Возвращение домой

Возвращение домой

В сентябре 1920 года Иосип Броз был назначен комендантом транспорта бывших австро-венгерских военнопленных, которых при посредничестве германского посольства советская Россия возвращала домой. Он ехал не один, а с женой Пелагеей — она ждала ребенка.

Они прибыли в словенский город Марибор. Тут Броза включили в список «подозрительных элементов», поскольку он вернулся из советской России. Потом они переехали в Загреб.

Таким образом, через шесть с лишним лет войны и плена Иосип Броз вернулся на родину. Его мать умерла еще в 1918 году — во время эпидемии гриппа. Узнав об этом, Иосип расплакался[28].

Отец Тито незадолго до смерти жены поссорился с ней и переехал в другое село. Он много пил и продал свою землю. Однако в Кумровце Броза тепло встретили братья и сестры.

Сначала он подался в официанты, а затем вновь занялся кузнечным ремеслом. Платили ему жалкие три кроны в час, чего едва хватало, чтобы заплатить 600 крон в месяц за крошечную комнатушку. Вскоре ему удалось устроиться механиком на мельницу в селе Велико Тройство недалеко от Загреба. Они с Пелагеей и поселились в этом селе. Начиналась его новая жизнь в новой стране.

Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев объединило 12 миллионов человек — близких по языку, культуре и менталитету, но все-таки разных народов, имевших к тому же различную религию и довольно непростые отношения друг с другом. В нем уже тогда стали появляться первые, пока еще мелкие, трещины. Недаром Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, сокращенно СХС, хорваты расшифровывали так: «Сербы хотят всего» («Srbi Носе Sve»), а сербы: «Только хорваты мешают» («Samo Hrvati Smetaju»). В новом Королевстве сербы были доминирующей нацией не только в численном отношении. Они составляли большинство в офицерском корпусе в армии, на гражданской службе и в полиции. Сербы считали, что заслужили это своим героическим поведением в недавней войне. Однако другие народы, прежде всего хорваты, начали проявлять признаки недовольства. Они считали, что в новом государстве им отвели второстепенную роль.

28 ноября 1920 года в Королевстве состоялись выборы в Учредительное собрание, которое должно было принять Конституцию государства. В выборах принимали участие и коммунисты (компартия Югославии была образована в апреле 1919 года). Они оказались на третьем месте, получив 12 процентов голосов и 59 мандатов. Больше было только у Демократической партии и у Сербской радикальной партии.

Успехи коммунистов сильно встревожили правительство. Когда в конце года они развернули кампанию по организации всеобщей забастовки, правительство в ночь на 30 декабря выпустило декрет, фактически запрещавший деятельность компартии, а также коммунистическую агитацию.

Тем временем в Учредительном собрании развернулись дебаты: быть Югославии монархией или республикой. Против монархии, кроме коммунистов, выступали Хорватская крестьянская партия и Югославянская республиканская партия. Несмотря на все различия в политических программах, они придерживались единой тактики — бойкота голосования по вопросу о конституции, по которой страна объявлялась монархией. Монархисты предложили депутатам принять коллективную присягу на верность королю Александру, который должен был вступить на престол 17 августа 1921 года. Сторонники республики отказались и покинули зал заседания. В их отсутствие 28 июня 1921 года была принята Конституция страны. Сербо-хорвато-словенское государство официально объявлялось королевством во главе с династией Карагеоргиевичей.

На следующий день, когда будущий король, а пока еще принц-регент Александр принес присягу конституции и выходил из здания парламента, молодой серб-коммунист бросил в его автомобиль бомбу. Александр остался невредим, но были ранены десять человек.

КПЮ заявила, что не имеет никакого отношения к этой и другим подобным акциям, но парламент — Народная скупщина — 2 августа 1921 года принял «Закон о защите безопасности и порядка в государстве». Компартия объявлялась вне закона. За коммунистическую деятельность теперь полагалось суровое наказание вплоть до пожизненного заключения и даже смертной казни. Король Александр, который воспитывался при русском царском дворе и охотно давал приют белогвардейцам и вообще русским эмигрантам, терпеть не мог ни русских, ни югославских, ни каких-либо других коммунистов. Они отвечали ему тем же.

Тито позже язвительно высмеивал предприимчивого короля: «Он не только убедил парламент увеличить его содержание по цивильному листу, но и возглавил Национальный банк, а в конечном итоге даже сделался фермером. Он прибрал к рукам бывшее государственное хозяйство в Топчидере (пригород Белграда. — Е. М.) и продавал на белградском базаре яйца и овощи, соревнуясь с крестьянами. Солдаты королевской гвардии гнули на него спину без всякой платы и торговали на рынке в военных штанах и гражданских пальто королевскими овощами. Ушлый король также открыл предприятие по производству вина и сливовицы в Тополе и Демир Капия. Вся эта собственность была освобождена от налогов на том основании, что это личные владения короля!»[29]

Но что же делал в это время Иосип Броз? В большинстве его биографий говорится, что именно в 1920-м он стал членом компартии. Сам Тито, как уже говорилось, рассказывал, что его приняли в югославянскую секцию РКП(б) в 1918 году в Омске. Правда, по другой его версии, он вступил в нее в 1919 году. По третьей, в югославянскую секцию РКП(б) его приняли в Омске, но в марте — апреле 1920 года, а членом КПЮ он стал в ноябре того же года. В некоторых биографических справочниках утверждается, что Тито стал членом партии в октябре 1920-го. По другим версиям — не раньше середины 1924 года[30].

Точно известно лишь, что все это время вместе с Пелагеей он жил в селе Велико Тройство, где работал на мельнице Самуэля Поляка. Когда они вернулись из России, Пелагея была уже на девятом месяце беременности. Однако ребенок умер через несколько дней после родов.

Согласно другим сведениям, после смерти первого ребенка Пелагея родила еще одного. Но и он умер. Потом у нее родились сын Хинко и дочь Златица, которым тоже не суждено было долго прожить.

Иосип сам похоронил Златицу на небольшом сельском кладбище. Тут же был похоронен и его сын Хинко, умерший от дизентерии. В начале 1924 года Броз поставил на могиле детей памятник — один из самых богатых для того времени. На нем выбили строки: «Пусть мир и тишина царят над вашим гробом. Неизмеримую печаль и боль мы унесем с собой. Скорбящие родители». В верхней же части памятника были высечены католический крест и надпись: «Здесь покоятся в мире Божьем Златица Броз, возраст 2 года, и ее братик Хинко, возраст 3 дня».

Эти крест и надпись на памятнике, по мнению некоторых сербских исследователей, подтверждают, что Тито тогда еще не был коммунистом, так как отрицание религии и религиозных обрядов было в то время одним из главных условий приема в любую коммунистическую партию[31]. Но вряд ли надгробие свидетельствовало об убеждениях Тито. Скорее всего оно было данью тем привычным для него традициям, в окружении которых он вырос. Да и какой памятник своим детям на балканском сельском кладбище мог тогда поставить даже самый убежденный коммунист? Не со звездой же, в самом деле.

В то время он постепенно приобретал популярность среди местных рабочих, которые с симпатиями относились к идеям коммунизма. В партии шли дискуссии о дальнейшей тактике борьбы. «Умеренные» считали, что к запрету КПЮ привели действия слишком радикальных элементов и что только отказом от насилия можно сделать партию популярной среди народных масс. На одном из собраний Броз обрушился на «умеренных» с резкой критикой. «С таким руководством, — сказал он, — КПЮ никогда не будет в состоянии прийти к власти».

Вскоре его выбрали в Окружной комитет КПЮ. Он должен был заменить одного из рабочих-коммунистов, который умер от чахотки. Коммунисты и социал-демократы решили устроить умершему «революционные» похороны, хотя семья была против и пригласила католического священника. Когда гроб вынесли из дома, кто-то из социал-демократов начал говорить речь, но священник и семья попросили его замолчать. Однако коммунисты устроили шествие к могиле с венком в виде серпа и молота. Иосип Броз произнес краткую речь, поклявшись умершему товарищу «бороться за те идеи, которым ты всегда был верен». После этого над могилой развернули красный флаг.

Вся эта история стала быстро известна властям — на «коммунистическую агитацию» пожаловался священник. Полиция арестовала нескольких активных участников акции, в том числе и Броза. Через восемь дней состоялся суд. Однако арестованным повезло — прокурор был православным и терпеть не мог того священника, который обвинил Броза и его товарищей в «коммунистической агитации». Он постановил, что их вина не доказана[32].

Броз вернулся на мельницу в селе Велико Тройство. 2 февраля 1924 года у них с Пелагеей родился сын Жарко — единственный из всех их детей, кто выжил. Между тем после ареста Броз окончательно превратился в глазах властей в «неблагонадежный элемент». Его то и дело вызывали на допросы в полицию и приходили к нему домой с обысками. Еще больше осложнилась его жизнь после того, как летом 1925 года умер хозяин мельницы Самуэль Поляк. Новый хозяин поставил вопрос ребром: либо Броз занимается политикой, либо работает у него.

Обсудив ситуацию с товарищами по партии, Броз решил устроиться на судоверфи в Кралевице, городе на побережье Адриатики: он хотел быть «в гуще рабочих масс».

Кралевица находится рядом с полуостровом Истра, который после Первой мировой войны достался Италии, хотя Королевство СХС тоже претендовало на него. С итальянцами велись постоянные пограничные споры, и их отголоски сказывались даже на работе верфи, на которую устроился Броз. Согласно договоренностям итальянцы передали соседям несколько захваченных ими во время войны катеров, принадлежавших Австро-Венгрии. Но перед этой передачей они разобрали их чуть ли не до винтика, сняв самые ценные узлы и механизмы. Рабочие верфи смогли их восстановить, и, вспоминая об этом, Тито не скрывал гордости. «Когда первый торпедный катер вышел в испытательный рейс, нашей радости не было предела, — рассказывал он. — Поршни надрывно скрипели, и мы переживали, как бы старое железо не треснуло под давлением. Но все прошло хорошо»[33].

Тито до конца жизни любил различные механизмы и с удовольствием возился с ними. Однако в Кралевице работа механика скорее нужна была ему для основной — политической — деятельности. Он организовал ячейку компартии, а также спортивный и художественный кружки для рабочих и постарался, чтобы для них в Загребе купили музыкальные инструменты. Тито передал в кружок свою библиотеку из пятидесяти книг. Среди них были «Железная пята» Джека Лондона, «Женщина и социализм» Августа Бебеля и «Мать» Горького. По словам Тито, свой дом, где он жил с женой и сыном, он превратил в клуб-читальню для рабочих.

Между тем администрация задерживала зарплату рабочим на целых семь недель и среди них зрело недовольство. Броз призвал к забастовке. Она продолжалась девять дней, после чего администрация пошла на уступки и выплатила рабочим все долги. Однако главных зачинщиков «беспорядков» она все же уволила. Среди них был и Тито.

И снова перед ним возникала проблема: что делать? На этот раз он оставил Пелагею и сына в Кралевице, а сам отправился в Сербию. Там он устроился в вагонное депо города Смедеревская Паланка. Работа в депо предоставляла богатый материал для партийной деятельности, чем Броз, конечно, не замедлил воспользоваться.

17 марта 1927 года в профсоюзной газете «Организовани радник» в Загребе появилась статья, в которой рассказывалось о тяжелом положении рабочих в депо Смедеревской Палан-ки. Статья была подписана псевдонимом «Брадоп». Считается, что из-за этой статьи его и уволили из депо. Но была и другая причина — он заступился за рабочего, которого подвергли несправедливому штрафу.

К этому времени Броз был хорошо известен полиции, и никто из работодателей не хотел брать «бунтовщика» и «коммуниста». В партии решили перевести Иосипа на исключительно партийно-профсоюзную работу. Вскоре его назначили секретарем профсоюза рабочих-металлистов Загреба, а потом — и всей Хорватии. «Мне было тогда 35 лет, — вспоминал Тито, — и эти события стали переломным моментом в моей жизни, так как я стал руководителем в рабочем движении и теперь занимался только им»[34]. Весной 1927 года Иосип Броз окончательно превратился в «профессионального революционера».