X. Смерть и возвращение домой

X. Смерть и возвращение домой

ПОСЛЕДНЯЯ КВАРТИРА

Когда настала зима 1910 года, Караджале внезапно решил переехать на новую, более просторную квартиру. В то время могло показаться, что никакие более серьезные заботы его не беспокоят. Приближаясь к шестидесяти годам, он все еще выглядел крепким и совершенно здоровым. Мы теперь знаем, что в его сердце и сосудах уже произошли необратимые перемены, но он сам об этом еще не догадывался. Домашние тоже ничего не подозревали и не оберегали его от ночных бдений в комнате, отравленной табачным дымом.

Вполне вероятно, что в этом неведении о подлинном состоянии своего здоровья снова сказалась чрезмерность натуры Караджале, его веселость и экзальтация, его вечное кипение, избыток новых надежд и новых планов. Душа Караджале не устала даже к шестидесяти годам, поэтому он не чувствовал и усталости тела. Впрочем, возможно, что тут была и другая причина: гиперболический страх за здоровье домашних заставлял его забывать о собственных недугах. Однажды в Берлине, когда Караджале почувствовал сильные сердечные боли, это совпало с болезнью детей. Вызванный доктор предположил, что у них скарлатина. Услыхав это грозное в те времена слово, Караджале в испуге вскочил с постели и сразу же забыл о своих болях. На другой день выздоровели и дети. С тех пор Караджале любил говорить, что немецкий доктор подобен самому черту — одним словом он излечил трех больных!

Итак, зимой 1910 года Караджале, преисполненный, как всегда, надежд, весь во власти новых планов, искал новую квартиру. Он нашел ее в районе Шененберг на Йнсбрукерштрассе, № 1. Дом этот был разрушен во время последней войны, но сохранились его фотографии и описания друзей Караджале, которые в нем бывали: солидный, серый, ничем не примечательный дом в так называемом «вильгельмовском стиле», то есть вне всякого стиля.

Один немецкий журналист, искавший следы пребывания Караджале в Берлине уже после второй мировой войны, установил, что соседями писателя были зубной врач, художник-декоратор, два лавочника — типичные представители зажиточной мелкой буржуазии того времени. Берлинский журналист писал, что следы пребывания румынского писателя в германской столице ведут также «к простым людям из Грюневальда, туда, где, как говорят у нас, люди сами варили себе кофе на свежем воздухе, вместо того, чтобы платить за него деньги в ресторанах; затем в густонаселенные рабочие районы в северной и южной части города, где художник Генрих Цилле искал и находил модели для своих непревзойденных рисунков и где великая Кетте Колвитц жила рядом с людьми, которых она изобразила в своих творениях».

Но куда бы ни вели следы берлинских прогулок Караджале, его последняя квартира на Инсбрукерштрассе была обставлена в точности так, как и все остальные квартиры, в которых он жил в Берлине.

«Если охарактеризовать одним словом наш дом за границей, — писала его дочь, — я должна сказать без преувеличения, что это был румынский островок в середине Берлина».

И на Инсбрукерштрассе в кабинете Караджале висели старые румынские фотографии. И здесь столовая была украшена одним из известных полотен румынского художника Григореску: крестьянская телега с волами стоит перед харчевней. И в этой квартире Караджале любил наряжаться в костюм своих предков по отцовской линии: узкие брюки, широкий пояс, вышитая жилетка, на ногах — чувяки, на голове — маленькая белая шапочка.

В этой последней в его жизни квартире Караджале подготовил к печати свою последнюю книгу «Новые рассказы». Отсюда он послал ее в Бухарест в издательство «Адевэрул». Здесь же он держал корректуру, придавая, как всегда, огромное значение каждому слову. Когда речь шла о какой-нибудь неправильно поставленной запятой, Караджале приходил в неистовое возбуждение. Не считаясь с расстоянием и почтовыми расходами, он обязал издателя трижды присылать в Берлин гранки.

Что, впрочем, не спасло книгу от множества опечаток, обнаруженных автором уже после ее выхода в свет.

Живя на Инсбрукерштрассе, Караджале не изменил и другим своим привычкам. Он часто выезжал в Лейпциг на концерты, замышлял и осуществлял новые поездки в Будапешт, в Трансильванию, в Румынию. Но уже не для того, чтобы агитировать за партию Таке Ионеску. В начале 1911 года предстояли новые парламентские выборы, но Караджале к ним равнодушен и в самой категорической форме отказывается поехать в Румынию для выступления на политических митингах. И в то же время он по-прежнему без долгих размышлений пускается во все новые и новые путешествия.

Вот его маршруты только за один 1910 год, восстановленные одним из его биографов: Берлин — Лейпциг — Берлин — Лейпциг (концерт) — Берлин — Лейпциг (концерт Гайдна) — Берлин — Лейпциг — Будапешт — Бухарест — Будапешт — Берлин — Лейпциг — Берлин — Лейпциг — Берлин — Будапешт — Бухарест — Плоешти — Синая — Будапешт — Берлин — Роман (Румыния) — Берлин — Эрфурт — Берлин — Хале (Гарц) — Берлин — Вайнбинниц — Травемюнде — Берлин — Лейпциг — Теплиц — Карлсбад — Бад Эльстер — Берлин — Лейпциг — Берлин.

Этот список, составленный по корреспонденции Караджале, вероятно, не полный. Для рассудительного человека такая страсть к постоянным разъездам таит в себе загадку. Но друзья Караджале знали, что его гонит отнюдь не тайный демон, не внутренняя тревога; к вечным путешествиям побуждает его жизнелюбие, жажда общения с друзьями, потребность поделиться своими мыслями и наблюдениями, врожденный актерский темперамент. Приезжая в Румынию, он в последние годы всегда посещал Яссы, где у него появились новые друзья в редакции журнала «Вяца ромыняска». Сохранился рассказ одного из редакторов этого журнала, критика Г. Ибраиляну, о последнем посещении Караджале. Ибраиляну пишет:

«Он сверкал остроумием и казался моложе, чем когда-либо. В течение шести часов подряд, ни на минуту не присаживаясь, он рассказывал разные истории, представляя в лицах то, о чем он рассказывал. Именно тогда я услышал из его уст самые блестящие литературно-критические «страницы», которые я знал когда-либо. И тогда же он сыграл несколько маленьких сцен и изобразил несколько характерных типов, которые сами по себе могли бы составить известность любому писателю. Этот человек создавал жизнь играя. Требовалось ли еще какое-нибудь другое доказательство молодости?.. В сущности, Караджале никогда не старится, потому что такая чистая душа «не ведает ни времени, ни пространства». Дух Караджале действительно не старился. Но сердце его уже тогда было в прескверном состоянии. Понимал ли он это? Этого мы не знаем. С уверенностью можно лишь сказать, что уже не в его власти было изменить свой всегдашний образ жизни, умерить постоянный и живой интерес к событиям и друзьям, перестать растрачивать свои силы в постоянных разъездах, отказаться от чрезмерной чувствительности, от самого себя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.