Ханау, первые впечатления

Ханау, первые впечатления

Со смертью австрийской императрицы Марии-Терезии в 1780 году и кончиной ее врага и союзника короля прусского Фридриха Великого в 1786-м завершилась целая эпоха. На немецкой земле эта эпоха оставила крупные политические образования — австрийские и прусские земли-провинции, а вместе с ними и многочисленные мелкие княжества, на тронах которых величественно восседали сиятельные самодержцы. Они все еще пытались подражать блеску французских королей, хотя на Францию уже грозно надвигалась революция.

Сочинения Вольтера, Монтескье и Руссо становились огненным знамением новой эры. Крамольные книги, открыто направленные против княжеского самовластия, произвола и деспотизма, появляются и в Германии. «Эмилия Галотти» Лессинга, «Разбойники» Шиллера, произведения молодого Гёте, Гердера вносят в затхлую атмосферу феодальной Германии свежий дух бунтарства и брожения, будоражат умы и сердца, восприимчивые к идеям равенства и свободы. Барометр истории показывал бурю.

В это смутное время, за несколько лет до начала французской революции, родились братья Гримм. Родиной семьи Гриммов была земля Гессен, точнее — бывшее княжество Ханау. Здесь еще в 1650 году их предок Иоганн Гримм служил смотрителем почтовой станции «У белых коней». Прадед и дед братьев были священниками кальвинистской церкви на земле Гессен. Отец, Филипп Вильгельм Гримм, родившийся в 1751 году, предпочел юридическую карьеру. Начав как адвокат, затем становится «княжеским городским и земским писарем» в Ханау. В 1783 году он сочетался браком с Доротеей Циммер, происходившей из семьи юристов.

4 января 1785 года у Доротеи Циммер и Филиппа Вильгельма Гримма в Ханау родился Якоб Гримм, а через год, 24 февраля 1786 года, на свет появился его брат Вильгельм.

Семья Гриммов увеличивалась — родились еще братья Карл, Фердинанд и Людвиг Эмиль, ставший впоследствии известным художником.

На улицах французской столицы гремела «Марсельеза», штурмовали Бастилию, а маленький гессенский городишко, казалось, был надежно защищен от невзгод. Бурные события, сметавшие все на своем пути, пока еще не вторглись в детскую семьи Гриммов. В идиллической атмосфере этого немецкого городка все выглядело так, будто окружающий мир был в полном порядке. Управление велось по старинке, но средние слои были довольны своей жизнью. Среди соседей-мещан не было ни чрезмерно большого достатка, ни гнетущей тяжелой нужды. Для этих трудолюбивых и жизнерадостных людей семья по-прежнему была центром жизни. Дети с самого начала познавали цену скромного существования, гордились тем, что заработано своим трудом.

Якоб и Вильгельм, конечно, не сохранили воспоминаний о доме на главной площади в Ханау, в котором они родились. Ведь родители вскоре переехали в другой дом, недалеко от городской ратуши, в Длинном переулке. Для детей именно этот дом стал родным. Здесь они играли: Вильгельм прятался наверху, в гостиной, служившей одновременно столовой, но Якоб быстро отыскивал его, а затем они выскакивали в тесный двор, где прислуга распиливала дрова.

Зимой в гостиной уютно потрескивал огонь в камине, мать неторопливо и с удовольствием мыла детей теплой водой, сладковато пахнувшей вином, но братьям эта процедура была совсем не по душе. Вот весной намного лучше: опять можно распахнуть окно прямо в переулок и бросить малышам мяч. На крышах соседних домов играет солнце. Мать стоит у окна и с интересом наблюдает за происходящим на улице.

По праздничным дням, бывало, мать надевала на Якоба фиолетовый камзол с кружевным воротником и зеленым шарфом; Вильгельма облачали в белое платье с красной лентой, волосы завивали. Что и говорить, братья восторга при этом не испытывали.

Куда приятней была им простая куртка и полная свобода бегать и прыгать в соседнем саду. Тянуло их в мастерскую перчаточника на другой стороне улицы.

С ранних лет начались первые совместные уроки Якоба и Вильгельма. Взявшись за руки, они шли в сопровождении служанки через рынок Нового города к учителю французского языка. По дороге иногда останавливались и с любопытством смотрели на флюгер — золотой петушок, вращавшийся на острие колокольни. Вместе ходили и к родственникам. Недалеко от них жила сестра отца — бездетная вдова. Именно тетя Шлеммер обучила детей азбуке, читала с ними катехизис и познакомила их с основами счета. Уже тогда ее поражало, с каким вниманием Якоб воспринимал все наставления и как быстро научился читать и считать.

Несколько раз в неделю братья навещали дедушку с бабушкой. Дедушка Циммер был советником канцелярии в отставке. Во время Семилетней войны ему пришлось многое пережить, что и определило его взгляды на жизнь, сделало его мягким и доброжелательным. Внуки радовали дедушку — способные. И уж как он удивился, когда Якоб однажды прочел вслух статью из газеты. В другой раз, когда Якоб, взобравшись на стул, начал читать проповедь, советник улыбнулся — мальчик, наверное, станет, как и его предки, священником-кальвинистом.

В Ханау, в привычном кругу люди чувствовали себя уютно и в безопасности. И когда зимой вместе с отцом дети ехали в санях по заснеженной дороге через голый лес, и когда в жарко натопленном деревянном доме при свете горящих свечей слушали, как отец решал с крестьянами юридические вопросы, и когда потом, вечером, в темноте возвращались в Ханау — это было счастливое возвращение в родной дом, с которым, казалось, ничто не могло сделать грозное время.

Но однажды мирная жизнь этих людей была нарушена. На императорский престол вступил Леопольд II. Гессенский ландграф собрал в окрестностях Франкфурта крупное войско для охраны императора. Семья Гриммов направилась в экипаже к военному лагерю, чтобы полюбоваться парадом войск. Малыши с любопытством смотрели на проходившие маршем полки. Как четко печатают шаг! Как блестят ружья на солнце! А когда загрохотали пушки, экипаж задрожал. То было настоящее представление! Дети наслаждались великолепным спектаклем. Разве могли они знать тогда, что вскоре эта игра превратится в чреватую смертельной опасностью действительность? Даже взрослые вряд ли думали о том, какие события назревали в далекой французской столице. Мало ли о чем там кричали якобинцы! Король все еще сидел на своем троне, и пока никто не знал, как широко разгорится пожар революции. Это был 1790 год.