем моем кабинете не была, ни при ней, ни после нее. Как верна пословица о волке в овечьей шкуре! В сейфе остались и некоторые мои личные вещи. Это событие вывело меня из равновесия.

Но я все же надеялась и даже была уверена, что смогу и на пенсии быть полезна своему детищу. А вышло все не так. С первых дней, как сдала дела, я оказалась как бы "в изгнании", в атмосфере недоверия и подозрительности. Страх сдерживал многих сотрудников от общения со мной, вскоре я перестала существовать и для внешнего мира: меня не приглашали ни на Библиотечный совет Министерства культуры СССР, ни на заседания других советов, членом которых я состояла, не говоря уже о ВГБИЛ. Куда я ни обращалась, поддержки мне никто не оказывал. Затем и общественные организации, в которых я принимала активное участие, отодвинули меня в сторону: Союз советских обществ дружбы, Общество "СССР-Дания", редколлегия журнала "Иностранная литература", Национальная комиссия по делам ЮНЕСКО в СССР и другие. В это тяжелое для меня время лишь ИФЛА не отвернулась от меня и на 39-м конгрессе в Гренобле присвоила мне звание "Почетный вице-президент ИФЛА".