Битва за престиж

Битва за престиж

4 мая 1979 года в Великобритании был избран не просто 48-й премьер-министр. В тот день началась целая эпоха. Как выразится сама Тэтчер:

– Это была не просто наша победа. Мы получили право на внесение масштабных изменений![508]

Мир уже никогда не будет таким, как прежде: роли мужчины и женщины – принципы, остававшиеся незыблемыми на протяжении веков, – подверглись кардинальному пересмотру.

На полное осознание произошедших перемен потребуются годы, а может быть, даже десятилетия. Пока же Маргарет Тэтчер была дана власть воплотить в жизнь свои идеалы и предложения. Пациенту по имени Британия в срочном порядке были сделаны все восстанавливающие инъекции экономических преобразований. Прежде всего, Мэгги санкционировала массовую приватизацию предприятий в самых различных отраслях, резко сократила государственные расходы и закрыла большинство нерентабельных предприятий. От введенных препаратов страну бросило в жар, последовали резкое увеличение инфляции и неконтролируемый рост безработицы. В феврале 1981 года число безработных в Великобритании возросло до 2,4 миллиона человек, что составило свыше 10 процентов работающего населения. Столь ужасающих показателей экономика Туманного Альбиона не знала со времен кризиса 1929–1930 годов.

Для восстановления требовалось время, но именно его-то и не хватало. Прошло два с половиной года, как Маргарет въехала на Даунинг-стрит, а люди так и не видели признаков выздоровления. Осенью 1981 года рейтинг Тэтчер упадет до унизительных 28 процентов. От Маргарет отвернулись даже члены ее собственной партии. Меньше половины – всего 44 процента – хотели видеть ее на посту лидера тори. В какой уже раз карьеру младшей дочери Альфреда Робертса могло спасти только чудо.

Где-то в глубине души Тэтчер чувствовала: что-то должно произойти. Но даже она не могла представить, что спасение появится не в Лондоне, не в Британии и даже не в Европе или США. Спасение будет ждать ее на другом конце света, за 13 тысяч километров от Даунинг-стрит.

19 марта 1982 года около 40 мужчин высадились на острове Южная Георгия архипелага Фолклендских островов, расположенных неподалеку от берегов Аргентины. С 1833 года эти острова входили в состав Великобритании, являясь одним из самых удаленных аванпостов некогда могущественной колониальной империи. Что искали аргентинские незнакомцы на безжизненной территории острова, все население которого составляли 1800 человек, 750 тысяч овец и несколько миллионов пингвинов? Мужчины представились сборщиками металлолома и объяснили, что собираются демонтировать старую китобойную базу.

Однако вскоре стало понятно, что бравых парней, оказавшихся на деле переодетыми в штатское военными, интересовал не только металл. Спев гимн Аргентины, они водрузили на главном флагштоке национальный флаг Аргентины, не обращая внимания на удивление местных жителей и протесты чиновников Уайт-холла. Последние потребовали от сборщиков металлолома немедленно покинуть территорию Британии или подать запрос на получение официального разрешения для работ. Буэнос-Айрес же на строгую ноту Форин-офиса ответил категорическим отказом.

А ничего другого президент Аргентины генерал Леопольдо Фортунато Гальтьери сделать не мог. За четыре месяца у власти он полностью дискредитировал себя как политик и руководитель страны. Чего стоил хотя бы тот факт, что инфляция в стране достигла рекордной отметки 130 процентов, а безработица – максимального уровня со времен Второй мировой войны! Пытаясь восстановить потрепанный престиж, Гальтьери объявил, что Мальвины[509] к 3 января 1983 года – то есть точно к 150-летней годовщине владения ими британцев – будут входить в состав Аргентины.

В пятницу, 2 апреля 1982 года аргентинская армия численностью 2,5 тысячи человек захватила столицу Фолклендов Порт-Стэнли. В истории XX века началась новая война, которой, как и большинства военных столкновений, могло и не быть. Удаленное месторасположение Фолклендов и их бесполезность ставили под сомнение необходимость их защиты от аргентинской экспансии. Понимая это, британское правительство уже с 1965 года начало предпринимать шаги для передачи суверенитета над ними аргентинской стороне. После прихода Тэтчер к власти Форин-офис даже успел подготовить документ о передачи прав на острова Аргентине. Взамен Лондон потребовал гарантии, что в течение последующих 99 лет на указанной территории будет поддержан британский образ жизни.

Ничего из этой затеи так и не вышло. Государства двигались в противоположных направлениях: Великобритания приступила к постепенному сокращению военного контингента около Фолклендских островов, Аргентина – к подготовке вторжения. Все, что требовалось Гальтьери, – это терпение, но ждать несколько месяцев явно не входило в его планы. Увидев, что Британия выводит войска, он стал форсировать события и 19 марта приказал своим солдатам высадиться в Южной Георгии.

В отличие от Гальтьери и представителей Форинофиса, хорошо разбиравшихся в ситуации на Фолклендах, большинство британцев не могли похвастаться тем же. Согласно результатам опроса общественного мнения, около 60 процентов жителей Туманного Альбиона понятия не имели, где расположен злополучный архипелаг. Сходились на том, что где-то около берегов Шотландии. Большинство же вообще не смогли указать на какой-нибудь конкретный регион. Когда представитель Великобритании в ООН сэр Энтони Парсон попытался 1 апреля 1982 года (то есть за день до падения Порт-Стэнли) вынести на рассмотрение вопрос о возможном вторжении, члены Совета Безопасности подумали, что их просто разыгрывают.

– Некоторые приняли это за первоапрельскую шутку и обвинили меня в чистейшей мистификации, – возмущался сэр Эндрю.[510]

Растерялись все, включая вездесущие СМИ.

– Какая война! – сокрушались корреспонденты Би-би-си. – Если бы она началась, мы наверняка об этом знали.[511]

Да что там обычные британцы! Не лучшей осведомленностью отличился даже супруг премьер-министра Дэнис Тэтчер. Он всегда гордился своим знанием географии, но когда новость о падении Порт-Стэнли дошла до дома номер 10 на Даунинг-стрит, Дэнис потерпел полное фиаско: на вопрос о местонахождении павшего города он молча развел руками.

– Я схватил атлас мира, чтобы посмотреть, где же находится это чертово место, – вспоминает Дэнис. – Как потом выяснилось, я был не единственный.[512]

Что же до Маргарет, то она восприняла происходящее как оскорбление. Ее взбесил сам факт попрания международных прав и вторжения на британскую территорию. По мнению Тэтчер, это был не просто локальный конфликт, это был удар по всей политической системе Запада!

– Тирания наступает! Демократия под угрозой! – скандировал ее внутренний голос.

Еще в конце марта Мэгги бросилась к своим советникам. Но те лишь пожимали плечами: Аргентина слишком далеко, пройдет не меньше десяти дней, прежде чем подводные лодки смогут достигнуть места предполагаемых военных действий. Тэтчер лично попросила президента США Рональда Рейгана вмешаться в конфликт и предотвратить еще не начавшуюся войну. 1 апреля Рон позвонит генералу Гальтьери. Их разговор будет длиться около часа, и все безрезультатно. На следующий день аргентинцы водрузят флаг в столице Фолклендских островов.

31 марта в своем кабинете в палате общин Тэтчер провела экстренное совещание. После нескольких часов обсуждений и споров ситуация зашла в тупик. Форин-офис настаивал на мирном урегулировании конфликта. А что же военные? Заместитель министра обороны[513] Джон Нотт, выступавший за сокращение военного присутствия англичан около побережья Фолклендских островов, отказывался высказать конкретные предложения.

Всеобщую атмосферу нерешительности разрушил первый морской лорд, командующий военно-морским флотом Генри Лич.

– Что вы можете предложить в сложившейся ситуации? – спросила Маргарет, увидев в его волевом взгляде своего союзника.

– Я предлагаю сформировать крупное боевое оперативное соединение, – ответил сэр Генри. – По моим подсчетам, на это уйдет не больше трех суток.

Именно этого и ждала Тэтчер.

– Великолепно! – воскликнула премьер. – Приступайте к формированию соединения.[514]

В тот вечер многие британские политики испытывали состояние дежавю. Одним решительный вид «железной леди» напоминал эпоху битвы за Британию. Другим вспоминались Суэцкий кризис 1956 года и отставка занимавшего в тот момент должность премьер-министра Энтони Идена.

– Все из нас, кто помнил события 1956 года, находились под впечатлением призрака Суэца, – признается Уилли Уайтлоу.[515]

Посланная эскадра в лучшем случае будет отозвана, в худшем – разбита, сходились во мнениях министры. Они смотрели в лицо фактам, которые складывались в не самую оптимистичную картину. Ближайшая военная база англичан находилась на острове Вознесения – в 6,5 тысячи километров от места событий! Время года также было не на стороне Соединенного Королевства. В конце июня в районе Фолклендов должна была начаться зима с ледяным дождем и сильными бурями – даже успей английская эскадра добраться до места событий, надеяться на подкрепление и помощь было бы невозможно.

– Осмелюсь напомнить, что после неудачных внешнеполитических авантюр главу кабинета министров заменяют, – предупредил Мэгги на последовавшем заседании палаты общин лидер либеральной партии Дэвид Стил.

Ситуация осложнялась и тем, что выжидательная позиция также грозила скандальным провалом. Британцы никогда бы не простили малодушия и трусости своему премьеру, а оппозиция, воспользовавшись ситуацией, наверняка бы вынесла на рассмотрение вопрос о недоверии существующему правительству.

– Мы просто обязаны послать эскадру! – настаивал Уайтлоу. – В противном случае правительству не пережить ближайших выходных.[516]

Тэтчер оказалась в западне.

– Теперь-то мы узнаем, из какого сплава сделана «железная леди», – заметил Инок Пауэлл.[517]

Но Маргарет не собиралась отступать.

– Да, мы столкнулись с огромными трудностями, но когда ты находишься в такой ситуации, где различного рода неблагоприятным обстоятельствам нельзя позволить доминировать над твоим мышлением, ты должен использовать всю свою железную волю для достижения цели. А какая альтернатива? Какой-то диктатор будет править на земле Ее Величества, множа там воровство и бесчинства? Нет! По крайней мере, пока я премьер-министр![518]

Заседание палаты общин 3 апреля стало первым с момента кризиса 1956 года, когда нижняя палата парламента собралась в субботний день. Для главы кабинета этот «рабочий выходной» превратился в тяжелое испытание. В обитой деревянными панелями зале палаты общин Мэгги ждали недовольные лица – как лейбористов, так и тори. И если первые критиковали правительство за то, что оно все-таки допустило военное столкновение, то вторые сетовали на падение престижа Великобритании и их любимой партии.

Атмосфера в палате напоминала предгрозовое небо. Малейшая искра – и о кабинете Тэтчер можно было говорить в прошедшем времени. Воздух пропитался предчувствием кризиса, неопределенностью и страхом. То есть превратился именно в тот гремучий состав, который, ломая одних, других толкает на подвиги. Для Маргарет все колебания и сомнения отошли на второй план. Депутаты, ожидавшие увидеть испуганные глаза смущенной женщины, были удивлены. Пред ними стоял человек с орлиным взглядом, готовый продемонстрировать несгибаемую стойкость настоящего лидера.

– Палата собралась в этот субботний день, чтобы разобраться в сложившейся ситуации, представляющей огромную важность, – начала свое обращение премьер. – Мы здесь, потому что впервые за многие годы британская суверенная территория подверглась нападению со стороны иностранного государства. Я уверена, что палата полностью поддержит меня в презрении к этому акту неспровоцированной агрессии.

Раздались одобрительные крики.

– Я должна сказать палате, что Фолкленды остаются британской территорией. И ни одна агрессивная выходка не сможет изменить этот простой факт. Первоочередной задачей правительства является освобождение данных островов от оккупации и возвращение их под контроль британской администрации в кратчайшие сроки.[519]

Сверху из зрительной ложи британцы наблюдали за выступлением своего премьера. Среди прочих там сидела и дочь Маргарет, Кэрол.

– Я искренне боялась, что нам придется через несколько дней покинуть Даунинг-стрит, – вспоминает она.[520]

Но Тэтчер удалось совладать с членами парламента и сохранить доверие к существующему правительству.

– Как ты себя ощущаешь после случившегося? – спросит вечером Кэрол свою мать.

– Нормально. Сейчас нам тяжело, но это ненадолго. Я только что беседовала с Джоном и Питером (Джон Нотт – заместитель министра обороны и Питер Каррингтон – министр иностранных дел. – Д. М.): мы дадим отпор.[521]

На следующий день Тэтчер пригласила на Даунинг-стрит постоянного заместителя министра обороны сэра Фрэнка Купера. Кэрол на скорую руку приготовила импровизированный ужин. Вытащила из холодильника окорок ветчины, салат и бутылку джина.

– Как вести военные действия? – в лоб спросила его Маргарет, когда они уже приступили к трапезе.

– Во-первых, вам необходимо сформировать небольшой военный кабинет, – сказал Фрэнк, пережевывая кусок ветчины. – Затем приступить к организации регулярных встреч. И главное, старайтесь, чтобы вас окружало как можно меньше бюрократов.[522]

Последовав его совету, Тэтчер собрала небольшой совет из пяти доверенных лиц, встречавшихся ежедневно в течение последующих десяти недель в 9:30, в будни – на Даунинг-стрит, в выходные – в загородной резиденции премьер-министра в Чекерсе.

Оглядываясь назад, понимаешь: в этот критический момент Маргарет удалось сделать невозможное. Не обладая никаким военным опытом, она сумела не только побороть первоначальный скептицизм в отношении своей персоны со стороны генералов, но и вызвать восхищение обычных рядовых. Впервые за столько десятилетий британские солдаты сражались не только за Британию, но и за ее лидера. Тэтчер превратилась в королеву Боудикку, осмелившуюся противостоять римским завоевателям, или Елизавету I, выступившую против «Непобедимой армады».

Самым же лестным для нее стало то, что впервые с момента прихода в большую политику она могла поставить себя на одну ступеньку с кумиром всей жизни Уинстоном Черчиллем. Неважно, что масштаб события был иным, главное, что Тэтчер удалось воссоздать дух великого британца.

– С военной точки зрения Маргарет – идеальный премьер, – признается Левайн. – Вам требуется решение? Пожалуйста, получите![523]

Даже военную некомпетентность Тэтчер смогла использовать в свою пользу. Знакомая с войной разве что по книгам и репортажам тележурналистов, она не представляла масштабов стоящих перед ней трудностей.

– В данном случае ее неопытность превратилась в преимущество, – замечает Джон Кэмпбелл. – Ни один премьер мужского пола, за исключением, пожалуй, Черчилля, не смог бы сделать то, что сделала Маргарет Тэтчер, – отдать приказ об отправке и высадке военного контингента для захвата столь удаленной территории![524]

Большинство членов ее военного кабинета имели большой боевой опыт. Уайтлоу и Пим были награждены Военным крестом. Нотт служил вместе с гуркхами[525] в Юго-Восточной Азии. Всем им подобная высадка казалась настоящим кошмаром. Лишь глядя на решительность и непоколебимую стойкость своего лидера, они согласились следовать за ней.

Правда, какую бы PR-броню ни надевала Тэтчер на себя во время публичных выступлений и заседаний военного кабинета, она продолжала оставаться женщиной. У нее тоже были чувства, и, как у любой представительницы прекрасной половины человечества, их было куда больше, чем у закаленных в боях коллег-мужчин.

– Тэтчер гораздо больше подвержена переживаниям, чем любой другой мужчина на ее месте, – замечает Вудро Ватт. – Она каждое событие пропускает через себя.[526]

Один из ее помощников следующим образом описывает типичную реакцию Маргарет на одну из трагичных новостей:

– Мэгги опустила голову, и ее взгляд уперся в стол… На минуту-другую она полностью отключилась от сидевших вокруг членов военного кабинета. Затем героическим усилием воли заставила себя вернуться к происходящему. Когда Маргарет подняла голову, по ее щекам текли слезы.[527]

Тэтчер решила семье каждого погибшего от руки писать утешительные письма. Маргарет отлично помнила, что она пережила, узнав о пропаже своего сына в Сахаре.

– Мне повезло, а им нет, – признается она уже после окончания Фолклендской войны.[528]

Чем больше страданий она видела, тем напористее становилась в своем желании закончить войну. За много веков до прихода Тэтчер к власти Суньцзы в своем трактате «Искусство войны» доказывал, что в любом сражении удача находится на стороне сильнейшего. При этом сильнейшего не величиной своей армии или количеством патрон, а стальной волей и силой духа. В глубине души Гальтьери понимал, что уступает своей визави, вскоре это поняли и другие.

Минуя легендарный флагманский корабль адмирала Нельсона «Виктория», под восторженные крики толпы и торжественные звуки духового оркестра авианосцы «Гермес» и «Непобедимый» покидали гавань Портсмута. На борту последнего из них среди толпы других моряков, одетых в парадные сине-голубые мундиры, стоял сын королевы принц Эндрю, второй после Чарльза потенциальный наследник престола. В Атлантике к двум авианосцам присоединились эсминцы, миноносцы, фрегаты, четыре подводные лодки, а также гордость гражданского флота – корабль «Королева Елизавета II».

Чем ближе подплывали британские корабли к Фолклендским островам, тем воинственнее становился голос британского премьера.

– Чтобы вам сразу стало понятно, все наши усилия направлены на мирное решение данного конфликта, но не на мирное разрешение, – убеждала она британский парламент.[529]

В день высадки Маргарет, не сдержав эмоций, воскликнула:

– Радуйтесь! Радуйтесь![530]

Вскоре британский бомбардировщик с дельтовидным крылом атаковал Порт-Стэнли, сбросив на него 21 бомбу. Его примеру последовали «стрекозы» авианосцев – реактивные истребители «харриеры» с вертикальным взлетом. Им удалось полностью разрушить взлетно-посадочные полосы, использующиеся противником для доставки продовольствия и боеприпасов.

Решительность Тэтчер вызвала определенный скептицизм у международной общественности в целом и у Белого дома в частности.

– Наше положение очень трудное, потому что мы дружим с обеими сторонами, – признавался Рональд Рейган.[531]

Ситуация осложнялась и тем, что американские политики по-разному смотрели на происходящий конфликт и ту роль, которую предстоит сыграть в нем США. С одной стороны баррикад оказались бывший верховный командующий вооруженными силами НАТО Александр Хейг и министр обороны Каспар Уайнбергер, готовые оказать широкую поддержку британским солдатам. С другой – представитель США в ООН Джин Киркпатрик и помощник государственного секретаря по американским делам, ведавший политикой США в Латинской Америке, Томас Эндерс, ратовавшие за сохранение дружественных отношений с Аргентиной (как противовес коммунистической Кубе команданте Кастро!).

После многочисленных совещаний за закрытыми дверьми американские политики пришли к решению, что Великобритании не добиться победы и битва за Фолклендские острова превратится в современный вариант Суэца. Для сообщения столь нелицеприятной для Британии позиции было решено отправить на Туманный Альбион Александра Хейга.

Маргарет приняла его на втором этаже дома номер 10 на Даунинг-стрит в своем рабочем кабинете. Еще до начала непосредственного обсуждения сложившейся ситуации она обратила внимание Хейга на висевшие на стенах портреты адмирала Нельсона и герцога Веллингтона. Для Александра все стало ясно: «железная леди» готова дать бой. «Ее настрой воинствен, точка зрения – категорична, и самое главное – она права», – подумал про себя Хейг.

Когда они сели за импровизированный обед, состоящий из жареного бифштекса и картошки, Маргарет, ритмично чеканя слова, произнесла:

– Не забывайте, в 1938 году за этим столом сидел Невилл Чемберлен и говорил о чехах как о народе, живущем где-то далеко.

Эмоции переполняли Тэтчер. Ее и без того строгий голос превратился в пугающий рык:

– А потом началась мировая война, погубившая свыше 45 миллионов невинных людей.

– Может быть, нам следовало узнать мнение самих жителей Фолклендских островов? – попытался возразить ей Хейг.

Ударив кулаком по столу так, что стоявшие на нем фужеры едва не опрокинулись, Маргарет закричала:

– Прекратите повторять об американской беспристрастности и скажите хунте, чтобы она вывела свои войска!

Затем, немного успокоившись, она добавила:

– Ал, только после того, как это случится, мы сможем обсуждать будущее данных островов.[532]

Вернувшись в свой люкс в гостинице «Клариджес», Хейг сбросил с себя пиджак, поправил прилипшую к телу рубашку и раздраженным голосом крикнул:

– Принесите скорее выпить!

Откинувшись в кресле, он устало вымолвил:

– Чертовски упрямая леди!

Вечером Александр телеграфировал президенту, что Тэтчер «закусила удила». Она жестче, увереннее и воинственнее, чем любой член ее собственного кабинета.[533]

Одним из проявлений решительных действий британского премьера стало создание около Фолклендских островов 200-мильной запретной зоны.

– Мы будем топить любое судно, оказавшееся в указанном водном пространстве, – заверил общественность Джон Нотт.[534]

2 мая подводная лодка британцев «Завоеватель» обнаружила второй по величине корабль ВМС Аргентины – крейсер «Генерал Бельграно». Судно находилось в 60 километрах от 200-мильной зоны и двигалось в противоположном от нее направлении. Военные засомневались, правомерно ли будет открыть огонь по объекту, формально не нарушившему установленные правила. Первые лорды Адмиралтейства нервно просматривали Правила, чтобы отыскать хоть малейшую зацепку для открытия огня. Все решил прямой приказ из Чекерса.

– «Завоеватель» должен торпедировать «Бельграно», – раздался голос премьера.[535]

Этот приказ был тут же подвергнут критике по обе стороны Атлантического океана[536]. Но несмотря на всеобщее недовольство, Маргарет ни на йоту не сомневалась в происходящем. Отвечая на нападки парламента, она заявила:

– «Бельграно» представлял явную угрозу для наших сил, дислоцирующихся в этом районе. Если бы мы его упустили, было бы слишком поздно, и мне пришлось бы выступать перед членами палаты с новостью, что один из наших кораблей потоплен.[537]

Настроение Тэтчер лучше всего выразил заголовок газеты «Sun». На первой полосе красовалось аршинными буквами: «ВРЕЗАЛИ!» Потопление «Бельграно» лишний раз доказало, что в своей борьбе Маргарет не знает ни компромиссов, ни жалости[538]. Впоследствии же Мэгги назовет это «самой решающей военной акцией в ходе Фолклендского конфликта».[539]

– Данный жест повлиял на ее карьеру гораздо сильнее, чем она могла себе представить, – комментирует решение Тэтчер журналист Хьюго Янг. – Именно с этого момента у британцев впервые появились сомнения в характере своего премьера.[540]

Один из помощников Никсона, описывая своего босса, однажды сказала: «Ричард – это всепоглощающая бездна, которая стремится к другой бездне». Про Маргарет можно было сказать примерно так же, только ей нужно было не поглощение. Ключевым в мировоззрении «железной леди» являлась борьба до безоговорочной капитуляции противника. Ей требовалось опьяняющее чувство победы. И не важно, шла ли речь о сражениях на морях и океанах, дебатах в палате общин или на международных саммитах, – единым всегда оставался боевой настрой и желание контролировать и побеждать.

Потопление «Бельграно» было не просто каким-то эфемерным приказом, отданным главнокомандующим из своей ставки за тысячи миль от места военных действий. Это было ее личное решение, личная ответственность и личная победа. Именно поэтому Маргарет с такой гордостью будет показывать гостям Чекерса кресло, где она приняла судьбоносное решение о торпедировании вражеского судна. Загородной резиденции премьер-министра вообще была отведена особая роль.

– Я очень рада, что Чекерс значил так много во время Фолклендской истории, – признается она. – Черчилль активно пользовался им в годы Второй мировой войны, и эта необычная атмосфера нам очень помогла.[541]

Единственное, что Тэтчер отказывалась принимать, – так это опустошающую горечь поражения. Мэгги давно предупреждали, что война есть война, потери неизбежны. Но, как и любой перфекционист, она оказалась не готова, когда это наконец-то случилось.

4 мая с воздуха было торпедировано британское судно «Шеффилд». В это время Маргарет готовилась к своему выступлению на конференции женщин-консерваторов. Когда ей передали записку, что «Шеффилд» горит и есть жертвы, Тэтчер впала в оцепенение. Ее лицо побледнело, мысли спутались. Сознание переполнили гнев, отчаяние и бессилие. Волевым усилием она постаралась взять себя в руки. Вытерла платком наворачивающиеся на глаза слезы, сильно сжала кулаки и, гордо выпрямив спину, направилась к трибуне, чтобы все-таки произнести запланированную речь.

Сократив свое выступление, Маргарет быстро распрощалась, села в свой автомобиль и отправилась на Даунинг-стрит. Тэтчер требовалась психологическая помощь. И помочь ей мог только один человек.

В тот момент, пока команда «Шеффилда» боролась за выживание, Дэнис Тэтчер вместе с депутатом палаты общин Джеком Пейджем и «главным кнутом» тори Майклом Джоплингом присутствовал на очередном званом ужине в плавучем ресторане «Hispaniola». В середине вечера Майкла позвали к телефону и сообщили о торпедировании «Шеффилда». Вернувшись к столу, он прошептал на ухо Джеку Пейджу:

– Ужасные новости. Один из наших кораблей потоплен. Никому не говори об этом до окончания мероприятия. Сообщи только Дэнису, он должен знать.

Джек повернулся к Дэнису и полушепотом сказал:

– Боюсь, мы потеряли один из кораблей. Плохие вести: есть погибшие.

– Очень плохие вести, – сделав ударение на первом слове, пробурчал как бы про себя Тэтчер.

Когда ужин закончился и гости стали расходиться, Джек предложил Дэнису продолжить вечер в их мужской компании.

– Нет, нет. Я на сегодня уже закончил, – возразил Дэнис.

– Тогда давай подброшу тебя до Даунинг-стрит, – предложил Пейдж.

– Да, пожалуй, если тебя не затруднит.[542]

Лицо Дэниса оставалось непроницаемо. Он отлично знал: только он может успокоить свою жену.

До полуночи они провели время вместе. Затем Мэгги направилась в свой кабинет – писать утешительные письма семьям погибших.

Инцидент с «Шеффилдом» вновь поднял волну миротворческих настроений. Европа, до этого лояльно относившаяся к позиции Тэтчер, стала выражать все больше сомнений в необходимости продолжения военных действий. Прохладным ветерком подуло из Бонна и Парижа. Дублин же заклеймил англичан как «форменных агрессоров», призвав ООН приложить дополнительные усилия для мирного урегулирования данного конфликта.

Призывы к компромиссу зазвучали и с британской стороны Ла-Манша. С резкой критикой в адрес Тэтчер выступил ее бывший однокурсник по Оксфорду, а ныне второй человек в англиканской церкви архиепископ Кентерберийский Роберт Ранси.

Но Маргарет держалась: война прекратится только тогда, когда «Юнион Джек» будет вновь развеваться над Порт-Стэнли. После потопления «Шеффилда» она отдала приказ о тотальном вторжении. Высадка британского контингента 21 мая превратилась в еще одно тяжелое эмоциональное испытание для британского премьера. На этот день у нее было запланировано открытие универмага в Финчли.

– Мам, как ты можешь в такое время ехать в избирательный округ, улыбаться и выглядеть настолько спокойной? – спросила у нее Кэрол.

– Конечно, все мои мысли в Южной Атлантике, я очень сильно переживаю. Для нас так важно, чтобы высадка прошла успешно! Но если я не поеду, люди смогут подумать, что что-то не так. Я просто обязана вести себя, как будто ничего не происходит.[543]

В дороге ей сообщили, что операция началась крайне неудачно: два вертолета подбиты, три человека погибли. Как вспоминают очевидцы (открытия универмага с выступлением премьера ждали около 600 человек), на лице Тэтчер «застыла маска глубокой депрессии». Она шла очень медленно и неуверенно. Мэгги буквально опиралась на своего верного супруга. Подойдя к трибуне, Тэтчер смущенно остановилась, пока Дэнис не помог ей взобраться на приступку.

Речь Маргарет была кратка, но при этом очень эмоциональна:

– Мне хотелось бы отметить тех бравых солдат, мужество и высокий профессионализм которых помог нам вновь осознать, что мы одна большая семья.[544]

Затем Тэтчер вернулась в штаб-квартиру консерваторов в Финчли на Бэллард-лэйн. После небольшого отдыха она отправилась на еще одно мероприятие – прощальную вечеринку ее бывшего агента Роя Лэнгстоуна. Нервы Маргарет были на пределе, как неожиданно пришли счастливые новости! Британским солдатам наконец-то удалось закрепиться на побережье Сан-Карлоса.

Узнав об этом, Тэтчер замерла. Секунд тридцать ее тело оставалось неподвижным. Потом она вдруг встрепенулась и уже знакомым всем уверенным голосом воскликнула:

– Вот оно! Вот та новость, которую я ждала целый день!

Конфликт вступил в новую фазу, устремившись к завершению семимильными шагами.

– Скорость, с которой война подошла к концу, удивила всех нас, – вспоминает Маргарет.[545]

14 июня Тэтчер уже приветствовала палату общин восторженным ликованием:

– Рада вам сообщить, что сегодня Порт-Стэнли выбросил белый флаг![546]

Официальное заявление о прекращении огня пришло от аргентинского правительства спустя несколько часов. В какой уже раз Тэтчер записала в свой актив победу.

– Сегодня день, когда Британия вновь стала Великобританией! – заявила она. – Это великое оправдание для всего, что было сделано. Какой славный час для Англии![547]

Палата общин стоя приветствовала своего премьера, а Инок Пауэлл, собиравшийся проверить, «из какого сплава сделана „железная леди“», с восхищением поделился своими выводами:

– Тест показал, что это железистый металл высшей пробы. Эта субстанция обладает одновременно гибкостью и силой, стойка к изнашиванию, не подвержена эмоциям, а также великолепно приспособлена для решения национальных вопросов различных видов сложности[548].

Маргарет сдержанно приняла столь изысканный комплимент:

– Я согласна с каждым сказанным словом.[549]

На Даунинг-стрит Тэтчер встречала восторженная толпа, радостно распевавшая «Правь, Британия!». Внутри Маргарет ждал Дэнис. Когда она вошла в помещение, супруги обнялись и направились в жилые апартаменты. Проходя мимо знаменитого «бульдожьего» портрета Уинстона Черчилля, Мэгги немного приостановилась. Дэнис почтительно поклонился великому человеку и, обернувшись к своей жене, воскликнул:

– Классно сработано![550]

Это был день, когда изменилось положение не только Британии, но и самой Маргарет Тэтчер. В результате военных перипетий потускневший металл «железной леди» оказался надраенным до блеска. Он ослепил своим ярким сиянием как противников-лейбористов, так и недоверчивых членов собственной партии.

– Когда я оглядываюсь назад на годы, проведенные мной на Даунинг-стрит, ничто не всплывает в моей памяти живее и отчетливее, чем те одиннадцать напряженных недель, которые мы провели весной 1982 года.[551]

После завершения Фолклендской войны нация обрела настоящего лидера. «Раз эта женщина смогла поставить на место аргентинского диктатора, отстоять нашу территорию и утвердиться на международной политической арене, почему бы ей действительно не доверить экономические реформы внутри страны? – считали большинство британцев. – Может быть, Мэгги удастся сделать то, перед чем спасовали ее предшественники-мужчины, и столкнуть каравеллу под названием „Британия“ с экономической и социальной мели».

Теперь, отвечая на вопрос: «Кого вы видите на посту премьера после вас?» – она самоуверенно заявляла:

– Маргарет Тэтчер![552]

Нужно было торопиться. В ее памяти еще живы были воспоминания о суровом лете 1945 года, когда страна, быстро забыв о победах Черчилля, предпочла его другому. В июне 1983-го Маргарет объявила о начале новых всеобщих выборов. Опасения не оправдались: консерваторы вновь получили подавляющее большинство, предоставив Тэтчер уже вторую в ее жизни возможность сформировать новое правительство.

Последствия Фолклендов были огромными. И ограничивать их влияние одними лишь политическими аспектами означает не понять главного. Тэтчер не просто начала войну непопулярным премьером, а вышла победителем. Нет! Битва за Фолклендские острова полностью изменила ее представление о самой себе. Она уже тридцать лет была в политике, и только теперь ей удалось сделать что-то действительно важное.

– Что больше всего возбуждало в данной войне? Сидя все эти годы в парламенте и рассуждая об инфляции, доходах, жилищной проблеме, социальной защищенности и тому подобных вещах, ты наконец-то понимаешь, что не эти вопросы проверяют людей на прочность. По-настоящему волнует служение великой цели, такой цели, как отстаивание Свободы![553]

Поведя войска в бой, Маргарет открыла новые стороны собственной личности.

– Война помогла ей лучше разобраться в себе и обнаружить способности, о которых и она сама до определенного момента не догадывалась, – комментирует Саймон Дженкинс.[554]

Недаром у древних народов существовало поверье, что с победой над врагом его сила переходит к тебе. «Что не убивает меня, то делает меня сильнее», – приходит на ум известная фраза отшельника из Сильс-Марии.

В случае с Тэтчер она оказалась не только сильнее, но и… страшнее. Поборов собственные страхи и неуверенность, Мэгги стала еще более деспотична, амбициозна и совершенно нетерпима в отношении чужого мнения. «Железная леди» принялась искать новых сражений, чтобы обрести наконец абсолютную силу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.