ОТ ТАЙГИ ДО БРИТАНСКИХ МОРЕЙ

ОТ ТАЙГИ ДО БРИТАНСКИХ МОРЕЙ

Следствие по делу «Южно-русского рабочего союза», которое велось почти два года, наконец, завершилось. Приговор был вынесен без суда: четыре года сибирской ссылки. По дороге в Сибирь Л. Бронштейн пробыл полгода в Бутырской тюрьме Москвы. Здесь он впервые услышал о Ленине и прочитал его книгу «Развитие капитализма в России».

Здесь же, в Бутырской тюрьме, в конце 1899 года был заключен его брак с Александрой Соколовской. Церемонию провел иудейский раввин. Повествуя об этом важном событии в своей жизни в своих мемуарах, Троцкий был предельно сух: «Александра Львовна занимала одно из первых мест в Южно-русском рабочем союзе. Глубокая преданность социализму и полное отсутствие всего личного создали ей непререкаемый нравственный авторитет. Совместная работа тесно связала нас. Чтобы не быть поселенными врозь, мы обвенчались в московской пересыльной тюрьме». Как справедливо замечал Дейчер, если принять на веру это заявление, то можно подумать, что Бронштейн и Соколовская рассматривали свой брак как фиктивный.

Однако следует учитывать, что Троцкий писал свои мемуары после того, как он разошелся с Соколовской и был уже давно женат на другой женщине. Свидетели свадьбы и путешествия молодых к месту ссылки говорят, что Бронштейны вели себя так, как ведет себя обычно пара молодоженов. Оставив за собой тюрьмы с их суровыми надсмотрщиками, вроде Троцкого, и преодолев испытание долгого пути, молодые начинали свою совместную жизнь в исключительно трудных условиях.

Бронштейны поселились в заброшенном поселке золотоискателей Усть-Кут, который, по словам Троцкого, «знал раньше лучшие времена – с неистовым разгулом, грабежом и разбоем. Но в наше время село заглохло. Пьянство, впрочем, осталось. Хозяин и хозяйка нашей избы пили беспробудно. Жизнь темная, глухая, в далекой дали от мира. Тараканы наполняли ночью тревожным шорохом избу, ползали по столу, по кровати, по лицу. Приходилось время от времени выселяться на день-два и открывать настежь двери в 30-градусный мороз. Летом мучила мошкара. Она заела насмерть корову, заблудившуюся в лесу. Крестьяне носили на лицах сетки из конского волоса, смазанного дегтем. Весной и осенью село утопало в грязи». Даже тайга не радовала Бронштейна. Замечая, что «природа была прекрасна», он тут же оговаривался: «Но в те годы я был холоден к ней. Мне как бы жалко было тратить время и внимание на природу. Я жил меж лесов и рек, почти не замечая их».

Любой человек, проделавший долгий и трудный путь через Сибирь к месту своей ссылки, был бы склонен к мрачному восприятию и даже прекрасная природа оставила бы его равнодушным. За десять лет до того, как Бронштейны проделали нелегкий путь в ссылку, по этой же дороге пересек Сибирь по пути на Сахалин А.П. Чехов. В сибирских очерках писатель особо остановился на положении ссыльных: «По прибытии на место ссылки интеллигентные люди в первое время имеют растерянный, ошеломленный вид; они робки и словно забиты. Большинство из них бедно, малосильно, дурно образовано и не имеют за собою ничего, кроме почерка, часто никуда не годного. Одни из них начинают с того, что по частям распродают свои сорочки из голландского полотна, простыни, платки, и кончают тем, что через 2-3 года умирают в страшной нищете; …другие же мало-помалу пристраиваются к какому-то делу и становятся на ноги; они занимаются торговлей, адвокатурой, пишут в местных газетах, поступают в писцы и т. п. Заработок их редко превышает 30—35 руб. в месяц».

Лишившись свободы и испытывая материальные трудности, ссыльные оказывались в обстановке, способствовавшей моральной деградации. Чехов писал: «Местная интеллигенция, мыслящая и не мыслящая, от утра и до ночи пьет водку, пьет неизящно, грубо и глупо, не зная меры и не пьянея; после первых же двух фраз местный интеллигент непременно уж задает вам вопрос: «А не выпить ли нам водки?» И от скуки пьет с ним ссыльный, сначала морщится, потом привыкает и, в конце концов, конечно, спивается. Если говорить о пьянстве, то не ссыльные деморализуют население, а население ссыльных».

Эти наблюдения перекликались и с впечатлениями Троцкого, который писал: «Некоторые ссыльные растворялись в окружающей среде, особенно в городах. Другие спивались». Правда, в отличие от Чехова, Троцкий видел причиной душевного нездоровья среди ссыльных склоки, которые постоянно присутствовали в их коллективах: «Идейные разногласия, как всегда в местах принудительного скопления людей, осложнялись дрязгами. Личные, особенно романтические конфликты, принимали нередко характер драмы. На этой почве случались и самоубийства». Рассказав про один случай самоубийства среди его знакомых по ссылке, Троцкий замечал: «Во всех больших колониях ссылки были могилы самоубийц».

Однако Бронштейн не пал духом, не запил и не совершал попыток свести счеты с жизнью. Молодым супругам надо было теперь заботится и о дочери Зине, которая появилась на свет в конце 1900 года. В середине же 1902 года родилась другая дочь – Нина.

Вероятно, Бронштейнам помогал отец Лейбы (он оказывал денежную помощь сыну чуть ли не до революции 1917 г.), но глава молодой семьи старался найти самостоятельный заработок. Для этого Бронштейн добился перевода из Усть-Кута в другое селение на реке Илим, где он устроился конторщиком у местного богача. Однако бухгалтерский опыт Бронштейна, приобретенный им во время летних каникул в Яновке, был невелик. По словам Троцкого, он прослужил всего полтора месяца, так как однажды «записал фунт краски-медянки как пуд и послал в отдаленную лавку чудовищный счет. Моя репутация была подорвана, и я взял расчет. Мы снова вернулись в Усть-Кут».

Переезд зимой в 40-градусный сибирский мороз на расстояние 250 верст в санях был нелегким. На коленях у Бронштейна была 10-месячная Зина, которая «дышала через меховую трубу, сооруженную над ее головой. На каждой остановке мы с тревогой извлекали девочку из ее оболочек».

Вторично в Усть-Куте Бронштейны пробыли недолго, переехав вскоре в Верхоленск. Ни в Усть-Куте, ни в Верхоленске Бронштейн не пытался больше работать по найму. Однако к этому времени он избрал себе занятие, которое приносило семье некоторый доход. Находясь в Усть-Куте, он стал сотрудничать в иркутской газете «Восточное обозрение». Под псевдонимом «Антид Ото» он опубликовал несколько очерков о жизни сибирской деревни, а затем стал писать литературные обзоры. Учеба в школе и воспитание в доме Шпенцеров не прошли даром. Он писал «о русских классиках, об Ибсене, Гауптмане и Ницше, Мопассане и Эстонье, о Леониде Андрееве и Горьком». Бронштейн работал упорно, и, по его словам, он «просиживал ночи, черкая свои рукописи вкривь и вкось, в поисках нужной мысли или недостающего слова». Бронштейн «становился писателем». Качество статей удовлетворяло редакцию, и он не испытывал недостатка в заказах. К тому же, по его словам, «газета неожиданно для меня повысила мой гонорар с двух до четырех копеек за строку. Это было высшим выражением успеха».

Семейная жизнь, заботы о малых детях и упорный литературный труд не позволяли Бронштейну опуститься. Он продолжал заниматься и самообразованием, хотя изучение «Капитала» продвигалось медленно. Он вспоминал: «Я изучал Маркса, сгоняя тараканов с его страниц». Он утверждал, что еще до прибытия в Усть-Кут встал на марксистские позиции, замечая, что «ко времени ссылки марксизм окончательно стал для меня основой миросозерцания и методом мышления». В ссылке он пару раз поспорил со ссыльными народниками, критикуя их взгляды. Однако он по-прежнему не занимался изучением положения рабочего класса или опыта рабочего движения. Хотя им была написана пара очерков о сибирской деревне, но они не отличались глубиной социального анализа.

Распространяя расхожие представления о пореформенной деревне на сибирскую и иллюстрируя их своими впечатлениями от заброшенного поселка золотоискателей Усть-Кут, Бронштейн решительно заявлял: «Наша деревня экономически расхищается кулаками, физически всякими эпидемиями, наконец, с духовной стороны пребывает в какой-то концентрированной тьме». Несмотря на то что Чехов, в отличие от Бронштейна, был проездом в Сибири, он оставил более яркие зарисовки, позволяющие обратить внимание на отличие сибирской деревни от среднерусской.

Посетовав на скудость эстетического оформления сибирских деревень, Чехов восхитился трудолюбием сибиряков, которым прихопилось выполнять крестьянские обязанности в исключительно тяжелых климатических условиях. Отметил он и материальный достаток среднего крестьянина Сибири, чистоту и порядок в их избах: «Горница– это светлая, просторная комната, с обстановкой, о какой нашему курскому или московскому мужику можно только мечтать. Чистота удивительная: ни соринки, ни пятнышка. Стены белые, полы непременно деревянные, крашеные или покрытые цветными холщовыми постилками; два стола, диван, стулья, шкаф с посудой».

Ничего подобного не найти в очерках Бронштейна о сибирской деревни. Скорее всего, это было вызвано тем, что, в отличие от Чехова, направлявшегося на сахалинскую каторгу для того, чтобы принять участие во Всероссийской переписи населения и с помощью этого социологического исследования, углубить свои познания о людях, Бронштейна интересовали вопросы, далекие от условий труда и жизни большинства населения страны. В мемуарах Троцкий писал: «В ссылке я попытался подойти под усвоенным мною углом зрения к так называемым «вечным» вопросам человеческой жизни: любви, смерти, дружбе, оптимизму, пессимизму и пр…В своих тогдашних статьях о литературе я разрабатывал, по существу, почти одну только тему: личность и общество».

Эта тема позволяла Бронштейну размышлять над вопросом о противостоянии сильной личности и общества, особенно в своих очерках о Фридрихе Ницше и творчестве Генрика Ибсена. Осуждая культ «белокурой бестии» Ницше, Бронштейн, тем не менее, поддержал непримиримость германского философа к мещанству. Критикуя крайний индивидуализм ряда героев Ибсена, Бронштейн положительно оценил позицию норвежского драматурга в отношении бюргерской морали, разделяя презрение его героев к невежественной «толпе»: «Если бы «толпа» призывалась для решения вопроса о верности той или иной научной теории, философской системы, – отмечал Бронштейн, – то Ибсен был бы тысячу раз прав».

На противопоставлении сильной личности, носителя передовых идей, зовущего людей в светлое будущее, невежественной толпе, зараженной первобытными инстинктами, строились и философские очерки Антид Ото. В очерке, посвященном началу нового XX века, Бронштейн выбрал точку обзора Земли из космической дали, представив себя в виде звезды Галактики: «Dum spiro spero (Пока дышу, надеюсь! – лат.)… Если бы я жил жизнью небесных тел, я бы совершенно безучастно относился к жалкому комку грязи… я бы равно светил и злым, и добрым».

Подводя итоги прошедшему столетию, Бронштейн писал, что XIX век принес больше разочарований, чем достижений. «Что же принес человечеству новый XX век? – вопрошал Бронштейн и отвечал: «Во Франции – ядовитую пену расовой ненависти (имелось в виду дело Дрейфуса. – Прим. авт.); в Австрии – националистическую грызню буржуазных шовинистов; в Южной Африке – агонию маленького народа, добиваемого колоссом (речь шла об англо-бурской войне); на самом же «свободном» острове (так он иронически именовал Англию) – торжествующие гимны в честь победоносной алчности джингоистов (так называли английских шовинистов. – Прим. авт.)» (59, т. 1, 78).

Автору казалось, что XX столетие провозглашает: «Смерть Утопии! Смерть вере! Смерть любви! Смерть надежде! Сдавайся, мечтатель! Я, столь долго ожидавшееся XX столетие, пришло! Я – твое будущее!» Однако автор-мечтатель смело отвечал началу XX века: «Нет! Ты лишь настоящее!» Бронштейн провозглашал: «Пока я дышу, я буду бороться ради будущего, того лучезарного и светлого будущего, в котором человек, сильный и прекрасный, станет хозяином своей истории и направит его к бескрайним горизонтам красоты, радости и счастья!» Хотя Троцкий уверял, что в своих статьях, опубликованных в «Восточном обозрении», он пропагандировал марксистское мировоззрение, вряд ли с этим можно согласиться. Веру в прогрессивность XX века, поддержку Дрейфуса и буров выражали многие российские интеллигенты, в том числе и те, кто был весьма далек от марксизма.

Пока Бронштейн высказывался по поводу творчества Ницше и Ибсена, клеймил англичан за войну против буров и французов за «дело Дрейфуса», в России происходили события, серьезно повлиявшие на быстрое развитие революционного движения. Голод 1901 года, последовавший после страшного голода 1891 года и недородов 1897 и 1898 годов, привел к ухудшению положения значительной части крестьянства. В деревнях вспыхивали стихийные крестьянские восстания. Особенно сильные выступления крестьян вспыхнули в Полтавской и Харьковской губерниях.

Экономический кризис 1900—1903 годов привел к закрытию 3000 предприятий с 112 тысячами рабочих. Выступления рабочих в борьбе за свои права перерастали в политическую борьбу. На всю страну прогремела «Обуховская оборона» питерских рабочих в мае 1901 года, когда на попытки полиции подавить забастовку рабочие ответили активным сопротивлением. С весны 1901 года политические демонстрации охватили всю страну от Петербурга до Баку. Рабочие все активнее вступали в революционную борьбу. Если в 90-х годах рабочие составляли менее шестой части арестованных революционеров, то в 1901—1903 годах они составляли почти половину. В феврале и марте 1901 года демонстрации рабочих и студентов прошли в Петербурге, Москве, Харькове, Киеве, Казани, Томске.

События, происходившие в стране, убеждали многих противников существующего строя в том, что желанная революция не за горами. На основе опыта «Обуховской обороны» Ленин осенью 1901 года выдвинул задачу подготовки народного восстания.

Подобные мысли разделяло все большее число революционно настроенных людей, и это способствовало созданию новых марксистских организаций. В 1901 году по инициативе томских рабочих был создан Сибирский социал-демократический союз. Сначала он существовал как самостоятельная организация вне российской партии и лишь в январе 1903 года Сибирский союз объявил себя комитетом РСДРП.

Бронштейн установил связь с иркутской группой Сибирского союза и стал писать для нее тексты прокламаций. Теперь Бронштейн вступал в революционную деятельность, уже имея опыт подпольной деятельности в Николаеве и опыт по изучению масонства. Рассказывая об этом времени, Троцкий замечал: «Моя работа над историей франкмасонства достаточно вооружила меня для того, чтобы понимать служебную функцию идей в историческом процессе. «Идеи не падают с неба», – повторял я вслед за стариком Лабриолой. Теперь дело шло уже не о чисто научном интересе, а о выборе политического пути». Очевидно, памятуя об организации масонов, Бронштейн написал реферат, в котором доказывал «необходимость создания централизованной партии». Точно так же, как в свое время он старался ознакомить своих товарищей по тюрьме со своей работой о масонстве, Бронштейн распространял свой реферат среди ссыльных.

Бронштейн считал, что он впервые внес эту идею в среду российских марксистов. Лишь летом 1902 года он узнал, что подобные идеи уже давно имеют хождение в рядах еще разрозненной Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП).

Состоявшийся в Минске в марте 1898 года первый съезд РСДРП, хотя и декларировал создание единой партии, не привел к такому событию. Все делегаты съезда и вновь избранный ЦК после завершения съезда были арестованы, и российские марксисты, как и прежде, были лишены центральных органов партии. Координацию усилий по созданию общероссийской социал-демократической партии взяла на себя редакция газеты «Искра», издававшаяся с декабря 1900 года в Мюнхене, а затем с апреля 1902 года в Лондоне. В состав ее редакции входили как основоположники российского марксистского движения (Г.В. Плеханов, П.Б. Аксельрод, В.И. Засулич), так и молодые участники социал-демократического движения, но уже имевшие немалый опыт революционной деятельности (В.И. Ленин, Ю.О. Мартов, А.Н. Потресов). Секретарем редакции стала жена В.И. Ленина Надежда Константиновна Крупская.

На страницах «Искры» В.И. Ленин излагал свой план создания хорошо организованной и централизованной партии при помощи газеты. В статье «С чего начать?» Ленин утверждал, что партия – это штаб организаторов и руководителей борьбы пролетариата, неустанно ведущий революционную работу.

В мае 1902 года вышла в свет брошюра В.И. Ленина «Что делать?», в которой были изложены принципы перерастания стихийной экономической борьбы пролетариата в политическую, под руководством партии, вносящей в пролетариат социалистическую идеологию. «Стихийная борьба пролетариата и не сделается настоящей «классовой борьбой» его до тех пор, пока эта борьба не будет руководима крепкой организацией революционеров… Дайте нам организацию революционеров– и мы перевернем Россию!» – призывал В.И. Ленин. В июне 1902 года «Искра» опубликовала проект программы РСДРП.

Новости о жизни революционного подполья России прибывали в таежный край с большим опозданием. Обычно их привозили новые ссыльные. Троцкий вспоминал, что он с жадностью ждал прибытия очередной партии ссыльных, которые проезжали через Верхоленск. Именно здесь Бронштейн впервые встретился с двумя будущими руководителями ВЧК – Дзержинским и Урицким, которых сослали вверх по Лене.

От прибывавших в Верхоленск революционеров он впервые узнал, что «за границей создана «Искра», поставившая своей задачей создание централизованной организации профессиональных революционеров, связанных железной дисциплиной действия. Пришла изданная в Женеве книжка Ленина «Что делать?», целиком посвященная этому вопросу. Мои рукописные рефераты, газетные статьи и прокламации для Сибирского Союза сразу показались мне маленькими и захолустными перед лицом новой грандиозной задачи».

Эти новости привели Бронштейна к выводу: «Надо было искать другого поприща». Таким поприщем могла стать для него работа по созданию мощной всероссийской централизованной партии. При этом он не хотел довольствоваться ролью рядового исполнителя указаний центрального руководства на периферии, а желал активно участвовать в решениях главного штаба революционного подполья. Поэтому он делал другой вывод: «Надо было бежать».

Однако побег означал, что он должен был оставить на попечение своей жены Александры все заботы по уходу и воспитанию двух малолетних дочерей. Как утверждал Троцкий в своих воспоминаниях, «супруга была готова пойти на тяжелые лишения, говоря лишь одно слово: «надо». Революционный долг покрывал для нее все другие соображения, и прежде всего личные».

Троцкий писал, что в это время «началась эпидемия побегов. Приходилось устанавливать очереди. Почти во всяком селе встречались отдельные крестьяне, еще мальчиками подвергшиеся влиянию революционеров старшего поколения. Они тайно увозили политиков в лодке, на телеге, в санях, передавая из рук в руки. Сибирская полиция была, в сущности, так же беспомощна, как и мы. Огромные пространства были ее союзником, но и ее врагом. Поймать бежавшего ссыльного было трудно. Больше шансов на то, что он утонет в реке или замерзнет в тайге».

На самом деле местное население не было уж столь «распропагандировано» революционерами, а просто проявляло характерное для русского человека участливое отношение к «пострадавшим», опиравшееся на известную русскую пословицу: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Об этом писал еще Герцен в своей книге «Былое и думы»: «Простой народ еще менее враждебен к сосланным, он вообще со стороны наказанных, – писал Герцен. – Около сибирской границы слово «ссыльный» исчезает и заменяется словом «несчастный». В глазах русского человека судебный приговор не пятнает человека. В Пермской губернии, по дороге в Тобольск, крестьяне выставляют часто квас, молоко и хлеб в маленьком окошке на случай, если «несчастный» будет тайком пробираться из Сибири». В советское время подобное отношение деревенских жителей Сибири к бежавшему из заключения запечатлел Василий Шукшин в рассказе «Охота жить».

12 июня 1902 года в Верхоленске сбежал из ссылки задержавшийся в этом городе под предлогом болезни Ф.Э. Дзержинский. 21 августа 1902 года из этого же города совершил побег Л.Д. Бронштейн.

Александра Бронштейн сделала все, чтобы побег как можно дольше остался незамеченным. На другой день после побега она убедила жандарма, что ее муж заболел и спит, показав на сеновал, где было сделано чучело в виде человеческой фигуры. Александра не знала еще, как ей придется выбираться из Сибири с двумя детьми. Не догадывалась она и о том, что невольно помогла краху своего брака.

Лишь через два дня из Верхоленска была направлена телеграмма:

«Губернатору. Копия полицмейстеру. Вчера самовольно отлучился Лейба Бронштейн 23 лет 2 аршина половиной волосы каштановые подбородок двойной разделен носит очки по заявлению жены Бронштейн выехал Иркутск. Исправник Людвиг».

Тем временем Лейба Бронштейн ехал на телеге вместе с другой беглой ссыльной в сторону железной дороги. Еще в пути спутники разделились, чтобы их труднее было поймать. Троцкий вспоминал: «Я без приключений сел в вагон, куда иркутские друзья доставили мне чемодан с крахмальным бельем, галстуком и прочими атрибутами цивилизации. В руках у меня был Гомер в русских гекзаметрах Гнедича». Здесь же на сибирской станции Бронштейн вписал в фальшивый паспорт фамилию Троцкого.

Человек с фамилией одесского тюремщика сел в поезд, который двигался в западном направлении. Не так давно «Восточное обозрение» опубликовало его статью, посвященную смерти Глеба Успенского, в которой приводилась цитата из произведения покойного о том, что ему пришлось «забыть свое собственное прошлое», чтобы обрести новую личность. Может быть, эта мысль была созвучна настроению пассажира. Впрочем, потом в «Моей жизни» он лишь вспомнит о том, что читал в дороге Гомера.

В Самаре, куда из Сибири прибыл Л.Д. Троцкий, его встретил Г.М. Кржижановский, руководитель Бюро Русской организации «Искры». Секретарскую работу в бюро вели З.П. Кржижановская и сестра В.И. Ленина – М.И. Ульянова.

Познакомившись с Кржижановским и его окружением, участник давно забытого «Южно-русского рабочего союза» и известный лишь читателям «Восточного Обозрения» автор ряда литературных очерков вошел в круг ведущих деятелей российской социал-демократии. К этому времени за плечами автора популярной революционной песни «Варшавянки» Глеба Максимилиановича Кржижановского, известного в ту пору под конспиративной кличкой «Клэр», уже имелся немалый опыт участия в революционном движении. После разгрома «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» он был сослан в Минусинский округ. Находясь в ссылке, он подписал написанный Лениным «Протест российских социал-демократов», который явился важным этапом в борьбе против «экономистов». С тех пор Кржижановский был постоянно на стороне Ленина.

Троцкий прибыл в Самару, когда бюро Русской организации развертывало активную деятельность по осуществлению ленинского плана построения партии. В это время Ленин прислал из Лондона, где в это время издавалась «Искра», инструктивное «Письмо к товарищу о наших организационных задачах». В нем предлагалось покончить с практикой деления партийных комитетов на два – один для рабочих, другой для интеллигенции. Особые усилия Ленин предлагал направить на создание комитетов на заводах. Он писал: «Каждый завод должен стать нашей крепостью».

Еще раньше 23 апреля 1902 года Ленин писал Кржижановскому: «Теперь наша главная задача – подготовить это, т. е. чтобы вполне свои люди проникли в возможно большее число комитетов… Это главная задача, ибо иначе нас неизбежно оттеснят: подчините все остальное этой задаче, помните о важнейшем значении Второго съезда!… Итак, паки и паки: вступать в комитеты».

В то время большинство комитетов РСДРП и ее отдельные подпольные организации были поглощены местными делами и чрезвычайно разобщены. Через бюро Русской организации в различные города страны направлялись «агенты «Искры». Они должны были способствовать укреплению связей местных комитетов с «Искрой» и тем самым создавать единую партию. В число этих «агентов» входили наиболее проверенные члены партии, имевшие большой опыт революционной работы.

Совершенно не ясно, по каким причинам Троцкий получил поручение бюро провести инспекцию партийных организаций в Харькове, Полтаве и Киеве. Ведь он не состоял в РСДРП, а лишь сотрудничал с Сибирским союзом, но не стал его членом. К тому же эта организация еще не входила во всероссийскую партию. Неясно также, кто мог рекомендовать Троцкого и что могло содержаться в такой рекомендации? Весь его опыт политической работы сводился к написанию нескольких прокламаций для «Южно-русского рабочего союза» и «Сибирского союза». Его реферат о пользе создания централизованной партии был известен ограниченному числу лиц в Восточной Сибири. За пределами этого края не были известны и его литературные опыты. К тому времени Троцкий не имел возможности прославиться как блистательный оратор, покорявший массовые аудитории.

Единственное основательное произведение Троцкого к этому времени, которое он создал, был его рукописный труд о масонстве. Не эта ли работа помогла Троцкому найти доступ к штабам РСДРП? Впоследствии стало известно, что ряд видных деятелей РСДРП, вошедших в состав Временного правительства в 1917 года, были масонами. Не исключено, что и среди социал-демократов 1902 года можно было найти «вольных каменщиков». Такие люди могли оказать поддержку человеку, стремившемуся основательно изучать историю масонства. Их помощь в продвижении Троцкого вперед могла впоследствии быть использована ими. Однако у нас нет никаких документальных свидетельств причастности масонов к выдвижению Троцкого в «агенты «Искры».

Кржижановский и другие руководители самарского центра вряд ли были довольны тем, как он справился со своим заданием. По словам Троцкого, «в Самару я вернулся с довольно скудными результатами: связи на юге были еще слабо налажены, в Харькове адрес оказался недействителен, в Полтаве я натолкнулся на областной патриотизм».

Однако когда Троцкий возвратился в Самару, то оказалось, что его вызывают в Лондон, в редакцию «Искры». Троцкий писал, что «Ленин, с которым самарское бюро находилось в оживленной переписке, торопил меня с отъездом». И опять напрашиваются вопросы: почему Ленин, который не слыхал о Троцком, вдруг стал вызывать его в Лондон и даже требовать ускорить его отъезд? Можно предположить, что Ленин узнал о Троцком лишь со слов Кржижановского и своей сестры, работавшей в самарском бюро. Но почему же те вдруг решили, что Троцкого, ничем особенным не отличившегося во время своей командировки на юг России, надо рекомендовать для направления в эмигрантское руководство РСДРП? Оставляя этот вопрос без ответа, Троцкий и благожелательно относившиеся к нему биографы молчаливо исходили из того, что всякий повидавший Троцкого не мог не заметить его превосходных качеств. Скорее всего, Троцкого рекомендовали люди, которые давно знали его и следили за ним. Нельзя избавиться от впечатления, что какие-то люди, способные оказывать влияние на российское социал-демократическое движение, настойчиво и быстро продвигали доселе никому не известную фигуру вперед.

Такая поездка в Лондон требовала обеспечения Троцкого необходимыми средствами и ознакомления его с системой нелегального перехода через границу. По словам Троцкого, Кржижановский «снабдил меня деньгами на дорогу и необходимыми указаниями для перехода австрийской границы у Каменец-Подольска». Утверждалось, что именно Кржижановский придумал новый псевдоним Троцкому. Он был назван «Пером». Очевидно, что таким образом предполагалось, что отличительной особенностью его протеже является способность к литературной деятельности и его можно будет использовать в редакции «Искры». Если это так, то опять-таки неясно, на каком основании Кржижановский пришел к такому выводу.

Свой переезд от Самары до Лондона, полный приключений, Троцкий красочно описал в своей биографии. Из этого рассказа ясно, что путешественник не стеснялся беспокоить не только видных деятелей РСДРП, но и международного социал-демократического движения, как только он сталкивался с какими-то трудностями в ходе своей поездки. Так, оказавшись без средств в Вене, он потребовал немедленно допустить его до лидера австрийской Социал-демократической партии Виктора Адлера. Вопреки яростным возражениям Фридриха Аустерлица, редактора главного органа партии «Арбайтер Цайтунг», что по воскресеньям Виктора Адлера никому нельзя беспокоить, даже для того, чтобы сообщить, что в России убили царя и произошла революция, Троцкий требовал немедленного приема, утверждая, что его дело срочное и не требует отлагательств. Добившись свидания с Адлером, он получил от него необходимые средства для дальнейшей поездки по Европе.

В Цюрихе, куда направлялся Троцкий, жил и работал видный деятель российской социал-демократии П.Б. Аксельрод. Характеризуя ветерана партии, Дейчер постарался подчеркнуть то, что сближало его с Троцким: «Аксельрод был южноукраинским евреем, как и Троцкий». По словам Дейчера, «Аксельрод сочетал занятия политикой с практической деятельностью. В отличие от многих эмигрантов Аксельрод организовал небольшое предприятие по переработке молочных продуктов… Со своей широкой растрепанной бородой, он больше напоминал российского раввина, чем революционного политического деятеля».

Хотя Аксельрод не входил в «Бунд», он постоянно увязывал вопросы рабочего движения России со спецификой положения еврейского населения. Он писал: «Евреи-социалисты, исходя из совершенно верного положения об интернациональном характере социализма и классовой борьбы, сделали, однако, ошибку, упустив реальное положение евреев в России, как нации, противополагаемой остальному населению, и что поэтому… русско-еврейским социалистам никоим образом нельзя было так игнорировать в своей деятельности специально еврейскую массу – на основании космополитических соображений – и именно потому, что масса «коренного населения» еще очень далека не только от космополитических чувств и воззрений, но и от понятий о солидарности низших классов разных национальностей в пределах самой Империи».

В Цюрих Троцкий прибыл среди ночи, но это обстоятельство не помешало ему разбудить П.Б. Аксельрода, чтобы сообщить ему о своем приезде. Судя по всему, ветеран партии охотно простил путешественнику беспокойство. Со времени этой встречи у Троцкого и Аксельрода сложились хорошие отношения. Впоследствии Троцкий постоянно останавливался во время своих поездок в Швейцарию в доме Аксельрода. На титульном листе своей первой крупной работы «Наши политические задачи», вышедшей в 1904 году, Троцкий сделал надпись: «Дорогому учителю Павлу Борисовичу Аксельроду». Однако на этот раз Троцкий недолго задержался в доме Аксельрода, проследовав из Цюриха в Париж, а оттуда в Лондон.

Было раннее октябрьское утро 1902 года, когда в дверь лондонской квартиры, которую снимала супружеская пара Рихтеров, громко постучали. Через несколько минут поднятые с постели Рихтеры (под этой фамилией в Лондоне проживали В.И. Ленин и Н.К. Крупская) принимали молодого человека, известного им под псевдонимом «Перо», который попросил, чтобы они заплатили его извозчику и помогли найти ему место для жилья. Объясняя свою бесцеремонность, Троцкий писал, что он «был полон зарядом своего побега из Верхоленска».

Но что же мог предложить Троцкий Ленину и другим руководителям «Искры» в качестве объяснения своего стремительного появления в «высшем свете» российской и мировой социал-демократии? По его собственным признаниям, багаж сведений, которые привез стремительно мчавшийся по Европе Троцкий, был скуден. Перед Лениным он «выложил скромный запас своих русских впечатлений: связи на юге слабы, явка в Харькове недействительна, редакция «Южного рабочего» противится слиянию, австрийская граница в руках гимназиста, который не хочет помогать искровцам». Он смог подробно изложить все эти, не столь уж важные, известия только потому, что, по словам Троцкого, «Ленин умел слушать».

Очевидно, что рекомендации, которые сопутствовали появлению Троцкого на берегах Темзы, предполагали, что в Лондон прибудет не просто носитель отрывочных и малонужных сведений о жизни российской социал-демократии, а лицо многообещающее в революционном движении, с большими задатками. Видимо, по этой причине Ленин, показывая Троцкому Лондон, решил его «незаметно проэкзаменовать. И экзамен был действительно «по всему курсу». «А как обстояло дело по части теории?» – спросил его Ленин. Троцкий поспешил ответить, что по первоисточникам изучал полемику между Бернштейном и Каутским, но вынужден был признать, что изучение «Капитала» Маркса пока застопорилось на втором томе. Зато Троцкий рассказал, что еще в пересыльной тюрьме проштудировал ленинскую книгу «Развитие капитализма в России» и выразил свое восхищение работой Ленина над статистическими источниками.

Из последующего ясно, что после беседы с Троцким Ленин не мог решить, что, собственно, делать в Лондоне вновь прибывшему эмигранту. Как признавал Троцкий, «насчет моей работы разговор был в этот раз самый общий. Предполагалось, что я некоторое время пробуду за границей, ознакомлюсь с вышедшей литературой, осмотрюсь, а там видно будет. Через некоторое время я предполагал, во всяком случае, вернуться нелегально в Россию для революционной работы».

Получалось, что командировка Троцкого из России в лондонский центр социал-демократического движения, потребовавшая немало средств и связанная с риском для тщательно организованной системы нелегальной переправы революционеров через границу, была предпринята, несмотря на то что никто точно не знал, чем занять Троцкого в Лондоне. Странность этой поездки усугублялась повышенным вниманием к ней Ленина, Кржижановского, Аксельрода и даже руководителей австрийской социал-демократии (ее лидер Адлер не только помог Троцкому деньгами, но даже извинился за резкое обращение к нему главного редактора «Арбайтер Цайтунг» Ф. Аустерлица). Почему ведущие социал-демократы России и Австрии оказывали столь много внимания заграничному вояжу 22-летнего человека, который лишь недавно стал проявлять интерес к марксизму?

Этот вопрос был вынужден поставить и И. Дейчер, сформулировав его в форме внутреннего монолога Троцкого: «И прежде всего вопрос: зачем Троцкого так срочно вызвали в Лондон и что ему было тут нужно делать?» Дейчер вынужден был признать: «По правде говоря, его не ожидало никакое особое задание».

Возможно, что ответу на этот вопрос поможет рассказ о схожей судьбе другого молодого эмигранта из России, которому несколько лет назад также оказывалось подобное преувеличенное внимание ведущими социал-демократами Европы. В 1886 году из России в Швейцарию прибыл 19-летний выпускник одесской гимназии Израиль Лазаревич Гельфанд (он был также известен и как «Александр Гельфанд», и как «Парвус»), Там он был принят Плехановым и другими членами руководства группы «Освобождение труда». В Швейцарии Гельфанд остановился в Базеле, где поступил в университет, который окончил в 1891 году. Несмотря на то что он завершил учебу с весьма посредственными оценками, Гельфанд был взят под опеку ведущих деятелей германской социал-демократической партии Карлом Каутским и Кларой Цеткин.

Он осел в Штутгарте, и вскоре 24-летний Гельфанд стал публиковаться в газете «Нейе цайт», выходившей под редакцией К. Каутского. Одну из своих первых статей Гельфанд посвятил значению торговли зерном в экономической конкуренции между Россией, США и странами Западной Европы. Гельфанд доказывал, что Россия и США скоро лишат Западную Европу мировой экономической гегемонии и следствием этого будет рост цен на зерно.

Владение превосходной информацией о рынке зерна объяснялось просто: так же, как и Троцкий, Гельфанд был сыном богатого одесского зернопромышленника. Свои знания об этом главном товаре мирового продовольственного рынка он постоянно совершенствовал и развивал связи с влиятельными людьми в этой сфере.

В это время Гельфанд (с 1894 г. он избирает себе псевдоним Парвус) не имел германского подданства, что создавало ему некоторые неудобства. Имеется переписка между Карлом Каутским и Виктором Адлером в связи с их попытками добиться предоставления Парвусу германского или австрийского подданства. И все же человек без подданства сумел играть активную роль в жизни социал-демократии Германии и Австрии. Он активно участвовал в съездах СДПГ, зарекомендовав себя крайним радикалом.

В серии своих статей, опубликованных в «Нейе Цайт» в 1892 году, Парвус выдвинул идею политической забастовки, как наиболее эффективного способа борьбы с капиталистическим строем. «Раскол в жизни государства, вызванный забастовкой, – писал Парвус, – поставит партию в положение, когда ей придется принять «основное решение», иными словами, партия должна будет вступить в открытую борьбу за власть в стране».

Атакуя Бернштейна, Парвус выступал против пассивного ожидания краха капитализма. Призывая социал-демократию Германии к активным действиям, он писал: «Дайте нам полгода насилия со стороны правительства и капиталистическое общество станет достоянием истории». На штутгартском съезде партии в 1898 году он пытался провести прореволюционную резолюцию, но руководитель СДПГ Август Бебель ответил на революционные призывы Парвуса решительным заявлением: «Не поддадимся на провокации!»

Вскоре Парвус отказался от революционных призывов и поддержал Бернштейна, который настаивал на активном участии СДПГ в борьбе за места в рейхстаге. В 1903 году на дрезденском съезде СДПГ ее лидер Август Бебель высмеивал резкую эволюцию взглядов Парвуса: «Взгляните на Парвуса. Еще совсем недавно, любой из нас мог поклясться, что перед нами несгибаемый радикал, а теперь эта гордая твердыня радикализма, этот колосс… лежит в руинах».

Активно участвуя во внутрипартийных спорах, происходивших в СДПГ, и занимая то ультралевую, то правоцентристскую позицию, Парвус тем не менее уделял главное внимание изучению проблем мирового рынка и в своей политической деятельности старался навязать СДПГ свое восприятие этих проблем. Так в 1900 году он осуждал невнимание германских социал-демократов к вопросу о свободной торговле и конкурентной борьбе между США, Россией и странами Западной Европы. Он писал: «Для того, чтобы выиграть в этой грандиозной гонке, непременным условием для Западной Европы является свободная торговля… Свободная торговля… приведет к созданию Соединенных Штатов Европы».

Он запугивал Германию перспективой быстрого хозяйственного роста России и предсказывал ее расцвет как капиталистического государства в ближайшие 10—15 лет. В 1899 году Парвус предпринял поездку в Россию. Его особенно интересовало состояние зернового производства в России после нескольких лет плохих урожаев. Одновременно он старался выявить наиболее уязвимые стороны в общественном и хозяйственном устройстве страны. Вместе с германским социал-демократом Леманом он пересек российско-германскую границу по подложному паспорту на имя чеха Августа Пена. Результатом этой поездки была книга, написанная им совместно с Леманом, в которой они доказывали внутреннюю слабость России вопреки «выставочной пропаганде» русского правительства (имелись в виду выставки в Чикаго и Париже). Еще в 1895 году Парвус сделал прогноз о скором начале русско-японской войны, следствием которой станет революция в России. Теперь, после посещения России, он вновь доказывал, что страна находится на грани сокрушительного революционного взрыва, и призывал Западную Европу поддержать грядущую революцию против царского самодержавия.

Так как Парвус сохранил свои связи с российскими социал-демократами, то Плеханов и другие видели в нем проводника своих интересов в германской СДП. Парвус встречался с Потресовым во время своей нелегальной поездки по России, а накануне II конгресса II Интернационала (1896 г.) Потресов даже предложил Парвусу выступить в качестве делегата от российской социал-демократии.

На первых порах Ленин также высоко оценивал Парвуса. В своей рецензии на книгу Парвуса Ленин в 1899 году называл его «талантливым германским публицистом», который «ставит во главу угла развитие мирового рынка и описывает прежде всего, какие стадии проходит это развитие в последнее время по мере падения промышленной гегемонии Англии».

Через год Ленин лично познакомился с ним, когда поселился в Швабинге, пригороде Мюнхена, где в это время жил Парвус. 3. Земан и В. Шарлау имеют основание писать, что «первые пять лет нашего столетия квартира Гельфанда в Швабинге была настоящим центром русской эмиграции… На своей квартире в Швабинге Гельфанд оборудовал нелегальную типографию с современным печатным станком, имевшим специальное устройство, которое позволяло мгновенно рассыпать набор, – это была мера предосторожности против возможных налетов полиции. На этом станке было отпечатано восемь номеров «Искры».

Роль, которую Парвус играл в деятельности «Искры» и в связях российских социал-демократов с германскими, заставляла руководство РСДРП прислушиваться к его советам и просьбам. И если он обратился бы с просьбой о помощи тем или иным выходцам из России, то вряд ли руководство РСДРП отказало бы ему в этом. Если допустить, что, узнав о побеге своего сына из Сибири, Давид Бронштейн попросил своего коллегу по зерноторговле Лазаря Гельфанда, чтобы тот через своего сына помог Лейбе бежать из России и устроить его за границей, то Парвус мог бы удовлетворить эту просьбу с помощью своих друзей в РСДРП. Не исключено, что при этом обратились к Ленину, потому что он имел связи с Одесской партийной организацией через своего брата Дмитрия, который находился в это время в Одессе по поручению руководства РСДРП. (О тесных связях Ленина с Одессой свидетельствовало и то обстоятельство, что на II съезде РСДРП он представлял одесских социал-демократов, хотя сам ни разу не бывал в этом городе.) Возможно, что все было так и именно этим объяснялись повышенное внимание к Троцкому в Самаре со стороны Кржижановского, а затем неожиданный вызов Троцкого в Лондон.

Это предположение можно отвергнуть, заявив: «Даже если бы Давид Бронштейн обратился за помощью к Гельфандам, то он ничего бы не достиг. Израиль Гельфанд давно покинул Одессу и уже не имел ничего общего с одесскими зерноторговцами». Однако дальнейшая судьба Израиля Гельфанда свидетельствовала о том, что он никогда не порывал связей с миром зернопромышленников. Хотя Гельфанд-Парвус посвятил значительную часть своей жизни социал-демократическому движению Германии и России, он в конечном счете вернулся к занятию своего родителя. «Когда он поставил себе целью стать богатым человеком, – писали биографы Гельфанда-Парвуса 3. Земан и В. Шарлау, – он избрал для себя тот же путь, что и одесские купцы: торговля зерном на побережье Черного моря стала фундаментом его финансового успеха». Начиная с 1911 года Парвус активно занялся оптовой торговлей зерном, а вскоре превратился в одного из богатейших зерноторговцев Европы.

Почему же коммерсант по происхождению и склонностям посвятил значительную часть своей жизни деятельности в социал-демократическом движении? Многие историки, рассказывая о Парвусе, постоянно именуют его «авантюристом», и это предполагает, что для него главным была страсть к рискованным приключениям. Но почему бы не предположить, что, временно отказавшись от коммерции, Израиль Гельфанд выполнял волю своих родных, близких или людей из круга своего отца, направивших его в ряды социал-демократического движения с целью сбора ценной информации и оказания влияния на ее деятельность?

В сложной политической обстановке конца XIX – начала XX вв., когда во всех странах ждали начала мировых и локальных войн, мировых и национальных революций, чрезвычайно активизировалась тайная охота за конфиденциальной информацией. Одновременно умножились действия государственных и других организаций, стремившихся повлиять на подготовку и развитие будущих глобальных и локальных конфликтов.

Одним из важнейших объектов внимания являлось социал-демократическое движение. В конце XIX века мировая социал-демократия представляла собой быстро развивавшуюся силу, стремившуюся перестроить мир на принципиально новой социалистической основе. Те немногие социалисты и социал-демократы, вроде Мильерана или Бернштейна, которые говорили о сотрудничестве с капиталом или на практике осуществляли такое сотрудничество, беспощадно осуждались остальными товарищами по партии. Полиции всех стран мира засылали своих агентов в ряды социал-демократов, чтобы узнать все о намерениях и попытаться направлять их деятельность в нужном для властей направлении. В России в это время была предпринята попытка взять под контроль полиции рабочее движение (так называемая зубатовщина).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.