Спешите делать добро!

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Спешите делать добро!

Почти в центре Москвы, возле Курского вокзала, в тихом Малом Казенном переулке стоит памятник одному из самых замечательных людей XIX века — доктору тюремных больниц Федору Петровичу Гаазу. На гранитном постаменте высечены слова из книжки "Призыв к женщинам" этого великого гуманиста: "Спешите делать добро!".

Гааз считал, что женщина более мужчины привержена доброте, смирению, заботе о спасении души, снисходительности, скромности, терпению и милосердию. Он писал: "Самый верный путь к счастью не в желании быть счастливым, а в том, чтобы делать других счастливыми".

Мысль старая, как мир. Но много ли найдется тех, кто следует завету святого доктора?..

Целиковская никогда не исходила из голого принципа: надо помогать людям. Она родилась с привычкой делать добро близким и совершала его импульсивно, без тщеславия и показухи. Она умела просчитывать заранее свои действия в том или ином случае, но первый ее порыв протянуть руку помощи просящему всегда был бессознателен. Буквально все, кто окружал Людмилу Васильевну, знали, что она никогда не откажется прийти на выручку в трудную минуту и сумеет выручить человека из беды, как никто другой. Потому и звали ее, когда приключалась беда.

Снимали очередную сцену кинофильма "Лес" в подмосковной усадьбе Николо-Прозорово. Станислав Садальский, как и положено ему по сценарию, полез по карнизу дома. Но тот оказался плохо закрепленным — артист сорвался и с довольно приличной высоты грохнулся о землю. Изо рта пошла кровь, одна рука оказалась сломанной. Коллеги по работе вместе с фельдшером устроили консилиум и порешили срочно везти пострадавшего в местную больницу.

— Позовите Люсю! — очнувшись, взмолился Садальский.

Прибежала Целиковская, растолкала всех. Видит — дела плохи.

— В Склифосовского! — усадив Садальского в машину, отдала приказ Людмила Васильевна.

И они вихрем понеслись по Дмитровскому шоссе.

В больнице имени Склифосовского Целиковская не успокоилась, пока не нашли лучшего врача и не упросили его спешно заняться пострадавшим Садальским.

Гааз обладал несокрушимым человеколюбием, за что его недолюбливало московское начальство. Если он видел, что закон противоречит духу милосердия, то становился врагом закона.

Ему возражал комендант города Сталь: "В добре излишество вредно, если оно останавливает ход дел, законом учрежденный". На что Федор Петрович отвечал: "Правительство не может приобрести в недрах своих мир, силу и славу, если все его действия и отношения не будут основаны на христианском благочестии. Да не напрасно глас пророка Малахии оканчивается сими грозными словами: "Если не найдете в людях взаимных сердечных расположений, то поразится земля вконец".

Гааз представлял собой неизбежное зло для чиновников, привыкших скрупулезно исполнять каждую букву закона. Они не раз убеждались, что бороться с Гаазом — лишь понапрасну время терять.

Конечно, Целиковскую нельзя сравнивать с Гаазом, всю свою жизнь положившим на заботу о страждущем человечестве, которого Достоевский назвал, вместе с Суворовым и Кутузовым, одним из трех лучших русских людей. Но Людмила Васильевна тоже забывала о законах, об этих нередко бездушных правилах игры с государством, когда становилась очевидцем беды с конкретным человеком.

Однажды Любимов и Целиковская возвращались из гостей с загородной дачи. Ехали по Минскому шоссе. В это время, около девяти часов вечера, в кинотеатре Рабочего поселка закончился очередной сеанс и благодушные зрители расходились по домам. Внезапно из-за поворота выскочил мчавшийся на бешеной скорости самосвал с пьяным водителем за рулем и покосил ни в чем не повинных людей. Те, кто успел увернуться от гибели, безрезультатно пытались остановить проносящиеся мимо машины. И дело не в том, что шоферы все как на подбор были людьми жестокими и равнодушными к чужому горю. Просто они знали существовавший закон, по которому, если человека сшибли на дороге, его запрещено увозить с места происшествия до прибытия милиции и "скорой помощи". Сердобольных водителей строго наказывали за "чинимые осложнения раскрытию преступления".

Но Любимов с Целиковской остановились, увидев на обочине дороги женщину с безумными глазами.

— Помогите! — с отчаянием причитала она. — Я вас умоляю: помогите! Мой муж умирает!

Мужчина, задетый самосвалом, истекал кровью в кювете. Любимов и Целиковская знали, что нарушают закон, но поступить иначе не могли. Они подняли стонавшего мужчину и перенесли его на заднее сиденье своей машины. Рядом усадили его жену и погнали в Одинцовскую больницу. Каждая секунда, понимали они, на счету.

Но в больнице умирающего отказались принимать.

— Вы не имели права забирать тело с места происшествия! — заявила медсестра приемного отделения.

— По-вашему, я должна отвезти его обратно? — вошла в гнев Целиковская.

— Ничего не знаю, у нас есть предписание не принимать от частных лиц пострадавших в автомобильных авариях.

Целиковская орала, требовала, грозила и, как говорят, материлась на чересчур законопослушный персонал больницы. В конце концов, под угрозой звонков министрам здравоохранения и внутренних дел, им пришлось принять истекающего кровью мужчину и отвезти его в реанимацию….

— Почему вы самовольно забрали с места аварии потерпевшего, не дождавшись приезда милиции? — допрашивал спустя несколько дней Любимова и Целиковскую следователь.

— Мы не могли проехать мимо! — отвечала взволнованная Людмила Васильевна. — А разве можно поступить иначе, когда обезумевшая от горя женщина умоляет о помощи?..

— Здесь я задаю вопросы, а не вы! Вы поступили противозаконно! Хоть это вы можете понять?

— Нет, не могу.

Москва надолго запомнила филантропа Гааза, с утра до ночи хлопотавшего о несчастных людях. Он объезжал богатых вельмож, чтобы вымолить у них подаяние для "страждущих и отверженных", и просиживал часами в бесчисленных канцеляриях, убеждая чиновников пересмотреть тот или иной несправедливый судебный приговор, следил за порядком и медицинским обслуживанием в московских острогах и пересыльном тюремном замке. Про него сложили поговорку: "У Гааза нет отказа". Он был фанатиком добра и сострадания.

"Надо внимать нуждам людей, — говорил он, — заботиться о них, не бояться труда, помогая им советом и делом. Словом, любить их, причем чем чаще проявлять эту любовь, тем сильнее она будет становиться".

Целиковская умела внимать нуждам людей, которые делились с ней своими напастями, и, не жалея ни своего, ни чужого времени и труда, помогала им, чем могла.

В роддоме только что появившегося на свет младенца заразили стафилококком и объявили родителям, что их ребенок не жилец на белом свете. Страшно: всего десять дней от роду малышу, а он уже умирает. Бабушка молится, родители не умеют молиться и потому плачут. Переживает и дядя за злосчастную судьбу своего маленького племянника. Целиковская, дружившая с его женой, звонит справиться о здоровье новорожденного.

— Надь, как у вас дела?

— Сказали, что Петя умирает…

После долгой паузы Целиковская твердо сказала:

— Этого не должно быть! Жди, я сейчас приеду.

— Зачем? Ему уже ничем не поможешь.

— Рэ-бэ-не-мэ, — произнесла Людмила Васильевна свою любимую аббревиатуру, обозначавшую "речи быть не может". — Я уже выезжаю.

За полчаса она успела пересечь всю Москву.

— Быстро одевайся и поехали! — приказала подруге.

Стоял январь, но не морозный, как должно быть в разгар зимы, а промозглый, пасмурный. Шел мокрый снег, и город утопал в дорожной слякоти. Из Останкино поехали в другой конец Москвы — в Измайлово, где в родильном доме умирал сын родителей, которых Людмила Васильевна лишь однажды видела мельком. Доехали.

Для Целиковской не существовало понятия "кабинет, в который нельзя войти". Она открывала любую дверь.

— Ты, Надюнь, сейчас в соплях, от тебя пользы мало. Потому подожди в коридоре.

И, придав лицу доброжелательную строгость, походкой самоуверенной женщины она вошла в кабинет главврача.

— Вы, наверное, знаете, что я народная артистка Целиковская. Петя — мой племянник. Мне сказали, что он умрет от стафилококка. Нет! Он не умрет! — Людмила Васильевна, глядя в глаза управляющей роддомом женщине, медленно отчеканила фразу: — Ребенок должен жить, и вы все для этого сделаете… — Сказав главное, улыбнулась: — А для меня составьте список лекарств, которые помогут спасти мальчика. Я вас умоляю об этом. Вы сейчас дадите мне этот список, а мой долг — привезти вам эти лекарства.

Руководящая женщина в белом халате засуетилась, созвала врачей и, выслушав их советы, тут же выписала и вручила "родственнице" Пети кучу рецептов.

Шел пятый час вечера. На залитую по уши грязью Москву спустились сумерки. Сидя за рулем и направляясь в одну из центральных аптек, Целиковская крепко ругалась — то обогнавшая их "Волга" забрызгала ветровое стекло грязью, то "Победа" подрезала на повороте. Наконец благополучно добрались до цели. Людмила Васильевна моментально сменила образ и с лучезарной улыбкой вошла в аптеку со служебного входа.

— Здравствуйте! — зазвенел ее голосочек. — Всем вам — здравствуйте!

— Здравствуйте… — тараща на знаменитую артистку глаза, отвечали женщины-фармацевты.

— Ой, вы Целиковская? — спросила самая смелая.

— Да, я Целиковская. И я вас всех умоляю, ради бога, помогите — племянник погибает. У меня с собой рецепты, врачи сказали, если я достану лекарства, они спасут его.

Женщины забегали, перевернули всю аптеку.

— Это есть… это тоже есть… а вот этого нет…

— Будьте так любезны, — с мольбой в глазах и в голосе просит Целиковская, — подскажите, где мне достать это?

Женщины повисли на телефонах, обзванивая своих знакомых в других аптеках. Наконец — удача!

— На Ленинском проспекте есть.

— Вы их предупредите, пожалуйста, что мы сейчас приедем… Большое всем спасибо!

И вновь две хрупкие женщины мчатся в другой конец Москвы. Людмила Васильевна ругается, по-русски клянет Гидрометцентр:

— Сказали, будет солнце… Почему нельзя сказать правду?.. Если не знают, какая будет погода, лучше бы молчали… За что им только деньги платят!..

— Люсь, ты как хамелеон. В машине ругаешься, как сапожник, а вошла в аптеку — и другим человеком стала.

— Надюня, запомни: постных и хмурых лиц никто не любит. А нам надо, хоть и настроение паршивое, чтобы нас сегодня любили… Не волнуйся, мы победим!

Все нужные лекарства они наконец достали и отвезли их в роддом. Целиковская заодно договорилась, что в палату к Пете положат его мать, которая будет за ним ухаживать.

И свершилось чудо — малыш выздоровел. Теперь уже закончил институт, живет на радость себе и близким. А тогда, через три дня после визита Людмилы Васильевны, когда малыш был спасен и пошел на поправку, все врачи и медсестры перебывали у него…

— Как он похож на Целиковскую! — говорили. — Просто одно лицо!

Гааз любил повторять фразу из Евангелия от Матфея: "Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними".

Если человек может поставить себя на место другого, кому приходится трудно в данную минуту, и посочувствовать ему, он уже сделал полдела. Если же он в силах поддержать захандрившего от судьбы-злодейки друга и действует, значит, он сумел до конца выполнить свой долг и достоин похвалы.

Писатель Владимир Максимов не был обделен друзьями. Заходил он время от времени и в гостеприимный дом Целиковской.

Когда он, обвиненный в антисоветизме, вынужден был вместе с женой покинуть Советский Союз, никто из знакомых не пришел проститься с ними в аэропорт. Боялись, наверное, соглядатаев-чекистов. В ожидании своего рейса с тоской думали Максимовы о родине, которую, может быть, больше никогда не придется увидеть, и со страхом гадали: выпустят за границу или заберут прямо из аэропорта в тюрьму?..

И вдруг, когда уже собрались выходить на взлетное поле, увидели бегущую к ним с большим букетом роз Целиковскую.

— Таня! Володя! — звонко закричала Людмила Васильевна и бросилась в объятия друзей.

Максимовы до бесконечности были тронуты сердечным поступком Целиковской и, живя в Париже, часто вспоминали его.

Людмила Васильевна, когда дело доходило до друзей, почти ничего не боялась — ни ЦК КПСС, ни КГБ, ни театральных кликуш. Она боялась только, что не сумеет помочь друзьям в тот момент, когда они более всего будут нуждаться в ее поддержке и сочувствии.

Господь говорил, что счастлив более дающий, нежели приемлющий. Целиковская воистину была счастливым человеком.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.