1979 год: все в последний раз
1979 год: все в последний раз
Если сравнить 1979 год с другими годами в биографии Тито, то можно сказать, что он ничем особым не выделялся. Но почти все, что он делал в этот год, он делал последний раз в своей жизни.
Год начался тревожными сообщениями из Кампучии (название государства Камбоджа в 1976–1989 годах). В 1975 году к власти в Камбодже пришли «красные кхмеры» во главе с Пол Потом. В стране установился режим жесточайшего террора против большинства населения, в результате которого к 1979 году было уничтожено почти 3,5 миллиона человек.
У «красных кхмеров» были напряженные отношения с соседним Вьетнамом — в основном из-за пограничных споров. Армии обеих стран совершали рейды в глубину чужой территории. В январе 1979 года вьетнамские войска, начав большое наступление, заняли столицу Кампучии Пномпень и свергли режим Пол Пота.
Этот региональный конфликт, однако, разросся до масштабов международного. За Вьетнамом стояла Москва, за «красными кхмерами» — Пекин. Обстановка в мире резко обострилась. Несмотря на то что вьетнамцы, свергнувшие Пол Пота, сразу же начали рассказывать всему миру об ужасах режима «красных кхмеров», большинство членов ООН осудили «вьетнамскую агрессию». В общий «антивьетнамский фронт» объединились США, Западная Европа, Китай и Югославия. Главную роль в этом сыграли геополитические соображения — опасения, что Советский Союз с помощью Вьетнама расширяет сферу своего влияния в Азии.
В начале 1979 года в Югославии началась жуткая паника. В газетах открыто писали, что после Кампучии советские войска войдут в Югославию. Население скупало продукты в магазинах. Зачем вся эта паника была нужна Тито? Вероятно, угроза «советского вторжения» должна была сплотить общество вокруг вождя и его соратников. Этот способ придумал не Тито, но он его использовал не раз.
То, что сам Тито не верил в возможность советского вторжения, косвенно подтверждает хотя бы тот факт, что в самый разгар паники он отправился в очередной длительный заграничный вояж. За две недели Тито посетил Кувейт, Ирак, Сирию и Иорданию, в то время как в Югославии «психоз опасности» по-прежнему не утихал.
Пока Тито был на Востоке, 10 февраля 1979 года умер от рака кишечника его ближайший соратник и один из возможных наследников Эдвард Кардель.
К концу жизни Кардель превратился в пессимиста. На XI съезде СКЮ он буквально шокировал делегатов, когда произнес речь о том, что положение в Югославии напоминает ситуацию накануне революции. Да и в частных разговорах автор трех конституций и множества законов Югославии, один из главных теоретиков «самоуправленческого социализма» теперь говорил, что «наша система страшна и ошибочна»[784].
Когда Кардель умер, Тито был в Дамаске. Он заявил, что «глубоко потрясен известием о смерти нашего дорогого товарища Эдварда Карделя», с которым его связывали четыре десятилетия «труда и борьбы на тяжелом и честном революционном пути», и что в его лице он всегда имел «надежный оплот». Но это заявление выглядело казенным и сухим. Странно, что Тито не смог найти более человеческих слов на смерть своего друга.
В Югославии был объявлен трехдневный траур. 12 февраля Кардель был кремирован, а на следующий день урну с его прахом захоронили на кладбище Народных героев в Любляне. Тито на похороны не успел — он приехал только 14 февраля.
16 мая Тито прибыл с дружественным визитом в Москву. При встрече они с Брежневым расцеловались как старые друзья.
Тито было 87 лет, Брежневу — 73. У обоих — серьезные проблемы со здоровьем. Но югославский президент казался по крайней мере не старше советского генсека. Тито видел состояние Брежнева, и чисто по-человечески ему было жаль своего советского коллегу. «Не хотел бы я, чтобы и со мной случилось такое», — заметил он, когда югославы были одни. Брежнев уже был серьезно болен и после двух рюмок с трудом улавливал нить беседы. По правилам этикета главы государств обмениваются речами в конце обеда, под шампанское. Но служба протокола решила сделать это в самом начале трапезы — учитывая состояние генсека. Тито все понял и виду не подал. Но и тогда Брежнев два раза прочел один и тот же текст. Он смотрел непонимающими глазами на бумажку, но не догадался ее перевернуть[785].
Впрочем, когда Брежнев начинал вести себя вполне адекватно, между ними разгорались споры. Брежнева возмущали антисоветская кампания в югославской печати и спекуляции на тему о возможном советском нападении на Югославию. Из последних сил он снова (в который уже раз за последние годы!) довольно резко сказал Тито: «Как Верховный главнокомандующий я официально заявляю, что нет никаких, ни учебных, ни реальных, планов нападения на Югославию». Тито сделал вид, что на этот раз уж точно поверил ему.
Не обошлось и без «обязательного номера» программы. Для югославского лидера была организована «царская охота» в подмосковном охотничьем хозяйстве Завидово: Брежнев и Тито стреляли оленей и кабанов. Тито получил в подарок ружья, инкрустированные драгоценными камнями. Потом, во время очередного застолья, гость и хозяин говорили и о положении в коммунистическом движении. Москву тогда очень беспокоило сближение Тито с «еврокоммунистами». «Ну что ты, Иосиф (Брежнев называл Тито именно так. — Е. М.), связываешься с этими пацанами? — укорял Брежнев. — Они же жизни не знают, а пытаются нас поучать. Придумали там какой-то „еврокоммунизм“. Ни черта он не стоит». — «Какой там „еврокоммунизм“? — делано удивился Тито. — Нет и не может быть никакого регионального, местечкового коммунизма. Он един и всеобъемлющ. А „еврокоммунизм“ — это евроглупость». — «Верно, Иосиф, дураки они, — подхватил Брежнев. — Учиться им еще и учиться». Председатель КГБ Андропов распорядился, чтобы эти слова Тито стали известны лидерам «еврокоммунизма»[786]. Они поняли, что он не присоединится к «еврокоммунизму» — маршал и здесь решил остаться сам по себе.
В государственных делах Тито встретил свой официальный день рождения: 25 мая 1979 года ему исполнилось 87 лет. Все было, как обычно: праздничные выпуски газет, песни, стихи. Утром — поздравления от соратников и пионеров, которые тоже спели ему песни о нем самом. Вечером — торжества по случаю Дня молодости на стадионе ЮНА. Тито видел церемонию празднования своего дня рождения последний раз в жизни.
Эхо праздничных торжеств еще катилось по всей Югославии, а Тито снова отправился в путешествие. 28 мая он поехал в Алжир. Затем — в Ливию. Потом посетил Мальту. После Мальты он почувствовал себя уставшим. «Все. Больше никуда не поеду. Надоело мне все», — заявил он. Но эта минута слабости быстро прошла.
14 августа Тито дал большое интервью газете «Борба» — одно из последних в своей жизни. Разговор шел в основном о проблемах движения неприсоединения[787]. Тито был единственным из основателей неприсоединения, кто еще оставался в живых, и ситуация, сложившаяся с его детищем, тревожила его. Все больше амбиций и претензий на лидерство в движении заявлял Фидель Кастро. Тито опасался, что если не-присоединившиеся страны поддержат Кастро, то со временем движение превратится в сателлит Москвы и потеряет свой авторитет «третьей силы» в мире.
Опасение за судьбу движения было так велико, что Тито в конце августа 1979 года, вопреки запрету врачей, полетел в Гавану, где должна была открыться VI Конференция глав государств и правительств неприсоединившихся стран.
Конференция прошла в острых дискуссиях между приверженцами двух линий. Кастро требовал осудить Китай — за его интервенцию во Вьетнам. Однако Тито настаивал на том, чтобы движение осталось нейтральным. У него в этом вопросе были и личные интересы: Югославии только-только удалось нормализовать отношения с Китаем.
В тот же день, когда Тито прилетел на Кубу, его посетил Кастро. Разговор между ними продолжался долго, но к единому мнению они так и не пришли. Разногласия между ними проявлялись и в ходе заседаний. Например, Кастро предложил исключить Египет из движения неприсоединения за то, что он заключил мирный договор с Израилем. Когда об этом узнал Тито, была уже глубокая ночь, но он сразу же приехал на заседание и попросил слова. Кастро сказал, что перед ним записаны еще 13 человек. Но все вдруг стали уступать Тито свою очередь. Югославский президент взял слово и повернулся к Кастро: «Ты хочешь уничтожить Неприсоединение. Египет — один из основателей движения, это суверенная страна, и она имеет право заключать договоры с кем угодно. Если эта конференция закончится без заключительного документа, я в следующем году соберу конференцию в Белграде, но тебя там уже не будет!» Тито аплодировали почти 15 минут. Кастро был вынужден уступить — Египет остался членом движения неприсоединения.
На следующее утро началось пленарное заседание, и на нем президент Гвинеи Секу Туре больше 20 минут говорил об «огромной роли президента Тито в деле неприсоединения». Когда он закончил свою речь, со своих мест встали все 110 глав государств и правительств и устроили Тито получасовую овацию. «Было впечатление, будто все происходит на нашем партийном съезде», — вспоминал один из членов югославской делегации[788]. Кастро аплодировал вместе со всеми. Несмотря на их разногласия, он уважал Тито и отдавал ему должное.
Последнее заседание конференции, на котором должна была быть принята заключительная декларация, началось в 9 часов вечера 7 сентября. В итоге заключительная декларация получилась именно такой, какой хотели ее видеть Тито и его союзники.
Конференция в Гаване стала, по сути, «лебединой песней» Тито. Но пока его ждал обычный рабочий график президента страны. 23 сентября Тито торжественно открыл памятник Рабочему батальону, который 29 ноября 1941 года прикрывал отступление партизан и Верховного штаба из Ужицы к Санджаку. 2 октября он выступил на торжественном открытии 34-й сессии Международного валютного фонда, Международного банка реконструкции и развития и Международной финансовой корпорации, которая проходила в Белграде. 11 октября принял президента Италии Сандро Петриньо.
Конечно, Тито в этом году находил время и для отдыха, в том числе и для своей любимой охоты. Осенью он убил самого большого в своей жизни медведя — его вес превышал 400 килограммов.
15–18 октября Тито провел в Косове. Он передвигался только на бронированном «мерседесе», еду для него готовили личные повара. Тито должен был встретиться с делегацией косовских сербов, но по соображениям безопасности на этой встрече не появился, послав на нее вместо себя одного из сербских руководителей[789].
Внук Тито Иосип (Йошка) в это время служил в антитеррористическом подразделении, обеспечивающем безопасность президента, и сопровождал своего деда в этой поездке. В Косове, говорил он, происходили многочисленные антититовские провокации. Например, косовары привязали портрет Тито под хвостом у осла и водили его по улицам[790]. Тито, по словам его внука, раньше получал тщательно отобранную информацию о событиях в крае и только во время этой поездки осознал, какая опасность грозит Югославии от местных сепаратистов.
Впрочем, поведение Тито в Косове не подтверждало этого рассказа. Он сделал несколько довольно спокойных заявлений о том, что укрепление отношений с Албанией стало бы важным вкладом в дело стабильности в Косове. «Важным фактором в этом сотрудничестве, — заметил Тито, — является многочисленная албанская народность в Югославии, а она могла стать таковой только потому, что ее конституционное положение позволяет ей быть хозяином своей судьбы и своего будущего»[791].
Через две недели после поездки в Косово Тито отправился в Румынию. Там он находился со 2 по 4 ноября и вел переговоры со своим невольным союзником Чаушеску.
Между тем положение в стране становилось все серьезнее. 7 ноября на совместном заседании Президиума СФРЮ и Президиума ЦК СКЮ огласили экономические и финансовые итоги года. Они производили мрачное впечатление. Если с 1960 по 1970 год рост производительности труда составлял 4,9 процента в год, то с 1971 по 1979 год —2,3 процента. При этом личные доходы граждан за последние пять лет увеличивались на 30 процентов быстрее, чем рост производительности труда. В 1978 году экспорт мог покрывать лишь 49 процентов импорта. За счет чего же тогда росли личные доходы? Ответ — в следующих цифрах. Внешняя задолженность страны выросла за 10 лет почти в 7 раз — с 2,1 миллиарда в 1970 году до 14 миллиардов долларов в 1979-м.
20 декабря Народный банк Югославии под грифом «Государственная тайна!» прислал Тито информацию о положении дел во внешней торговле. Положение почти катастрофическое, говорилось в ней. Негативное торговое сальдо в 1979 году может поставить рекорд — превысить три миллиарда долларов. Экспорт в стагнации, валютные запасы страны тают. В 1977 году граждане сняли со своих валютных счетов для поездок за границу и заграничного шопинга 700 миллионов долларов, а в 1979-м —1,2 миллиарда долларов. И хотя число иностранных туристов в Югославии растет, валютные доходы не увеличиваются. Это означает, что валюта «утекает» из страны[792].
Эти итоги года стали на самом деле итогами 35-летнего правления Тито. Понимал ли это он сам? Не мог не понимать. «В последние годы жизни мне часто казалось, что Тито находится в плохом настроении, — вспоминает его переводчик Иван Иваньи. — Я бы сказал, что он как будто снимает маску, которую носил, когда выступал перед общественностью. Тогда я думал, что причина в физических болях, которые он испытывал. Сейчас же я уверен в том, что он предвидел распад Югославии и дела всей своей жизни и не знал, что предпринять, чтобы предотвратить это. Он располагал гораздо большими, чем другие, данными о положении в стране и благодаря своему жизненному опыту и политическому инстинкту предчувствовал беду. Когда он повторял „берегите братство и единство как зеницу ока своего“, мне эта фраза казалась слишком пафосной и лишней — разумеется, будем беречь! Сейчас же я думаю, что это был последний крик его души»[793].
Во второй половине декабря Тито приехал в Караджорджево. Здесь, как сообщают официальные биографические хроники маршала, он несколько раз встречался с высшими военачальниками страны. Бывший генерал ЮНА Бранко Йеркич вспоминал, что Тито плохо себя чувствовал и с трудом ходил, хотя в разговоре оставался тем же. Он действительно говорил о трудном положении в стране. Особенно Йеркичу врезались в память слова президента о том, что ситуация в Югославии похожа на ту, что была перед войной, в 1941 году, и что в ближайшее время может разразиться серьезный военный конфликт в Азии, но у агрессора в этом конфликте не будет шансов на победу.
Тогда, утверждает Йеркич, еще никто из югославских военных не знал, что Советский Союз на днях введет свои войска в Афганистан. Слова Тито выглядели настоящим пророчеством[794].
Шел разговор и о сложной ситуации в мире. Генералы докладывали Тито, что Запад рассчитывает втянуть Москву в новый этап гонки вооружений, чтобы СССР экономически продержался максимум до 1990 года (эти расчеты, кстати, практически оправдались).
«Не думайте, что я вообще исключаю возможность войны, — заметил в этом месте Тито. — Не исключаю. Мне кажется, что все идет к этому… Поэтому наши граждане и бегут из страны с валютой, чтобы успеть ее потратить, а то пропадет», — пошутил он.
В один момент военные забеспокоились по поводу состояния Тито: «Вы устали, товарищ президент. Почему бы вам не прилечь?» — «Если тебе, Никола, хочется спать, так иди и ложись! — ответил Тито. — А я пойду в постель, когда захочу!»[795]
В конце встречи Тито сказал: «Армия, во-первых, должна сохранять тот статус, какой она имеет сейчас, а во-вторых, должна быть бдительной — не только по отношению к внешней угрозе, но и к другим тоже, по отношению ко всем угрозам. Желаю вам, чтобы наступающий год был первым годом, когда мы смогли бы не только выбраться из стагнации, но и двинуться вперед». — «Только вы берегите свое здоровье!» — раздались голоса. «Что касается моего здоровья, то мне оно не мешает, — сказал Тито. — Чем больше забот, тем лучше я себя чувствую»[796].
После обсуждения государственных вопросов началась неофициальная часть. Принесли шампанское, выпили за Новый год, югославскую армию, а генералы подняли тосты за здоровье Тито. Затем был торжественный обед, но Тито на него не остался.
Вечером Союзный секретарь по народной обороне генерал Любичич устроил в честь Тито торжественный ужин. Маршал пришел на него, но оставался недолго. Около 11 часов вечера он ушел отдыхать.
24 декабря Тито встретился с представителями руководства Словении. Маршал обозначил одну из главных проблем — экономия во всех областях: «Валютные резервы в прошлом году уменьшились с 3,2 миллиарда долларов до скромных двух миллиардов, а валюты мы разбазариваем на визиты за границу, в Японию или какую-нибудь Тунгуссию, и все больше наших граждан ездят на отдых в Грецию».
Словенцы пожелали Тито счастливого Нового года и крепкого здоровья и преподнесли подарок — золотую копию римской монеты 225 года н. э., выпущенной в честь разгрома императором Марком Аврелием вандалов. «Это единственный в мире экземпляр, — с гордостью говорили Тито словенцы. — А за оригинал, говорят, можно получить больше миллиарда динаров, это почти бесценная вещь». — «Большое спасибо, — ответил Тито. — Это еще один экспонат для музея»[797].
28 декабря Тито записал новогоднее телеобращение к гражданам Югославии.
Он собирался встречать Новый год в своей словенской резиденции «Брдо код Краня», туда уже были приглашены представители руководства страны. Как всегда, к Тито пригласили музыкантов и певцов — скрипачку Панту Паунеску, певца и флейтиста Шефика Хасаницу и гармониста Вукашина Вучетича. Они выступали перед Тито и его гостями уже почти 30 лет и очень ему нравились.
Однако в самый последний момент — то ли вечером 30-го, то ли утром 31 декабря — всем приглашенным сообщили, что программа меняется: Тито не поедет в Словению, а останется в Караджорджево и встретит Новый год в кругу семьи и нескольких товарищей из партийно-государственного руководства. Для них была подготовлена скромная музыкальная программа.
Тито ждали почти два часа, он появился только около половины двенадцатого ночи, а с ним — его внучка Златица. Тито сел в кресло, и выступление началось. «Мне показалось, что в этот момент он очень печален и очень одинок, — вспоминала о той новогодней ночи Златица Броз. — Тогда я встала и, несмотря на протокол, сама поздравила его, а потом села рядом с ним»[798].
Тем временем по телевидению начали передавать новогоднее обращение Тито к гражданам страны, записанное им 28 декабря. Тито сказал, что следующий год будет годом «большой активности и экономии, годом строгой дисциплины и ответственности», призвал граждан приложить все усилия, чтобы преодолеть «сегодняшние трудности». «Передаю всем трудящимся, нашей молодежи и пионерам, военнослужащим Югославской народной армии и службы безопасности, всем гражданам нашей страны самые сердечные новогодние поздравления» — такими были последние слова Тито[799].
Музыканты доиграли свои песни и тоже поздравили Тито с Новым годом. Потом Тито встал, и, пройдя мимо них, вышел из зала. Это показалось им очень странным — раньше он здоровался с каждым из них и поздравлял с праздниками. В следующий раз они увидели Тито уже на его похоронах. Там они тоже играли его любимые песни[800].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.