ВЕНСКИЙ БЮРГЕР

ВЕНСКИЙ БЮРГЕР

В апреле 1907 года Троцкий приехал в Лондон незадолго до открытия там V съезда партии, который начал работу 30 апреля (13 мая) в помещении церкви Братства на Саутгейт-Роуд. Это был второй съезд партии, в котором участвовал Троцкий, и на сей раз он еще громче заявил о себе. Поскольку Троцкий в 1903 году порвал с большевиками, а в 1904 году – с меньшевиками, он не представлял ни одной партийной организации и его можно было рассматривать лишь как представителя германских социал-демократических газет. Однако Троцкий был окружен ореолом участия в Петербургском Совете. Еще свежи были в памяти его пламенные выступления на суде и рассказы о его смелом побеге из ссылки, а потому его речи выслушивались с большим вниманием. Более того, представители обеих фракций демонстрировали свое желание заполучить Троцкого в свои ряды.

Это проявилось в выступлении Ленина, который заявил на съезде: «Несколько слов о Троцком. Останавливаться на наших разногласиях с ним мне здесь некогда. Отмечу только, что Троцкий в книжке «В защиту партии» печатно выразил свою солидарность с Каутским, который писал об экономической общности интересов пролетариата и крестьянства в современной революции в России. Троцкий признавал допустимость и целесообразность левого блока против либеральной буржуазии. Для меня достаточно этих фактов, чтобы признать приближение Троцкого к нашим взглядам. Независимо от вопроса о «непрерывной революции» здесь налицо солидарность в основных пунктах вопроса об отношении к буржуазным партиям». Явно Ленин хотел затушевать разногласия между большевиками и Троцким, потому что позиция последнего приближалась ко взглядам вождя СДПГ и в Троцком видели человека, играющего роль связующего звена с западноевропейскими социал-демократами.

Троцкий сумел добиться того, чтобы его воспринимали как представителя «особого течения». В качестве такового ему предоставили 15 минут для выступления в ходе дискуссии по вопросу об отношении к буржуазным партиям. Воспользовавшись этим, Троцкий постарался объяснить делегатам то место, которое он желал занимать в РСДРП: «Во избежание недоразумений я должен заявить, что в политических вопросах, разделяющих партию, я отнюдь не стою на какой-то специальной точке зрения «центра», как приписывают мне некоторые товарищи. Позиция центра, на мой взгляд, предполагает ясное и твердое сознание необходимости компромисса как предпосылки общеобязательной тактики. Но если я сознаю и подчеркиваю необходимость компромисса, то это не значит, что моя собственная точка зрения на данный политический вопрос составлена путем компромисса, путем выведения арифметического среднего из двух противоречивых мнений».

Роль лидера «средней арифметической», устраивающей своей безликостью обе фракции, не подходила Троцкому. «Я отказываюсь от чести заранее направлять свою мысль по этой предполагаемой равнодействующей», – объявил он. Троцкий делал заявку на более активную роль, объявив: «Я решительно претендую на право иметь по каждому вопросу свое определенное мнение… Я сохраняю за собой право со всей энергией отстаивать свой собственный взгляд».

В своей речи Троцкий кокетливо процитировал высказывание из брошюры Милюкова, где говорилось о «революционных иллюзиях троцкизма», тут же заметив: «Господин Милюков, как видите, делает мне слишком много чести, связывая с моим именем период высшего подъема революции». И все же Троцкий явно намекал на то, что он обрел достаточно солидный политический вес за последние два года, а потому имеет право предлагать партии свой путь к победе революции.

Троцкий объявил о том, что объединение партии исторически неизбежно, а когда это произойдет, то РСДРП изберет «самую пролетарскую», «самую революционную» и «самую культурную» платформу. Он не называл эту платформу «троцкистской», но так можно было его понять. Чтобы добиться принятия приемлемой ему платформы, Троцкий активно участвовал в подготовке документов съезда. Он был резок в защите своей позиции и одергивал признанных вождей партии, обвинив самого Ленина в лицемерии. (Правда, председательствующий тут же призвал Троцкого к порядку.) И все же его усилия не принесли ему ощутимых плодов. Вопреки угрозам Троцкого съезд принял большевистскую резолюцию, осудившую тактику меньшевиков в Государственной думе. Группировка, возглавлявшаяся Троцким, распалась. Если бы Троцкий не столь упивался собственным красноречием, не сбивался на личные оскорбления, то он мог бы сыграть роль конструктивного посредника между двумя фракциями. Но в любом случае Троцкий не учитывал главного: возможность для объединения партии была мала, а его шансы возглавить единую РСДРП на своей «троцкистской» платформе были ничтожно малы. Ленин же с «сожалением» констатировал внефракционность Троцкого и его выступления против большевиков.

Среди 342 делегатов съезда Троцкий не обратил внимания на представителя Тифлисской организации И.В. Ивановича, имевшего совещательный голос и упомянутого лишь в связи с внесением им в президиум съезда заявления вместе с делегатами съезда Шаумяном и Кахояном. Однако И.В. Иванович внимательно следил за Троцким и в своих статьях, опубликованных в двух номерах газеты «Бакинский пролетарий» так характеризовал его деятельность на съезде: «Так называемого центра, или болота, не было на съезде. Троцкий оказался «красивой ненужностью». Таково первое упоминание о Троцком в сочинениях Сталина, который использовал на V съезде партии псевдоним «Иванович».

Это было первым свидетельством противостояния Троцкого и Сталина, которое продлилось свыше трех десятилетий и привело Троцкого к трагическому концу. Причины для такого противостояния были глубоки и в значительной степени определялись существенными различиями как между ними, так и теми силами, которые они олицетворяли. Хотя можно было найти немало схожего в этих будущих вождях Советской страны (почти одинаковый возраст, принадлежность к национальным меньшинствам России, отличная учеба в школе, страстное увлечение чтением книг с детства, а затем тяга к самообразованию, которая компенсировала отсутствие высшего образования), Исаак Дейчер, автор биографий Троцкого и Сталина, сравнивая их социальное происхождение, писал: «Никто в юности так непосредственно не ощутил атмосферу жизни крепостного крестьянства, как Сталин-Джугашвили… Троцкий увидел бедность и эксплуатацию из окон дома недавно разбогатевшего еврейского землевладельца, сыном которого он был».

Даже те стороны жизни, которые казались схожими у Троцкого и Сталина, на деле лишь подчеркивали различия между ними. Принадлежность к национальному меньшинству для Сталина-Джугашвили означала, что он был сыном грузинского народа, историческая судьба которого существенно отличалась от еврейского народа. В своей многовековой борьбе за независимость против численно превосходящих врагов грузинский народ отстоял право на жизнь на своей земле. Культивирование глубокой эмоциональной привязанности к природе Грузии, дикой и окультивированной, ее горам и садам составляло существенную часть грузинского патриотизма, преданности земле своих предков.

В отличие от грузин, практически не покидавших родной край в начале XX века, подавляющее большинство евреев много веков назад покинуло свою родину и жило за ее пределами. Единство еврейского народа, сыном которого был Троцкий, не имело «земной опоры», а основывалось на осознании принадлежности к иудейской вере. Привязанность к родине раздваивалась под воздействием представлений о «двойном подданстве». Хотя детские воспоминания Троцкого-Бронштейна были связаны со степями Южной Украины, этнокультурная среда вынуждала его воспринимать себя гражданином невидимого всемирного государства, расположенного среди чужих народов, но живущего по особым законам, сформулированным много веков назад для «избранного народа».

Подавляющее большинство грузин в то время было крестьянами или недавними выходцами из крестьян. Сам Сталин был сыном крестьян, недавно переселившихся в город. Он был воспитанником культуры, сохранявшей верность многим традиционным ценностям народа. Хотя крестьяне отставали от горожан по уровню образованности, попадая в город, они быстро наверстывали свое отставание благодаря наличию сильных интеллектуальных и моральных качеств, характерных для традиционной общинной культуры.

Еврейская культура того времени была, прежде всего, культурой городских людей, воспринимавших крестьян как людей неполноценных в своем развитии. Даже те евреи, которые жили в деревнях, как семья Бронштейнов, воспитывались в традиции чисто городской культуры, сложившейся в течение многих веков пребывания еврейского народа в диаспоре. Попытки царского правительства превратить евреев в земледельцев, как было сказано выше, оказались безуспешными. Хотя Троцкий вырос в деревне, крестьяне, которых он привык видеть в поместье своего отца, представлялись ему темными, несчастными людьми, сознание которых заполнено дикими предрассудками. Снисходительное и даже презрительное отношение к «темному» народу лишь усугубилось у Троцкого в ходе его воспитания в одесской интеллигентской среде. Троцкий был духовно оторван от крестьянства, составлявшего подавляющее большинство населения России.

Принадлежность Сталина-Джугашвили к грузинскому народу означала, что он был воспитан в единой православной вере с русским народом. Свое образование Сталин получил в духовном училище в Гори и Тифлисской духовной семинарии. Будучи же воспитанником хедера и преподавателей иудейской религии, которых нанимал ему отец, Троцкий, по меньшей мере, отчужденно относился к православной вере. В последующем эта отчужденность переросла во враждебность к господствовавшей в стране религии.

Хотя в Грузии накопилось немало претензий к царской власти и сохранилась ностальгия по утраченной многовековой независимости, Сталин впоследствии подчеркивал, что на его родине «нет сколько-нибудь серьезного антирусского национализма». Никто в Грузии и не помышлял эмигрировать из империи, а Сталин начиная со своих первых работ подчеркивал, что Грузия – это маленький уголок России. В среде же, в которой рос Троцкий, неприязнь к России была настолько сильна, что эмиграция из империи рассматривалась многими евреями как единственно возможное условие дальнейшей жизни. В своих сочинениях Троцкий не раз говорил о преследованиях евреев в России, при этом сильно преувеличивая роль государства и церкви в организации еврейских погромов. Враждебное отношение к институтам светской и духовной власти России распространялось у Троцкого на всю страну, и он не раз говорил и писал о том, что сама природа обрекла Россию на отсталость и дикость нравов.

Различное отношение к России Троцкого и Сталина определило и разницу в их оценках русской культуры. Сталин видел в русской литературе источник высшей духовности. Он не переставал испытывать наслаждение от чтения русских писателей, прослушивания музыки русских композиторов. Хотя Троцкий с детства хорошо знал русских писателей, композиторов и художников и, при случае, мог привести цитату из произведений русской литературы, он был убежден в том, что «русская культура является лишь имитацией лучших образцов мировой культуры».

Различия в их классовом и этнокультурном происхождении предопределило и различия путей Троцкого и Сталина в революцию. Хотя и Троцкий, и Сталин стали участниками подпольных революционных кружков, их отношения к революционной партии и ее идеологии резко различались. Для выходца из народных масс Сталина-Джугашвили принятие марксистских идей о классовой борьбе, завершающейся построением общества социальной справедливости, органично вытекало из впечатлений раннего детства. Он узнал о язвах общества в бедном домике своего отца-сапожника, в котором он вырос. Ему были с детства знакомы чаяния бывших крестьян, недавно осевших в городе и лелеявших идеалы традиционной общины, построенной на принципах равенства и братства.

Сближение Троцкого-Бронштейна с революционерами было во многом случайным, и он долго не желал принимать их идеи, столь далекие от тех, на которых он был воспитан в семье отца-землевладельца, а затем в семье одесских интеллигентов. В отличие от Иосифа Джугашвили, который, изучив основы марксистской идеологии и философии, сразу стал пропагандистом марксизма, Лейба Бронштейн долго не желал признавать себя марксистом. Пребывая в революционном кружке, он высмеивал марксистов и считал себя выше них. Даже оказавшись в тюрьме за участие в революционном подполье, он не стал марксистом, а начал изучать историю масонства и пропагандировать ее среди своих товарищей по тюрьме. Он не вступал ни в одну местную партийную организацию и лишь в ссылке постепенно сблизился с рядом социал-демократов, которые помогли ему бежать из Сибири.

Даже те фигуры международного социалистического движения, которые привлекали Сталина и Троцкого, отражали глубокие различия между ними. Идеалом Сталина какое-то время был вождь германских социал-демократов Август Бебель, выходец из рабочей семьи. Сталин не раз писал о Бебеле, отмечая его принципиальность в отстаивании интересов рабочего класса и выражая пожелание, чтобы в России появились свои «Бебели». Идеалом Троцкого некоторое время был более ранний вождь германского рабочего движения Фердинанд Лассаль, выходец из богатой еврейской семьи, которого марксисты осуждали за его оппортунизм.

В марксистской партии Сталин-Джугашвили видел ту организацию, в которой он мог бы реализовать свои общественные идеалы и свои личные ценности. Об этом свидетельствовала небольшая статья, опубликованная И.В. Джугашвили 22 марта 1907 года и посвященная памяти товарища по партии Георгия Телия. В ней он перечислял качества, которыми обладал покойный и которые, по мнению автора, «больше всего характеризуют социал-демократическую партию – жажда знаний, независимость, неуклонное движение вперед, стойкость, трудолюбие, нравственная сила». Считая, что партия открывает ему возможность в наибольшей степени осуществить свои идеалы, Сталин стал активно участвовать в работе первичных, местных, а затем и центральных организаций РСДРП. Позже он говорил о том, что почти за 20 лет прошел путь от «ученика революции» до «подмастерья», а затем до «мастера революции», постепенно осваивая теорию и практику революции.

Для Троцкого партия никогда не служила олицетворением его высших идеалов, и он не связывал с пребыванием в партии возможность реализовать свои этические ценности и интеллектуальные запросы. Став одним из видных деятелей революции, Троцкий сумел долгое время оставаться вне партии и не работал ни в одной первичной или местной организации. И в то же время удивительным образом он совершал стремительные взлеты к вершинам партийного руководства, постоянно получая поддержку влиятельных лиц, находившихся вне рядов РСДРП. В отличие от Сталина, который прошел все ступени партийной работы, Троцкий постоянно находился в положении попутчика революционной партии, представителя различных международных сил, по разным причинам контактировавших с РСДРП.

Обретя многолетний опыт в организации революционной борьбы в Грузии, Сталин в 1907 году находился в гуще партийной работы среди рабочих одного из быстро развивавшихся промышленных центров России – Баку. Он хорошо знал нужды российских рабочих, научился отстаивать их конкретные экономические и социальные требования, сочетая их с политической борьбой. Сталин жил и работал среди рабочих разных национальностей, живших в это время в Баку, – азербайджанцев, русских, армян, грузин, персов, дагестанцев. Он постоянно стремился к тому, чтобы партия не отрывалась от рабочего класса России, видя в нем главную революционную силу общества.

Непосредственные контакты Троцкого с российским пролетариатом имели место лишь в годы его участия в николаевском «Союзе» и свелись к написанию нескольких листовок и прокламаций. Позже Троцкий работал вне партийных организаций. Совершенно неизвестно, какова была судьба тех ярких прокламаций, которые он писал в 1905 году, обращаясь то к рабочим, то к крестьянам, то к солдатам.

В отличие от Сталина Троцкий был не только оторван от партии и рабочего класса России, но и от самой России. Находясь под покровительством Парвуса, он повторял его судьбу, становясь посредником между руководителями международной социал-демократии и верхами финансовой буржуазии Запада.

Эти и другие различия между Сталиным и Троцким отражали глубокие противоречия, противопоставившие Троцкого той части социал-демократов России, которая с самого начала пошла за Лениным и большевиками, а в последующем поддержала Сталина.

Хотя вряд ли Сталин в то время был достаточно осведомлен о классовом происхождении Троцкого и всех его связях, он видел в противниках большевиков на съезде классово чуждые силы. В своей статье «Лондонский съезд Российской социал-демократической партии» он писал: «Очевидно, тактика большевиков является тактикой крупнопромышленных пролетариев, тактикой тех районов, где классовые противоречия особенно ясны и классовая борьба особенно резка. Большевизм – это тактика настоящих пролетариев». По мнению Сталина, «не менее очевидно и то, что тактика меньшевиков является по преимуществу тактикой ремесленных рабочих и крестьянских полупролетариев, тактикой тех районов, где классовые противоречия не совсем ясны и классовая борьба замаскирована. Меньшевизм – это тактика полубуржуазных элементов пролетариата».

Сталин сделал и другое наблюдение, которое могло коснуться не только меньшевиков, но и лично Троцкого: «Статистика показала, что большинство меньшевистской фракции составляют евреи (не считая бундовцев), далее идут грузины, потом русские. Зато громадное большинство большевистской фракции составляют русские, далее идут евреи (не считая, конечно, поляков и латышей), затем грузины и т. д. А такой состав фракции нетрудно объяснить: очагами большевизма являются главным образом крупнопромышленные районы, районы чисто русские, за исключением Польши, тогда как меньшевистские районы, районы мелкого производства, являются в то же время районами евреев и грузин и т. д.».

Комментируя преобладание русских среди большевиков, а евреев – среди меньшевиков, Сталин писал: «По этому поводу кто-то из большевиков заметил шутя (кажется, тов. Алексинский), что меньшевики – еврейская фракция, большевики – истинно-русская, стало быть, не мешало бы нам, большевикам, устроить в партии погром». Но и без погрома съезд, по мнению Ивановича, добился победы над меньшевизмом: «Отныне партия будет проводить строго классовую политику социалистического пролетариата. Красное знамя пролетариата не будет больше склоняться перед краснобаями либерализма».

Сталин оказался прав. V съезд был последним, на котором большевики и меньшевики заседали вместе. Троцкий же, несмотря на ряд ярких выступлений, не сумел добиться сколько-нибудь ощутимых успехов в борьбе за идеи «перманентной революции». Перспектива встать во главе мощной партии, способной взять власть в свои руки, отодвигалась для Троцкого и по причине событий, происходивших в России. Через 15 дней после завершения съезда, 3 июня 1907 года, Государственная дума была разогнана, а члены социал-демократической фракции, вокруг деятельности которой было сломано немало копий на съезде, оказались под арестом. Многие либеральные реформы были отменены. Переворот 3 июня подвел черту под революцией 1905—1907 годов.

Поскольку путь «туда» был на какое-то время заказан Троцкому, он решил прочно обосноваться в Западной Европе. В Берлине, куда он приехал из Лондона, его ожидала Н. Седова. Здесь его встретил и Парвус. Как вспоминал Троцкий, «втроем – моя жена, Парвус и я – отправились пешком по саксонской Швейцарии… Мы вышли в Богемию, в городишко Гиршберг, дачное место маленьких чиновников, и прожили там ряд недель». Троцкий писал, что, находясь в Гиршберге, он и Парвус постоянно писали статьи для социал-демократических газет. Видимо, пребывание в Гиршберге было долгим, потому что Троцкий успел даже сочинить «книжку о германской социал-демократии».

Еще находясь в Берлине, Троцкий был представлен Парвусом Карлу Каутскому, который пригласил его в свой дом. В Берлине Троцкий познакомился и с другими видными лидерами СДПГ. Дейчер замечал: «К удивлению, Троцкий установил наиболее близкие связи не с радикальным крылом германского социализма во главе с Розой Люксембург, Карлом Либкнехтом и Францем Мерингом, будущими основателями Коммунистической партии, а с людьми из центра, которые поддерживали видимость марксистской ортодоксальности, но на самом деле вели партию к капитуляции перед империалистическими амбициями империи Гогенцоллернов». На самом деле ничего удивительного в этом не было. Находясь под опекой Парвуса, Троцкий повторял его путь, который в конечном счете привел этого «революционера» к сотрудничеству с кайзером. (Очевидно, что сближению Парвуса с царствующим домом способствовало его знакомство с теми кругами германской социал-демократии, которые в конечном счете стали сотрудничать с Гогенцолернами.)

Вскоре, переехав в Вену, Троцкий был тепло принят В. Адлером, о котором написал ряд очерков для российских читателей. Троцкий подружился и с сыном Адлера, Фрицем. Как и те круги в германской социал-демократии, с которыми сблизился Троцкий, Виктор Адлер сближался с примиренческими и ревизионистскими силами в партии, а после начала Первой мировой войны поддержал военные действия против России.

Таким образом, Троцкий, который в последующем обрел репутацию вождя крайне левых революционеров, с 1907 года поддерживал тесные и дружеские отношения с теми руководителями социал-демократии Германии и Австрии, которые склонялись к сотрудничеству с буржуазией своих стран, поддержали свои правительства в годы Первой мировой войны, а затем заняли позиции, враждебные Советской стране.

Объясняя в своих мемуарах причины, по которым он переселился в Вену, Троцкий писал: «В этот период я стоял ближе всего к немецкой политической жизни. В Берлине поселиться нельзя было по полицейским причинам. Мы остановились на Вене. Но в течение всех этих семи лет я гораздо внимательнее следил за германской жизнью, чем за австрийской».

Оказавшись в центре Европы в 1907 году, Троцкий мог задуматься о том, кем он был и кем он стал, куда его занесла судьба за десятилетие, прошедшее с тех пор, как он в новогоднюю ночь 1897 года в шутку объявил о своем превращении в марксиста в кружке Швиговского. После долгих лет скитаний Троцкий имел возможность жить не как заключенный, ссыльный, подпольщик, вечно опасавшийся ареста, или бесприютный политэмигрант, переезжавший из страны в страну. У него была трехкомнатная квартира на Родлергассе, в пяти минутах ходьбы от венского предместья Гринцинг, славившегося своими ресторанчиками и виноградниками, где любили проводить свободное время жители австрийской столицы. Судя по его мемуарам, супруги были довольны жизнью в Вене.

Троцкий попал в Вену, переживавшую конец правления Франца-Иосифа, последние годы существования великолепной империи Габсбургов. Казалось, что он попал в сказочный мир, в котором Штраус опоэтизировал Венский лес и окрестности «голубого Дуная», в игрушечный мирок оперетт Легара и Кальмана с их героями, беспечными весельчаками из светского общества. Для значительной же части мира Вена в это время олицетворяла бюргерский уют и сытое благополучие. Троцкий приобщался к образу жизни венских бюргеров, проводивших время в кафе за чашечкой кофе и чтением газет. Именно такого бюргера Лиутпольда Волькенштейна изобразил в одном из своих рассказов, написанных в начале XX века, английский писатель Сейки (X. Манро). Его герой постоянно проводил время «в своем любимом кафе в столице империи Габсбургов, держа перед собой «Нейе Фрайе Прессе» и чашечку кофе со сливками и стаканом холодной воды, которые приносил ему напомаженный кельнер».

Троцкий и его жена постарались устроиться в венской городской жизни, прежде всего заботясь о воспитании своих детей в духе, отвечавшем господствующим нравам и понятиям о добропорядочности. Оба сына, Лев и Сергей, быстро освоили немецкую речь, сначала в детском саду, а затем в школе. Дома они объяснялись как на русском, так и на немецком. Они поступили в лютеранскую школу. Не очень внятно объясняя, почему супруги-атеисты решили воспитать детей в христианской вере, Троцкий писал: «Мы выбрали лютеранство, как такую религию, которая казалась нам все же более портативной для детских плеч и для детских душ». Троцкий признавал, что дети с удовольствием посещали религиозные занятия, а дома повторяли молитвы. Хотя Троцкий объяснял свое терпимое отношение к переходу детей в лютеранство своим нежеланием открыто декларировать их атеизм, Недава считает, что это могло быть вызвано стремлением отца обрести привлекавший его стиль жизни: «Со своих школьных лет Троцкий восхищался немецкой опрятностью, чистотой, упорядоченностью – и сам тяготел к тем же качествам в работе и в быту… Крещение детей в лютеранство в каком-то смысле олицетворяло для него бегство из гетто в хорошо выметенный и освещенный немецкий квартал».

Сам Троцкий активно интегрировался в духовную жизнь Вены. Он посещал библиотеки и даже собирался сдавать экзамены за курс Венского университета. Откликаясь на все новые веяния в венском обществе, он увлекся входившим тогда в моду психоанализом. Этому способствовало личное знакомство с ведущими психоаналитиками Вены. По словам Дейчера, приятель Троцкого Адольф Иоффе, «молодой, способный интеллектуал караимского происхождения, страдавший от нервного заболевания», лечился у психоаналитика Альфреда Адлера, ученика Зигмунда Фрейда. Троцкий «встречался с Альфредом Адлером… заинтересовался психоанализом и пришел к выводу о том, что между Марксом и Фрейдом гораздо больше общего, чем марксисты готовы это признать». После революции Троцкий пытался пропагандировать фрейдизм в Советской стране.

Вероятно, быстрое принятие Троцким идей Фрейда объяснялось не только общим поветрием, но и его личными беседами с Адлером, у которого с Троцким оказалось немало общего. Как пишет американский психолог К. Уилсон, «Адлер был евреем, сыном торговца зерном. Его отец был человеком с сильным характером. Альфред был его любимцем… Он рос болезненным ребенком». Возможно, что психологические идеи Адлера, которые в чем-то отличались от теорий Фрейда, отвечали жизненному опыту Троцкого и помогали ему объяснить свои психологические проблемы.

Опираясь на положение Аристотеля о человеке как социальном животном, Адлер считал, что человек стал таковым, чтобы преодолеть чувство неполноценности в окружавшем его мире. Поэтому стремление утвердить свое «я» составляет один из основных мотивов в деятельности человека. Сближаясь с идеями Ф. Ницше, Адлер провозглашал волевое начало в характере человека в качестве наиболее мощной движущей силы. При этом Адлер считал, что даже иррациональные действия человека могут удовлетворить его потребность в ощущении своего превосходства над другими людьми. И явное, и тайное ощущение своего превосходства – это стимул к практической деятельности, утверждал Адлер.

Психоаналитические интерпретации человеческого характера на основе поиска болезненных, иррациональных или разрушительных мотивов, вероятно, соответствовали представлениям Троцкого о человеческой душе. Возможно, что в идеях Фрейда и Адлера о присутствии в психике людей властной силы темного подсознания, Троцкий находил ответ своим перепадам настроений, рожденных болезненным состоянием его нервной системы и тяжелыми приступами эпилепсии.

Не исключено, что идея Адлера о необходимости поддерживать в себе сознание своего превосходства над другими, даже путем иррационального самоутверждения, помогала Троцкому понять свое состояние во время своих выступлений, когда он почти утрачивал рациональный контроль за своей речью, подчиняясь лишь властному желанию вести возбужденную аудиторию за собой. Возможно, что эта теория позволяла ему объяснить многое в его собственной жизни: и его страстное желание «победить» марксистов в кружке Швиговского, и его интерес к масонству, тайной и могучей мировой власти, и его «превращение» в Троцкого, ставшего для него символом грубой торжествующей силы, и его попытки одержать верх над Лениным и Плехановым, и его стремление стать во главе революционной партии и революционной власти в России.

Модные психоаналитические теории, музеи и библиотеки Вены, великолепие Хофбурга и Шенбрунна, веселье аттракционов Пратера и тишина Венского леса должны были захватить внимание уставшего от странствий и неустроенности человека. Но Троцкому нельзя было расслабляться хотя бы потому, что он должен был содержать новую семью, которая быстро росла. Теперь его возможности для публикаций были значительно шире. Под тем же псевдонимом, который он использовал для «Восточно-Сибирского обозрения» – Антид Ото, – он писал для широко известной газеты либерального направления «Киевская мысль». Свои корреспонденции из Вены он направлял также в «Одесские новости», которые издавал его воспитатель М. Шпенцер. Он писал и для меньшевистской газеты «Луч».

В это же время украинская группа социал-демократов «Спилка» предложила Троцкому самому организовать издание газеты. Ее решили назвать «Правда». Главным сотрудником новой газеты стал А.А. Иоффе. Но Троцкий и не представлял, как тяжело самому вести периодическое печатное издание. За первый год работы издателем-редактором Троцкий сумел выпустить лишь пять номеров. Все его гонорары, полученные от разных газет, ушли на финансирование «Правды». За финансовой помощью пришлось обращаться к СДПГ. Выручал его и отец, не раз навещавший сына в Вене и неизменно оказывавший ему помощь деньгами.

Как и Парвус, Троцкий стал активно публиковаться в ведущих социал-демократических газетах Западной Европы – в органах германской социал-демократической партии «Форвертс» и «Нейе Цайт» и газете бельгийских социалистов «Ле Пепль».

Его связи с руководителями западноевропейской социал-демократии беспрестанно расширялись. Помимо уже упомянутых руководителей австрийской и германской социал-демократических партий, Троцкий был лично знаком с Филиппо Туратти, Эмилем Вандервельде, Жюлем Гедом, Джеймсом Макдональдом, Фрицем Платтеном и другими видными деятелями социалистических партий Италии, Франции, Бельгии, Великобритании, Швейцарии и ряда других стран. Как справедливо отмечал Д.Д. Волкогонов, «Троцкий являлся уже такой политической фигурой, которая была «вхожа» в круг этих личностей… Венский «постоялец» был своим человеком в этих кругах».

Чем больше погружался Троцкий в мир Западной Европы, тем больше он отдалялся от России, из которой он с такой радостью вырвался «обратно» в 1907 году. Он не скрывал своего отвращения не только к своей родине, но даже к любым попыткам обнаружить в России что-либо ценное и достойное внимания. Троцкий беспощадно осуждал любые патриотические высказывания виднейших руководителей российской интеллигенции прошлого. Мысли Герцена о том, что образованные русские люди – «самые свободные люди», а крестьянская община является залогом социальной справедливости, служили Троцкому поводом для утверждения того, что Герцен объявил «отсталость и варварство за величайшее историческое преимущество славянства над миром старой европейской культуры».

В своих статьях Троцкий неустанно доказывал, что российская интеллигенция была ориентирована на Запад даже в тех случаях, когда она утверждала обратное. Называя «славянофильство» «славянобесием», Троцкий утверждал, что идеи славянофилов – «это временные идейные ходули, на которых интеллигенция выбиралась из стоячего болота отечественного быта и… шла в Европу». С помощью логических натяжек и жонглирования понятиями Троцкий пытался доказать, что «народничество, т. е. славянофильство минус славянофильская политика и славянофильская религия, было не чем иным, как первым, негативным – свет вместо теней и тени вместо света! – отражением превосходства и могущества европейской культуры во встревоженном сознании мыслящего русского человека».

На этом же основании Троцкий утверждал, что «коллизии» Герцена «с Европой, его анафемы Европе были только порождением его благородной и нетерпеливой ревности к Европе». Он писал: «Герцен говорит, что недостаточно признать науку, надо воспитать себя «в науку». Сам Герцен был одним из вдохновеннейших наших воспитателей «в Европу»… Некоторые не по разуму зовут «назад к Герцену!»… Мы этого не повторим за ними. Вперед – от Герцена! А это значит: воспитание народа – «в Европу».

На попытки некоторых русских авторов сказать доброе слово о своей родине Троцкий обрушивался с необыкновенной яростью. Это можно видеть на примере той разгромной рецензии, которую Троцкий написал для «Киевской мысли» на книгу Иванова-Разумника. Противопоставляя России Западную Европу, он писал: «В цехах, гильдиях, муниципалитетах, университетах с их собраниями, избраниями, процессиями, празднествами, диспутами сложились драгоценные навыки к самоуправлению, и там выросла человеческая личность – конечно, буржуазная, но личность, а не морда, на которой любой будочник мог горох молотить… Какое жалкое дворянство наше! Где его замки? Где его турниры? Крестовые походы, оруженосцы, менестрели, пажи? Любовь рыцарская? Тысячу лет жили в низеньком бревенчатом здании, где щели мохом законопачены, – ко двору ли тут мечтать о стрельчатых арках и готических вышках?»

Он не видел в России ни единой личности, а лишь «морды», ни единого прекрасного архитектурного сооружения, а лишь жалкие лачуги. Вероятно, он даже не задумывался о том, что ко всему прочему он просто не знал толком той России, о которой любил порассуждать. Из больших городов он знал лишь Одессу и Николаев. Он вряд ли успел разглядеть красавец Киев, скрываясь на конспиративных квартирах или безвылазно пребывая в палате глазной лечебницы под фамилией «больного Арбузова». Он не имел возможности побродить по дворцам и музеям Петербурга, то прячась на подпольных явках, то просиживая дни и ночи в Технологическом институте на заседаниях Петербургского Совета. Московский Кремль ему еще не довелось повидать по дороге в Бутырскую тюрьму и из нее. «Убогие деревянные избы» в его очерках были из Усть-Кута и Верхоленска, поселений, которые он успел разглядеть, да и то угрюмым взглядом ссыльного, стремящегося вырваться из постылой неволи.

Был лишь один уголок России, к которому он испытывал тягу, – это край его детства. Находясь во время своей журналистской поездки в румынской Добрудже, Троцкий писал: «Дорога – русская, пыльная, наша херсонская дорога, и куры как-то по-русски удирают из-под лошадиных копыт, и вокруг шеи у малорослых коней повязаны веревки русские, и спина у Козленки русская… Ах, какая у него русская спина: всю землю обойдешь, такой спины не сыщешь… Тихо, кровь зудит в ногах, и кажется, что едешь на каникулы в деревню Яновку со станции Новый Буг». Из этого отрывка видно, что и после полутора десятков лет странствий в Троцком порой пробуждался Лейба Бронштейн, живой мальчуган, нетерпеливо ожидавший возвращения на родной хутор. Но видно также и то, что вся Россия для Троцкого съежилась до пыльной дороги и веревочной упряжи, куриц да лошадок, а спинка извозчика Козленко загораживала наблюдателю всю великую страну и даже превратилась в ее олицетворение.

В своей рецензии в «Киевской мысли» он отвергал утверждения Иванова-Разумника о высоком духовном богатстве России, Троцкий писал: «Русская интеллигенция лишь имитировала Запад, принимая готовые системы, доктрины и программы. История нашей общественной мысли до сих пор не смогла даже прикоснуться к развитию всеобщей человеческой мысли». Презрение к России и преклонение перед Западом, которые выражал Троцкий в этой статье, достигали таких крайних пределов, что даже его поклонник Дейчер отмечал в этом случае сильный перебор.

Новым поводом для нападок Троцкого на Россию явилось «дело Бейлиса». В июне 1911 года в Киеве был арестован Мендель Бейлис, обвиненный в ритуальном убийстве мальчика Андрея Ющинского. Бейлиса защищал адвокат О.О. Грузенберг, который был защитником Троцкого на процессе по делу членов Петербургского Совета. После слушания дела, состоявшегося в сентябре – октябре 1913 года, Бейлис был оправдан.

Общественность России энергично осудила обвинения, выдвинутые против Бейлиса. В кампанию защиты Бейлиса включились мировая печать и ряд видных политических деятелей. Как отмечает И. Недава, на дело Бейлиса «реагировали все слои еврейства, без различия классов: Еврейская американская рабочая организация, Американский еврейский комитет, большинство европейских («мелкобуржуазных») общин, лорд Ротшильд (доставший в Ватикане заверенные копии папских булл, отрицающих употребление крови евреями…). В Европе современникам запомнилось гневное выступление будущего президента независимой Чехословакии, а в те годы – руководителя либеральной чешской народной партии Томаша Масарика. В Соединенных Штатах давление общественного мнения на правительство было так велико, что привело к прекращению выгодных для России торговых контактов».

В печати постоянно сравнивали «дело Бейлиса» с «делом Дрейфуса». Как известно, французский еврей А. Дрейфус был по обвинению в шпионаже в пользу Германии приговорен в 1894 году к пожизненной каторге. В результате широкой кампании протеста, вызвавшей политический кризис во Франции, Дрейфус после пяти лет каторги был освобожден из-под стражи, а еще через семь лет реабилитирован. Сравнивая «дела» Бейлиса и Дрейфуса, мировая печать зачастую старалась показать, что Россия уникальна в своем возвращении к средневековым обвинениям евреев в совершении ритуальных убийств. При этом забывали «Тисса-эсслярское дело» «по обвинению евреев в ритуальном убийстве», которое приковывало к себе внимание общественности Австро-Венгрии в течение двух лет (1882—1884 гг.) и привело в ряде мест Австрийской империи к еврейским погромам.

Приняв активное участие в кампании вокруг «дела Бейлиса», Троцкий изложил в «Нейе Цайт» свою версию дела, в которой утверждал, что оно было инсценировано министром юстиции И.Г. Щегловитовым. Хотя статья была опубликована после вынесения оправдательного приговора и хотя Троцкий в свое время включал «дело Дрейфуса» в перечень наиболее зловещих свидетельств человеческого варварства, он даже не желал сравнивать эти два дела. Заявляя, что ложь обвинения Дрейфуса «чудовищна», он тут же оговаривался: «В самой конструкции обвинения не было ничего чудовищного». Троцкий игнорировал то обстоятельство, что офицер Дрейфус пять лет пробыл на каторге во Французской Гвиане и 12 лет юридически считался виновным в шпионаже. Заявления Троцкого о том, что двенадцать «темных людей (присяжных заседателей), преимущественно крестьян», были специально подобраны «министерством юстиции в качестве наиболее удобных для средневекового процесса судей» и что «было сделано все, чтобы привить киевским присяжным ненависть к Бейлису как к еврею», позволяли читателям забывать немаловажную деталь: вынесение этими «темными людьми» оправдательного приговора.

Вместо того чтобы осудить несправедливость судов различных стран, разжигание религиозных и националистических страстей вокруг различных уголовных дел, Троцкий использовал «дело Бейлиса» для того, чтобы лишний раз порассуждать об уникальной «отсталости» России в «просвещенном» мире. Это служило ему также поводом для доказательств неизбежности начала «перманентной революции». В конце статьи Троцкий приходил к заключению, что «дело Бейлиса предвещает новую эру революционных сдвигов в России».

Подводя же итог текущему периоду российской истории и давая оценку деятельности Николая II в статье, посвященной 300-летию Дома Романовых, Троцкий утверждал, что «на первом месте в его личной политике бесспорно стоит полоумная, не знающая пределов ненависть к евреям». Троцкий утверждал, что «Николай… становится не только покровителем, но и всероссийским зачинщиком самых ужасающих выступлений погромной контрреволюции». Троцкий ярко изобразил сцены насилий над еврейскими детьми, зверских убийств евреев, которые якобы совершались исполнителями царских приказов после церковного молебна и под звуки непрерывно исполнявшегося гимна «Боже царя храни!». Автор статьи утверждал, что, когда царю сообщали о том, что в ходе погромов было убито сорок евреев, Николай II «разочарованно» произносил: «Только-то… я думал, гораздо больше». В изображении Троцкого Россия являлась страной, где по повелению самодержца и с благословления церкви постоянно осуществлялось зверское истребление еврейского населения. Из сочинений Троцкого следовало, что Аман воскрес и творил избиение евреев на одной шестой части земного шара.

В своих рассуждениях о России Троцкий противопоставлял ей идеализированный образ Запада, где немыслимы «средневековые» процессы и погромы. Осуждая однобокость суждений Троцкого, Дейчер замечал: «Кружевной фасад европейской цивилизации до 1914 года скрывал процессы саморазрушения и внутреннего упадка, которые вскоре проявились в последовавших мировых войнах, в пароксизмах фашизма и нацизма». Не заметить признаков этих процессов мог лишь человек, загипнотизированный успехами западной цивилизации. Приметы надвигавшейся волны человеконенавистничества можно было без труда обнаружить в общественно-политической жизни города, где пребывал Троцкий. В это время бургомистром Вены был Карл Люгер, вождь «Христианской Социальной партии», победившей на выборах благодаря активной антисемитской агитации. Этот ловкий политик произвольно избирал мишени своей кампании, цинично объявляя: «Я сам решаю, кто – еврей». Но вряд ли Троцкий был готов увидеть нечто непорядочное в городском голове Вены. Ведь манеры бургомистра Люгера были значительно изящнее, чем у градоначальника Одессы Зеленого, а любимцы венской публики – полицейские, которых горожане награждали подарками каждое Рождество, совсем не были похожи на тюремного смотрителя Троцкого, который мог дать зуботычину просто так для острастки.

Между тем антисемитские брошюры «Социально-христианской партии» и заявления респектабельного Люгера с жадностью изучал Адольф Гитлер, проживавший с 1909 по 1913 год в рабочем общежитии на Манделманнштрассе, в часе ходьбы от дома, где жил Троцкий. «Социальные христиане» привлекли Гитлера своим антисемитизмом, пангерманисты – перспективами создания Великой Германии, покорившей значительную часть планеты. И хотя социал-демократы своей агитацией против власти капитала также захватили воображение Гитлера, их проповедь интернационального братства вызвала у него отвращение. Он не собирался брататься со всеми, кто населял интернациональный муравейник Вены, с чехами и хорватами, венграми и словенцами, и уж особенно с евреями. Вечно полуголодный Гитлер, бродивший по венским улицам и зимой, и летом в одном и том же старом пальто в поисках случайных заработков, был убежден, что «инородцы» отнимали у него причитавшийся ему кусок пирога германского богатства.

Можно предположить, что Гитлер и Троцкий случайно встречались на улицах или во время посещений социал-демократических мероприятий. Очевидно, Троцкий не знал о том, что рядом с ним развивается талантливый демагог, об опасности которого он будет позже предупреждать. Но если Троцкий совершенствовал свое искусство, изучая ораторов «в подлиннике», то будущий трибун нюрнбергских партейтагов мог изучать искусство агитатора, лишь пересматривая по нескольку раз фильм Келлермана «Туннель», немые сцены которого захватывали воображение Гитлера. Он хотел быть таким же властителем толпы. Но Троцкий вряд ли бы поверил, что человек в нелепом длиннополом пальто, выбивавший чужие ковры или безуспешно продававший свои акварели, мог превратиться в угрозу для всеобщего мира и существования миллионов людей.

В то же время у двух жителей Вены было немало общего. И тот и другой восторгались образом жизни западной столицы. И тот и другой жаждали радикальных мировых потрясений. И тот и другой были завсегдатаями социал-демократических митингов. И тот и другой приходили к мысли о том, что мировые катаклизмы должны переменить жизнь в России, подчинив «ленивый» и «глупый» народ этой страны «передовой» германской цивилизации.

Троцкий не переставал сокрушаться по поводу поражения революции 1905 года, когда он был в двух шагах от превращения в руководителя верховной власти в России. Он видел причину поражения революции в «кретинизме» российского крестьянства. В 1909 году он писал: «Локальный кретинизм – историческое проклятие крестьянских движений. О политическую ограниченность мужика, который у себя в деревне громил барина, чтоб овладеть его землей, а напялив солдатскую куртку, расстреливал рабочих – разбился первый вал российской революции (1905)». Но он верил в неминуемость «второго вала» революции. 4 декабря 1909 года Троцкий писал в «Правде»: «Уже сегодня сквозь обложившие нас черные тучи реакции, мы прозреваем победоносный отблеск нового Октября».

Готовясь к «новому Октябрю» и своему триумфальному возвращению в Россию, Троцкий внимательно следил за развитием событий в РСДРП. После поражения революции многие ее члены находились в тюрьмах, в ссылках, на каторге. В 1909 году в стране было 170 тысяч политических заключенных, из них значительную часть составляли члены РСДРП. Многие партийные организации страны были подвергнуты неоднократным репрессиям. Большевистская организация Петербурга 15 раз подверглась массовым арестам. Московский комитет и Московский окружной комитет арестовывались 11 раз. Было разгромлено большинство партийных организаций Урала, Сибири, Дальнего Востока, Донбасса.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.