Послесловие

Послесловие

Шесть лет военного плена не могли не оказать глубокого влияния на дальнейшую жизнь молодого человека. В первые годы после возвращения мне регулярно, не менее двух-трех раз в месяц, снились страшные сны: будто я нахожусь дома, но точно знаю, что из плена попал сюда по временной увольнительной. Выход из положения ищу в бегстве, но куда бы я не бежал, путь мой везде преграждают чудовища в человеческом облике, держащие винтовку с приткнутым штыком. Бегу куда только можно и наконец просыпаюсь мокрый от пота. Частота появления подобных сновидений с годами убавлялась, но к нулю свелась лишь через 30 лет!

В Горьковской области я провел четыре года плена из шести. За этот период с теми местами связало меня многое. Я возлюбил природу этого лесного края, научился понимать и уважать его жителей и познакомился с литературой нижегородского края. С большим увлечением читал я рассказы и романы Максима Горького, причем больше всего мне понравились «Мои университеты».

Вот так и смотрю я на годы военного плена как на свои «университеты», где настрадался и многое пережил, но в то же время многому и научился.

Русский язык

Я также научился разговаривать по-горьковски — «окать». Одной из главных задач, которую мне пришлось выполнить как вновь устроившемуся в качестве переводчика в Объединение народных предприятий «Фарма», являлось получение пропуска в Берлин. Чтобы попасть туда из любого места советской оккупационной зоны (ГДР была основана только в начале октября 1949 года), требовалось разрешение местного коменданта советской военной администрации. Пришел я к коменданту и на русском представил свое ходатайство. Комендант, выслушивая мое обращение с весьма угрюмым выражением лица, оживился и расплылся в улыбке:

— Ты друг откуда приехал?

— Из Горького, — отвечаю ему.

Он хохочет и говорит:

— Слышно, сомнений нет.

Вот насколько тесно я был связан с «родным» краем. И вполне естественно, что местный диалект повлиял на практикуемое мной произношение русского говора. За всю свою жизнь я не прошел ни одного курса русского языка. Грамматике научился путем самообучения, а произношение освоил на стройплощадках среди простого народа.

Но чтобы читателю не врать, нельзя не упомянуть тот факт, что русский являлся одним из предметов учебы в инженерном институте, который я окончил в 1956 году. После третьего урока доцент, преподаватель русского языка, попросил меня задержаться во время перерыва. Настоятельная просьба в компромиссной форме звучала так: «Гарантирую Вам отличную оценку, но прошу Вас на уроках больше не присутствовать». Я не без охоты выполнил просьбу смущенного доцента, которому свободно высказать какую-то мысль на русском удавалось с большим усилием.

Вот, хотелось бы вспомнить о предметах, которым я научился в «моих университетах».

На первом месте, разумеется, стоял русский язык. Уровень знаний и навыков в момент окончания «курса» был не очень уж высок, но по сравнению со средним уровнем способностей переводчиков-профессионалов я, несомненно, заслуживал высокую оценку. Мое начальство и советские коллеги особенно высоко ценили мой опыт в свободном, устном переводе технически насыщенных бесед. Лекции «профессора» Кабузенко я заслушал с высокой эффективностью.

В начале 1953 года я был зачислен в штат переводчиков технической литературы издательства «Техник» в Берлине. Очень горжусь рецензиями на те книги, выборки из которых начали появляться в западных технических журналах. Исключительно положительные рецензии укрепляли мою позицию штатного переводчика. «Русско-немецкий металлургический словарь» (1955 г.) и «Русско-немецкий-немецко-русский словарь энергетического и подъемно-транспортного оборудования» (1963 г.) представили собой завершение процесса моего освоения русского технического языка. Когда в шестидесятые годы на рынок русско-немецких переводов обрушились немецкие выпускники советских Втузов, для меня пришла пора освободить место молодежи и устроиться в другую область научно-технической деятельности. Но все-таки вплоть до гибели ГДР в 1990 году, я из знаний русского языка, приобретенных за годы военного плена, извлекал как материальную, так и моральную пользу.

Техническое образование

В последние школьные годы у меня возникло желание, когда-нибудь в будущем совмещать профессию пилота с профессией инженера. Любовь к летному спорту и живейший интерес к техническим предметам любого рода определили будущую профессию.

Заведующим кафедры общего машиностроения и химического оборудования был опять-таки Николай Порфирьевич Кабузенко. Он, разумеется, заметил проявленную мной заинтересованность, и всеми силами помогал мне накопить необходимые знания и навыки.

Заочную учебу я начал в институте машиностроения в 1953 году, убедив приемную комиссию в том, что достаточный практикум прошел в плену. Без этого, прежде чем поступить в институт, мне пришлось бы отрабатывать годовую практику на машиностроительном заводе. Благодарить «свои университеты» причина есть.

Самообразование

В плену я сумел убедиться, что наделен способностью, с высокой эффективностью осваивать новые знания и с успехом использовать их на практике.

Устроившись переводчиком в администрацию немалой группы фармацевтической промышленности ГДР, я убедился в том, что мои возможности могут приносить больше. В конце концов, решил пройти курс обучения на экономиста по сбыту и снабжению. Нормальная продолжительность курса — 3 года. Я занимался заочно и сдал экзамен через полтора года. Более чем 80 % заочного обучения проходило во время непосредственной работы. Быстро заканчивая с переводами, я переключался на выполнение домашних заданий.

В связи с этим нельзя не отметить, что стенография — один из обязательных предметов курса. Но я этому научился в плену!

Заочная учеба в институте машиностроения была рассчитана на 6 лет. Мне удалось закончить полный курс за три с половиной года.

В НИИ холодильного хозяйства ГДР я устроился инженером-машиностроителем. Но, убедившись, что в этой области таких специалистов достаточно, а в области строительной физики холодильных сооружений ощущается острый дефицит специалистов, я решил переквалифицироваться на инженера-строителя. Завершением процесса учебы явилось получение грамоты о присуждении Министерством строительства ГДР титула эксперта-строителя. Это было в 1986 году. Чиновникам министерства не представлялось встречать такое: по окончании курса обучения я стал не строителем, а машиностроителем.

В начале восьмидесятых в институте появились первые простейшие компьютеры. Предлагались курсы обучения, но у меня были сжатые сроки выполнения работ на научно-исследовательские темы. Пришлось обучаться по ночам и в пути в частные командировки. Начался интересный процесс замещения ручного труда (выполнение расчетов на логарифмической линейке) механическим (выполнение расчетов на компьютере с применением самодельных программ). Чем совершеннее становились программы, тем больше оставалось времени для дальнейшего их усовершенствования.

Последний курс экстремального самообразования мне пришлось пройти в возрасте 70 лет. В обязанность технического сотрудника западногерманской фирмы, занимавшейся холодильным строительством где я работал, входил поиск заинтересованных лиц, разработка эскизных проектов по желанию клиента, заключение контракта о реализации объекта, разработка исполнительного проекта, организация строительных работ, техническое оснащение и сдача готового объекта заказчику.

Моя специализация ограничивалась постройкой холодильных складов, а тут появился мясник, которому нужен был мясоперерабатывающий цех с полным комплектом оборудования, включая отдел копчения колбас. Эскизный проект ему понравился. Заключили контракт. При отсутствии опытного и профессионального помощника за мной осталась задача, справиться с монтажом совершенно непривычного производства.

Однако объект сдал без рекламаций, клиент доволен уже четвертый год.

Общественные науки

Я прошел сложный курс освоения современных общественных наук. От безоговорочного сторонника Гитлера, через критичного наблюдателя советского строя и почти безоговорочного сторонника учения Маркса — Энгельса и Ленина (Сталина исключаю сознательно), это развитие, в конце концов, пошло обратным путем и дошло до сверх критичного наблюдателя социализма на советский лад. Весь этот путь я преодолел по каменистым тропам во время военного плена. Я научился прежде всего тому, что таким вспыльчивым людям, как я, к идеологиям, за которыми стоят органы исполнительной власти, подходить нужно очень осторожно и критически.

Быть успешным в политике даровано только тем, кто умеет глотать и переваривать самые липкие глыбы лжи, не изменяясь при этом в лице и не говоря ни слова. Страховка жизни политического активиста скрывается в его безоговорочном подчинении.

Пожертвовав всеми радостями жизни, я должен был убедиться, что «партийная дисциплина» все-таки не мое дело. Но лекции в «моих университетах» изучил, к сожалению, не до конца. Спустя шесть лет существования под советской властью, я должен был знать, что в оккупационной зоне в Германии выжить сможет только такая политическая система, которая полностью соответствует советскому строю.

Я промахнулся, походатайствовав о принятии в члены СЕПГ. Я стал кандидатом этой партии. Кандидатский срок — 2 года. Начальство за годы моей работы переводчиком в Объединении народных предприятий очевидно убедилось в том, что этот Фритцше обладает некоторыми предпосылками для принятия в святое общество номенклатурных кадров. Мне предложили поступить в Кадровую академию народного хозяйства ГДР. Не видя в этом никакой политической направленности, я согласился. Все равно всю жизнь работать переводчиком не собирался. Выпускники этой академии устраивались директорами предприятий, заведующими отделов в министерствах и пр. Почему же не попытаться попасть в семейство социалистических полубогов? Но я забыл о некоторых уроках плена.

У ворот на небо была поставлена комиссия, куда направили и меня. Там и решилось направление моего дальнейшего жизненного пути. Комиссия в составе трех высокопоставленных функционеров приняла меня в общем-то дружелюбно, но мое расположение к ним сразу же изменилось в обратную сторону, когда я узнал своего «старого друга», Бернгарда Кенена. Он еще в 1944 году в антифашистской школе сварил мне невкусную кашу.

Беседа растянулась не на один час. Я сумел показать, что классическое учение Маркса и Энгельса, историю рабочего движения России и Германии, а также краткий курс истории ВКП(б) знаю не хуже, чем поп Евангелие. За словом в карман я ни разу не залез, несмотря на хорошо замаскированные засады. Я был горд тем, что во время «допроса» не дал им залезть ни в одну нишу моих политических знаний. Затем последовало заключительное слова Бернгарда Кенена, который тогда был областным секретарем партии (приводится лишь смысл высказывания):

«Вы комиссии доказали, что в политической литературе разбираетесь исключительно хорошо. Но запомните, что интеллигенту вашего калибра мы предпочитаем простого, но верного рабочего».

Меня отвергли, но тем самым, получается, сделали одолжение. Нет сомнений в том, что меня бы выгнали из академии еще до окончания курса, или, в крайнем случае, дав подняться до директорской вершины, обвинили бы во вредительстве, а то и отдали под суд. Слишком уж короткий у меня путь от сферы мышления до языка.

Есть еще одно принципиальное познание, правдивость которого мне открылась за годы военного плена: как Энгельс, так и Ленин (и Сталин?) ошибались с прокламацией о том, что историю «делают» народные массы. Боюсь, что ни первый, ни второй и ни в коем случае третий из этой тройки в правдивость данного принципа не верили. На самом деле движущей силой в политике выступают менеджеры, которые подобно принципу «снежного кома» приводят в движение массы, находящихся без таковых, как правило, в неподвижном состоянии. Но направлять народные массы не удается без ликвидации тех, кто потерял из виду выбранный лидером путь к цели.

Вернувшись из плена на родину, активную часть человечества я стал подразделять на три категории:

1–я категория — верующие в правдивость идеи. Из них выжимают последний сок, ими жертвуют в боях и для пропаганды, с них взимают последнюю копейку для финансирования борьбы за власть. Они, в конце концов, остаются дураками, несмотря на то, что по характеру они добрые и справедливые.

2–я категория — верующие в целесообразность присоединения к движению — правдивость идеи им не важна. Все сомнения на этот счет молча проглатываются. Они разговаривают на языке властителей, закрывают глаза на явные преступления своего лидера, молча одобряют смертный приговор лучшему другу, делая все это во имя своей карьеры.

3–я категория — борющиеся за верховную власть. Первое условие для проникновения в этот круг полубогов — готовность к убийству своих собственных родителей и лучшего друга во имя цели овладеть властью и сохранить ее за собой.

Подобно миру красок, где тысячи оттенков являются результатом смешивания трех цветов — желтого, синего и красного — так и в политическом мире есть переходные формы между смежными категориями. Но политически активный человек должен знать, что, хочет он этого или нет, он будет прижат к одной из этих категорий. Выход из этой опасной ситуации один — своевременный отказ.

Для себя я в политике сделал вывод — для этого ремесла не гожусь. Опасаюсь невольно попасть в первую категорию.

Прочие познания

Философия, это высшая и всеобъемлющая ветвь человеческих наук. Гиганты ума пишут философские труды, пытаясь обобщить в них все явления нашего мира в широчайшем смысле этого слова.

В плену я столкнулся с отдельными и очень важными для меня явлениями, которые постараюсь обобщить формулировками или тезисами:

Война — бич человечества не только потому, что гибнут люди и уничтожаются материальные богатства. Слишком мало, я думаю, говориться о том, что гибнут преимущественно люди с положительными чертами характера. Гибнут лица преимущественно «первой категории». Вторая и третья категории предпочитают тылы и оттуда, далеко от передовой, защищают свои позиции. Таким образом, война представляет собой процесс отрицательной селекции, измерять которую нельзя только числом погибших и стоимостью уничтоженных ценностей. Мерой тому должны быть объем потерянной человеческой доброты, количество напрасно уничтоженных умов, утрата человечности.

Справедливость — весьма относительное понятие. Определение этому понятию в обществе формирует правящая власть группа людей. Сталин, например, считал справедливым умерщвление миллионов граждан СССР во имя постройки в его представлении социализма и коммунизма. Я бы считал справедливым поступком ставить клеймо на лбы преступников, служивших палачами в сталинской системе «примирения» народных масс.

Управлять массой людей с соблюдением высшей и общепринятой справедливости невозможно. В связи с тем, что справедливость вещь неабсолютная, то любой вождь должен смириться с фактом фатальности ситуации: как ни старайся быть справедливым, определенный процент подвластных всегда будет обвинять тебя в несправедливости.

В этом отношении мне повезло. Будучи в положении специалиста, не обремененного грузом ответственности за результаты труда подчиненных, я приобрел очень обостренное понятие справедливости, хотя оно за время плена не осталось без шрамов и рубцов.

Есть у меня, наконец, еще одно удивительное приобретение со времен плена, которому имя трудновато дать: никогда за всю свою жизнь мне не приходилось бороться за власть. В плену я всегда удивлялся тому, что меня часто выдвигали на руководящие должности. Когда находились самозваные преемники, мне удавалось, как правило, освободив им свое место без рукоприкладства, находить новое поле деятельности, более интересное и увлекательное, чем прежнее. Никак не иначе протекала моя жизнь после плена и до сегодняшнего дня.

Значит выходит, что число кафедр «моих университетов» было значительно. Преподаватели — если таковым удавалось проникнуть в мир моего самообразования — читали мне бесценные лекции. Помимо технических и общественных предметов, преподавались предметы: «Добродушие», «Человеколюбие», «Милосердие», «Человечность» — о лекторах которых я излагал в предыдущих главах.

Немало я страдал в плену как физически, так и психологически, но, невзирая на переживания, забрал с собой на родину мешок, полный жизненным опытом и профессиональных знаний, за что оставил в России часть своего сердца.