Глава пятая Пророки

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава пятая

Пророки

Во время пребывания Санд в Париже аббат де Ламенне был одним из любимцев «Отеля де Франс». Жорж по-прежнему нравились резкие манеры аббата, запальчивое упрямство, его грубая бедная одежда и синие шерстяные чулки. «Те, кто встречал этого погруженного в свои мысли человека, замечали в нем только блуждающие зеленые глаза аббата, его большой, острый, как шпага, нос, боялись его и уверяли, что у него дьявольская внешность». Жорж любила его доброту, простоту, мужество, его возвышенный и наивный непринужденный разговор. Нервный, раздражительный аббат был человеком неуживчивым, но Санд принимала в нем все: и его несправедливые оценки, и недоверие, и неожиданные повороты его мыслей. Жорж, полной материнских чувств, нравилось защищать этого старого ребенка. Когда Сент-Бёв изругал в «Ревю» непоследовательность аббата, она выступила в его защиту, рискуя разозлить и Бюлоза и критика; и действительно, ее отношения с Сент-Бёвом стали после этого более холодными. Она выпросила у Бюлоза ложу во французский театр для аббата, захотевшего увидеть Рашель.

Санд — Ламенне: Ложа предоставляется только вам… Бюлоз не будет сплетничать, я отвечаю за него. Всем сердцем преданная вам.

Когда аббат устроился в Париже и заявил о своем намерении основать газету, она выразила свою готовность работать с ним.

Жорж Санд — Мари д’Агу: Ему нужны школа, последователи. Он не найдет их ни как наставник, ни как политическая фигура, если не пойдет на громадные уступки эпохе и просвещению. Судя по тому, что я узнала от его близких друзей, он гораздо больше священник, чем я ожидала. Надеялись, что привлечь его в наш круг будет значительно проще, но до сих пор не удалось. Он сопротивляется. Пока идут только ссоры и объятия. Ни к чему еще не пришли. Я бы очень хотела, чтобы, наконец, договорились. Вся надежда доброжелательных людей на это. Ламенне не может идти один… Если, отрекшись от роли апокалипсического пророка и поэта, он бросится в прогрессивное движение, ему нужна будет армия. Самый великий генерал мира не может ничего сделать без солдат. Но солдаты нужны испытанные и верующие.

Она предложила свою помощь, выговорив себе определенную свободу совести, и дала для «Монд» (газеты аббата) свои статьи бесплатно, хотя газета «Деба» предложила ей очень выгодные условия. Злые люди старались распространить слухи об интимной связи аббата Фели и Жорж Санд». Один ноанский обитатель уверял, что видел Ламенне на террасе дома «в восточном халате, курившего кальян в компании автора «Лелии». Видимо, он плохо знал суровость и непогрешимость аббата. Нет, она отдала себя в полное его распоряжение, потому что Ламенне, как и она, был христианином и демократом, и еще потому, что он подвергался гонениям. «Он так добр, я так его люблю, что отдам ему столько крови и чернил, сколько он потребует…» Это было великодушно, но друзья Ламенне скорбели по поводу этого литературного Гименея. «Союз господина Ламенне и Жорж Санд вызывает много толков, — писала госпожа де Жирарден в «Ла Пресс» от 8 марта 1837 года, — все друзья для нее являются персонажами ее произведений; каждая новая связь ложится в основу романа. История ее привязанностей целиком отражена в списке ее романов…»

На деле же сам аббат, у которого терпимость была не главной добродетелью, вскоре почувствовал, что эта дружба стесняет его. Ему было не по душе сочетание роскоши и милосердия в жизни Санд. По его мнению, владелица замка Ноан играла ту же роль, какую впоследствии приписывали Льву Толстому его противники, — роль благосклонного аристократа.

Аббат де Ламенне — барону де Витроль, 21 декабря 1841 года: Теперь владелица Ноана ходит не иначе как в рубашках из индийского фуляра; потом перейдет к кашемировым рубашкам, проповедуя при этом общность имущества; перейдет к бесконечным поучениям тех, кто умирает с голоду и будет на собственном примере учить их, как они должны жить. У нее в доме есть комната, обитая бархатом: это для сведения тех дураков, у которых даже не застеклены окна…

Суждение несправедливое, но притвориться бедным, так же как и храбрым, невозможно.

Жорж Санд — Элизе Туранжен, 13 марта 1837 года: Я часто встречаюсь с аббатом де Ламенне. Я его обожаю, об этом злословят — вам показалось бы это очень забавным, если бы вы знали возраст этого человека и его наружность. Болтают даже о том, что я переезжаю в Париж и буду вести его хозяйство. Блестящая мысль! Это хозяйство велось бы восхитительпо!.. Скажите, вы передали мои два письма Мишелю? Если у вас есть какие-нибудь новости, напишите мне. Он ужасно ленится, и это меня волнует.

«Аббат де Ламенне не сумел использовать отношения к нему Жорж, — говорила госпожа д’Агу, — он не разгадал ее, не понял, что она готова целиком посвятить себя ему, слепо следовать его взглядам, превратиться в своего рода орудие его мыслей…» Он недооценил ту большую помощь, которую она ему принесла. Он отвечал лишь добродушным брюзжанием на порывы ее сердца. Она послала ему для «Монда» «Письма к Марси», но старому строптивому священнику не понравилась их романтическая мистика. Между тем Жорж была осмотрительна. Она обращалась в «Письмах» от лица дружески расположенного мужчины к грустной, тоскующей девушке, которая жалуется на одиночество и бедность, мешающие ей найти мужа: «Марси, не надо так жаловаться, вы неблагодарны: вы красивы, образованны, целомудренны. В этом ваше большое преимущество, в этом истинное счастье; вы должны с глубокой жалостью относиться к тем несчастным девушкам, на которых женятся из-за денег…» Чтобы подкрепить свою мысль, она рассказывает Марси две истории: одну — о некрасивой и богатой девушке, поверившей, что, выйдя замуж, она сможет привязать к себе мужа своими добродетелями, и умершей в ненавистной ей роскоши от разочарования; и вторую — о трех племянницах ломбардского кюре, так нежно любивших друг друга, что они предпочли не выходить замуж, чтобы не разорвать это родственное гармоническое единение, и нашли счастье в незамужней жизни. «Истина — это любовь к совершенствованию, а совершенствование — это вечная попытка духа обуздать материю».

«Письма к Марси» — это переписка, облеченная в форму романа; в него в сокращенном виде вошли многочисленные письма Санд, адресованные бедной бесприданнице Элизе Туранжен (Сперанце). Феликс Туранжен, отец многодетной семьи (типа мистера Микобера), разорился; вся его жизнь проходила под угрозой кредиторов захватить его замок Ла Фре. Элиза со дня совершеннолетия больше всего боялась остаться старой девой, и, чтобы подбодрить ее, Санд учила живую Марси презирать богатство и брак по расчету.

Жорж Санд — Элизе Туранжен: Ах, моя бедная сестра, нет ничего не поправимого, даже если угрожающая вам потеря имущества не предотвращена, даже если помощь, о которой я мечтаю, не придет вовремя. Почему вы воспринимаете потерю состояния как ужасное несчастье?.. Если мы, как я надеюсь, доживем до времени обновления жизни, то этот ложный стыд и настоящие лишения, связанные сейчас с разорением богачей, не будут иметь ни смысла, ни последствий… Не все потеряно. Вы не впадете в нищету. Вы потеряете землю и замок, но при вас останется ваша семья и спокойствие души… К тому же, моя дорогая сестра, если вы останетесь старой девой без копейки денег, вам не придется зарабатывать свой хлеб в чужом доме; вы придете ко мне, мы разделим с вами мой хлеб и даже сварим к нему варенье.

«Шестое письмо к Марси» было написано в защиту равенства полов в любви. Равенство, а не подобие и еще менее тождественность. Мужчина со свойственным ему эгоизмом старается задушить умственное развитие женщины, чтобы властвовать над ней. Эти страницы являются «отголоском грубых сцен с Мишелем из Буржа». Ламенне был шокирован; он никогда, даже в молодости, не вел светской жизни, у него не было любовных приключений и больше всего он боялся демона сладострастия. Тема, положенная в основу следующего письма Санд: «Роль страсти в жизни женщины», — еще больше ужаснула аббата. Он прекратил публикацию.

Мари д’Агу — Францу Листу: Она ему написала вполне пристойное письмо, сердечное и очень рассудительное; она ему пишет, что не может продолжать работать впустую; что она хотела бы писать о разводе и о многих других вопросах, но для этого ей нужно точно знать, какую свободу действий ей предоставляет аббат. Он ответил на это холодным письмом. Он не хочет, чтобы писали о разводе; он от нее ждет тех цветов, которые падают из ее рук, то есть сказок и шуток. Но более того, он не поместил ее «Четвертого письма». Она недовольна…

Арабелла с удовольствием нашла в письме Жорж «прекрасную страницу о любви исключительной, о любви благородной, святой, нетленной, страницу, которая вдохновлена, как мне кажется, отчасти нами». Читатель относится к тексту, как судья к обвиняемому, — с точки зрения своих собственных страстей. Может быть, Ламенне лучше бы поладил с Жорж, не будь около нее женщин, очень неприятных аббату: Мари д’Агу и жены испанского консула, Карлотты Марлиани. Но особенно он ненавидел Пьера Леру, игравшего с некоторого времени большую роль в духовной жизни этой группы женщин. «Они ровным счетом ничего не понимают в его доктринах, которые их так очаровывают, — говорил суровый аббат, — Но от этих доктрин исходит какой-то запах притона, который они любят вдыхать…»

Сент-Бёв несет полную ответственность за то, что Леру вошел в жизнь Санд. Жорж призналась ему, что она запуталась в философских и общественных вопросах; Сент-Бёв, тоже плохо разбиравшийся в этих материях, порекомендовал ей книги Пьера Леру. Можно только недоумевать, как Сент-Бёв мог восхищаться этим пустословием. Как Санд осмелилась написать: «Могу ли я плохо относиться к существу, на которое я смотрю, как на нового Платона, как на нового Христа?»

Впоследствии она писала некоей молодой женщине, обратившейся к ней в поисках философии: «Дитя мое, читай работы Пьера Леру, ты в них найдешь покой и разрешение всех сомнений; Пьер Леру меня спас». Кто же такой Пьер Леру?

Пьер Леру был сыном продавца прохладительных напитков с площади Вож. Он блестяще закончил школу и пытался поступить в Политехнический институт, но, нуждаясь в заработке, сначала стал биржевым маклером, а потом перешел на работу в типографию. Тогда же он изобрел для облегчения работы типографа пианотип: это изобретение не имело успеха, хотя и явилось зародышем линотипа. Вместе со своим другом Жаном Рейно он начал работать в «Глобе». Эта газета сен-симонистов издала «Новую Энциклопедию» Леру и Рейно, ставшую, как и энциклопедия XVIII века, руководством, служившим одной идее.

Эта идея, вернее эта философия, Леру, не предлагала ничего нового. У Бонне и Балланша он заимствовал идею «вечного возвращения жизни», то есть метампсихоза всего человечества, Человечество умирает только для того, чтобы снова родиться (что несомненно), и всякое возрождение ведет к прогрессу (что сомнительно). Таким образом, человек беспрестанно совершенствуется, и замысел Провидения логичен. Личность может жить только в обществе; этому обществу свойственна способность к совершенствованию, а раз мы связаны с обществом, значит мы способны к совершенствованию и мы бессмертны. Семья, собственность были в свое время необходимы, но с того момента, как они становятся препятствием к совершенствованию, они становятся вредными. Человек — это ни душа, ни животное. Человек — это животное, преобразованное разумом и принадлежащее человечеству. Бог повсюду: как в материальном, так и в духовном мире. Значит, не надо убивать плотскую жизнь, а надо возвышать, освящать ее.

Без религии общество рассыпалось бы в прах. Или христианство сумеет стать религией, которая нужна обществу, или родится новая религия. В частности, только религия может сделать женщин способными выполнять их миссию — жертвовать собой. Если нет религии, женщинам необходима философия. Леру считал, что он нашел именно ту философию, которая необходима веку. На деле же все, что было лучшего в его теории, было им заимствовано у христианства. «Ведь нельзя поверить, чтобы христианство украло мысли у Леру». Однако Леру в противовес христианам не допускал бессмертия личности. Наше тело — это наша память, говорил он. Когда тело гибнет, мы со всем запасом наших воспоминаний не можем надеяться на бессмертие. Река Лета — мудрый символ. Но мы будем участвовать в общем бессмертии.

Леру был согласен с Санд, что неравенство полов в любви недопустимо. Женщина до брака — это человек, это юридическое лицо. Почему замужество уничтожает ее достоинство? Если в любви не уважается человеческая личность, любовь становится распущенной, продажной. Никакая женщина не потребует свободы любви, если она пользуется равенством в супружеской жизни. «Настоящая эмансипация женщины наступит тогда, когда брак будет усовершенствован». Текст, приятно звучавший в ушах Санд.

Все это было далеко не бессмысленным, но и далеко не гениальным. Часто современники допускают удивительные ошибки. Умница Сент-Бёв, имевший обманчивое представление о Леру, писал, что господь иногда создает:

Несколько смертных редчайших выше прославленной знати,

гордо величья носящих ясные миру печати…

Светлые ночи их ярки, их облака не скрывают,

к звездам возносятся взором, речи волны понимают,

знают названья растений и за вселенною всею

в символах разных провидят общую миру идею.

Санд тоже поверила, что разрешение всех трудностей, которые доставляли ей столько страданий, лежит «в этом редкостном смертном», в этой «единственной идее». Она решила, что Леру знает Главное. Она в нем находила отголоски тех ересей, которые ее всегда прельщали: ереси гуситов, ереси таборитов, реабилитации плоти, а также реабилитации Сатаны — освободителя человечества, слишком долго «несправедливо обвиняемого и униженного теорией о первородном грехе». У нее возникло страстное желание познакомиться с Леру. В 1836 году она обратилась к нему с письмом, где просила его приехать к обеду и изложить ей в «двух-трехчасовой беседе республиканский катехизис».

К ней вошел мужчина немного старше ее, весь забрызганный грязью, «с большой шишковатой головой, с неправильными чертами лица, с глубоко посаженными глазами под заросшими тяжелыми надбровными дугами». Она была в восторге: вот это философ; это Сократ; это Лейбниц. Она слушала его с восхищением. В своей пылкости она забыла о критике и не заметила «пробелов в его учении и двоедушия в его рассуждениях». С этого дня она говорила всем своим друзьям в Париже и Ла Шатре: «Вы читали Леру? Я уверена, что настанет день, когда будут читать Леру, как сегодня читают «Общественный договор». Она сидела у ног учителя; она восхваляла чистоту его детской души, его полное незнание практической жизни, несмотря на то, что эта наивность обертывалась бесконечными просьбами денег. Она надоедала Бюлозу, настаивая, чтобы «Ревю» заказал статьи Пьеру Леру. Но договоренность не состоялась. Бюлоз сказал Леру: «Нет, нет, бог не является злободневной темой», Леру был справедливо возмущен.

Санд таскала за собой этого философа в литературные салоны. «Вы бы посмотрели, — писал Беранже своему другу, — как наш метафизик, окруженный женщинами, во главе с госпожами Санд и Марлиани, демонстрирует в этих золоченых салонах свои религиозные принципы и грязные сапоги. Это общество вскружило ему голову, и я полагаю, что это отзывается на его «философии». Одним словом, Леру был Годвином этого Шелли в образе женщины. «Это Санд толкнула Леру, — прибавлял Беранже, — на то, чтобы он произвел на свет маленькую религию, ей хотелось доставить себе удовольствие — высиживать ее».

Увы! Леру не только породил философию. Он был вдов, у него было много детей, их надо было кормить. Жорж с несравненным великодушием вкладывала в это свои средства. Бесплатные статьи для Ламенне, субсидии Леру, страстные призывы к Мишелю. Ее пророки обходились ей очень дорого.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.