III

III

ВЕТЕР ПЕРЕМЕН

Ускорение, брат, ускоренье...

Свищет ветер в прижатых ушах,

Тройка мчит по пути обновленья.

Но безлюдно на этих путях.

Тройка мчится, мелькают страницы.

Под дугой Евтушенко поет.

Зреет рожь, золотится пшеница.

Их компьютер берет на учет.

Нет, не тройка, не дедовский посвист, конь железный глотает простор, не ямщик подгулявший и косный — трактор пламенный, умный мотор.

Формализм, и комчванство, и пьянство издыхают в зловонной крови.

Отчего ж так безлюдно пространство? Что же время нам души кривит?

Дышит грудь и вольнее и чище.

Отчего ж так тревожно в груди?

Что-то ветер зловещее свищет.

Погоди, тракторист, погоди!

Мчится, мчится запущенный трактор.

Но кабина пуста — погляди!

Где же ты, человеческий фактор?

Ну, куда же запрятался ты?

Постоянно с тобою морока,

Как покончить с тобой, наконец?

Что ж ты ходишь всю ночь одиноко? Что ж ты жрешь политуру, подлец?

Отвечал человеческий фактор.

И такое он стал городить,

что из чувства врожденного такта

я его не могу повторить.

А с небес и печально и строго вниз Божественный фактор глядел, где по старой сибирской дороге с ускорением трактор летел.

Горько плакал Божественный фактор и в отчаяньи к нам он взывал... Тарахтел и подпрыгивал трактор. Тракторист улыбался и спал.

ПОЭМА «ЖИЗНЬ К.У.ЧЕРНЕНКО»

Глава II У ДАЛЕКИХ БЕРЕГОВ АМУРА

Вся его дальнейшая трудовая деятельность связана с руководящей работой в комсомольских, а затем в партийных органах. В 1929-1930 годах К.У. Черненко заведовал отделом пропаганды и агитации Новоселовского райкома ВЛКСМ Красноярского края. В 1930 году он пошел добровольцем в Красную Армию. До 1933 года служил в пограничных войсках, был секретарем партийной организации пограничной заспшвы.

«Агитатор» 1984, №5

Благоухала ночь раздольным разнотравьем. «Прекрасный будет день!» — подумал он, сворачивая в сторону заставы...

Он видел Млечный путь над головой и слушал пенье птиц ночных, и думал под гул мотора: «Интересно, как прошел смотр-конкурс... Надо бы назавтра собрать актив... Двадцатого субботник в подшефной школе... До чего ж некстати пришлось уехать мне, не вовремя, ей-богу.

Но что тут будешь делать? Если впрямь у Пацюка дизентерия — шутки плохие — вся застава слечь могла.

Дня через два подъехать надо в город и навестить его». Огромная луна плыла над ним, скрываясь в темной хвое и снова появляясь. Тишина

в лесу царила, лишь ночная птица...

Но тут он встрепенулся. Отчего ж так тихо? Ведь уже видна застава.

И нет перед казармой никого...

Ему тревожно стало. Отгоняя непрошенные мысли, увеличил он скорость, и, подъехав к КПП, он торопливо соскочил с седла мотоциклета, по крыльцу протопал и бросился к дежурному: «Да что тут у вас в конце концов...» и вдруг осекся, увидев два чужих раскосых глаза, уставленные на него в упор.

И третий — круглый револьверный глаз. И, поднимая руки, он успел увидеть распростертого у стенки в нелепой позе старшину и провод оборванный. И дальше все случилось мгновенно — отработанным ударом ноги оружье выбить и связать.

В окошко разглядеть других. Спокойно пересчитать их: 25. Ползком пробраться на крыльцо. Лежать недвижно, И, улучив момент, с гранатой, с криком: «На землю, гады!» в комнату влететь и запереть десятерых в подвале.

И, боль почувствовав в плече, ругнуться, Отстреливаясь и уже слабея, взбираться на чердак. «Ага, еще один готов! Врешь, сука, не возьмешь! Черненки не сдаются!» И отбросить наган ненужный, даже для себя последнего патрона не оставив.

И, истекая кровью, отбиваться (успев подумать: «Вот как пригодились занятья самбо»). И, уже теряя

сознание, последнему врагу

сдавить кадык предсмертной хваткой...

После

народ об этом песню сложит, но все перепутает и приплетет танкистов каких-то и разведку. А летели те самураи наземь под напором простого партсекретаря.