Льюис Штраус И ВЕТРЫ ДАЮТ ИНФОРМАЦИЮ

Льюис Штраус

И ВЕТРЫ ДАЮТ ИНФОРМАЦИЮ

Когда Соединенные Штаты в 1950 году оказались перед проблемой возможного поражения их территории ядерными ракетами, возник вопрос о необходимости подготовки контрмер. Правда, такая опасность грозила еще в отдаленном будущем. Но Советский Союз, а вслед за ним и коммунистический Китай резко увеличили свой ядерный потенциал и разработали средства доставки ядерного оружия. По вполне понятным причинам такое нападение могло быть подготовлено и осуществлено тайно и внезапно, так как отпадала необходимость проводить мобилизацию и сосредоточивать сухопутные войска и флот, как требовалось ранее для нападения.

В век стремительного развития науки и техники усилия разведки следовало направить прежде всего на получение информации об успехах других стран в области усовершенствования ядерного оружия и ракетной техники, что и стало главной задачей нашей разведывательной службы. Когда в 1950 году был создан новый разведывательный высотный самолет У-2, его полеты во многом позволяли быть в курсе дел именно стратегических областях – прежде всего в Советском Союзе. Надо было знать, сколько пусковых установок имеет советская сторона и где они размещены. Вместе с тем требовалась также информация о проведении там ядерных испытаний. Наши специалисты и прежде всего адмирал Льюис Штраус, который был в то время председателем комиссии по атомной энергии, пришли к выводу о необходимости установить контроль за атмосферой, что позволило бы судить о проведении таких испытаний. Как он себе представлял такую систему контроля, как раз и повествуется в отрывке из его книги воспоминаний.

Советский представитель в Организации Объединенных Наций еще в 1946 году дал понять, что в миролюбивой коммунистической России «хорошо осведомлены» о всем существенном, что касается атомной энергии. Но атомная энергия в его стране используется только в мирных целях, например для изменения русла рек или сноса гор. Это известие в мире, еще не восстановившем свои силы после шестилетней опустошительной войны, было воспринято весьма положительно.

Между тем оказалось, что мировая общественность отреагировала на подобные заявления с детской доверчивостью, поскольку действия и намерения советской стороны были не столь уж и мирными. Поэтому нашлись люди, которые восприняли подобные заявления скептически. К их числу относились и члены американской комиссии по атомной энергии.

Создание этой комиссии было утверждено сенатом в апреле 1947 года. На одном из первых же заседаний мы рассматривали меморандум, направленный мной моим коллегам. В нем я, в частности, констатировал, что в период осуществления манхэттенской программы контроль за радиоактивностью атмосферы не велся. «А он помог бы нам установить, проводили ли в то время другие страны какие-либо испытания атомного оружия. Можно с уверенностью предполагать, что любая страна, которая стремится создать собственное атомное оружие, должна провести хотя бы одно его испытание. Поскольку такой системы контроля не существует, наша настоятельная обязанность – предпринять шаги к ее созданию». Мои выводы поддержало большинство членов комиссии. Председательствующий же заявил: поскольку я внес такое предложение, то и должен приступить к его реализации.

В то время существовало отрицательное отношение к любой контрольной деятельности, так как считалось, что это пустая трата времени, людей и денежных средств. Большинство специалистов даже считали, что создание атомной бомбы при нынешнем состоянии советской науки и возможностей и мощностей промышленности Советского Союза попросту невозможно. По их оценкам, русские смогут приступить к созданию ядерного оружия не ранее как лет через пять. Разведывательные сведения, представленные президенту Трумэну, свидетельствовали, что этот срок может быть укорочен. Но никто не ожидал проведения там атомного взрыва ранее 1952 года. По мнению большинства, срок этот следовало отодвинуть на более позднее время, и вообще до того, как русские смогут приступить к созданию атомной бомбы, утечет много воды, так что беспокоиться не о чем.

В мае 1947 года, убедившись, что никакой программы контроля не существует, русские посчитали необходимым не только приступить к техническому созданию такой системы, но и добиться того, чтобы какое-нибудь ведомство на правительственном уровне взяло на себя ответственность за нее. Создавшаяся ситуация могла допустить своеобразное повторение Перл-Харбора. Вместе с тем оказалось, что многие ведомства заинтересованы в создании службы контроля – объединенный комитет начальников штабов, сухопутные войска, войсковая авиация, флот, Центральное разведывательное управление, совет по исследованиям и развитию, государственный департамент и наша комиссия. Естественно, заниматься разработкой и осуществлением этого проекта каждое из этих ведомств не могло, да и какая-либо объединенная комиссия вряд ли добилась бы успеха. Следовало возложить эту задачу на кого-то одного.

В качестве следующего шага я нанес визит морскому министру Форрестолу. Его реакция на мое сообщение о том, что у нас нет постоянной службы контроля, способной установить, проводят ли русские испытания атомного оружия, была предсказуема:

– Черт побери, такого быть не должно!

– Отлично, – согласился я. – Во всяком случае, ты точно знаешь, что на флоте такой службы нет, в противном случае ты слышал бы об этом. Можешь позвонить Кену Ройяллу и уточнить, нет ли в сухопутных войсках или в войсковой авиации чего-либо подобного.

Форрестол схватил трубку телефонного аппарата и позвонил статс-секретарю Ройяллу. Тот перезвонил через несколько минут и сообщил, что в военном министерстве нет даже такого проекта и что там сомневаются в его необходимости.

– Джим, – сказал я, – если ни один род войск не хочет этим заниматься, тогда займется наша комиссия. Но тогда придется закупить самолеты и принять на службу пилотов. Деньги на это должен дать конгресс, когда узнает, что у нас нет системы контроля в этой области.

Форрестол сразу же понял, куда я клоню. Мы отправились с ним к статс-секретарю Ройяллу, чтобы вместе пообедать и обсудить этот вопрос.

15 сентября мы встретились снова, а на следующий день генерал Дуайт Эйзенхауэр отдал распоряжение генералу Карлу Шпаатцу и командующему военно-воздушными силами составить программу с целью «определения времени и места мощных воздушных взрывов в любой точке земного шара и уточнения, имеют ли они ядерное происхождение».

Детали созданной системы контроля и наблюдения за воздушным пространством около десяти лет держались в секрете – вплоть до проведения совместно с Советским Союзом конференции о прекращении ядерных взрывов в 1958 году. А тогда, в 1947-м, мы располагали только некоторыми данными о первом взрыве в Аламогордо в 1943 году и двух взрывах на Бикини в 1946 году. Уже в то время были произведены замеры воздуха на различных расстояниях от эпицентра взрывов, но сделать каких-либо выводов по ним было нельзя. Поэтому была предпринята попытка провести контроль за взрывом, запланированным на весну 1948 года вблизи Эниветока, чтобы разработать методику проведения атомных взрывов.

В период рождественских каникул 1947-1948 годов ко мне пришли два офицера военно-воздушных сил и сообщили о нехватке у них средств для приобретения необходимого инструментария по программе. Недоставало порядка миллиона долларов, а некоторые заказы нужно было сделать немедленно, чтобы продукцию изготовить вовремя. Поскольку дорог был каждый день, а до возвращения всех членов комиссии с каникул нельзя было провести ее заседание, я согласился выдать личные деньги. Заседание комиссии состоялось 6 января, на котором было – к моему облегчению – принято решение о выделении необходимых средств из бюджета.

Серия опытов под кодовым названием «Зандстоун» (песчаник) была проведена на Тихом океане на атолловых островах (Маршалловы острова). В результате было установлено, что атомный взрыв можно обнаружить не только на земле, но и в атмосфере, причем без особых трудностей.

Но даже и после этого многие специалисты считали, что в этом нет особой необходимости. Еще в июне 1949 года подкомиссия по атомной энергии объединенного совета по вопросам исследований и развития министерства обороны придерживалась мнения, что средства, которые потребуются на программу контроля, можно с большей пользой использовать на другие цели.

Однако в том же году, 3 сентября, произошло событие, которое показало, что средства, израсходованные на эту программу, истрачены не зря. Бывший президент Трумэн написал по этому поводу следующее:

«…Один из самолетов дальнего контроля взял пробу воздуха, которая оказалась явно радиоактивной. Тогда была запущена на полные обороты вся система контроля. Облако с подозрительной субстанцией американские самолеты преследовали от северных районов Тихого океана до Британских островов, где к ним присоединились и английские самолеты. Центральное разведывательное управление с самого начала держало меня в курсе дела».

Было довольно трудно доказать, что это – не ошибка нашей системы контроля и наблюдения, ведь успех советской стороны был весьма неожиданным. Результаты замеров воздуха несколько раз перепроверили, и 21 сентября президенту доложили, что без всякого сомнения в азиатской части Советского Союза в период с 26-го по 29 августа произведен атомный взрыв. 23 сентября президент сообщил о случившемся кабинету министров и сделал заявление:

«По моему глубокому убеждению, американский народ имеет право получать исчерпывающую информацию о всех событиях в области атомной энергии, поскольку это связано с требованиями национальной безопасности.

Мы располагаем необходимыми данными, что несколько недель тому назад в Советском Союзе был произведен атомный взрыв. С тех пор как человек впервые высвободил атомную энергию, следовало ожидать, что и другие государства со временем будут в состоянии использовать эту энергию в своих целях.

С возможностью такого развития событий мы постоянно считались.

Еще четыре года назад я указывал, что практически – по общим взглядам ученых – основные теоретические положения, на которых основывается это открытие, широко известны. Существует мнение, что научные исследования за рубежом рано или поздно достигнут нашего уровня знаний…

Недавнее событие показывает – если в таком утверждении еще имеется надобность: необходимо создать эффективный и строго соблюдаемый международный контроль за атомной энергией, который будет поддерживать американское правительство и огромное большинство членов Организации Объединенных Наций».

Даже после того, как мы обнаружили первый атомный взрыв (подчеркиваю, первый, установленный нами) в Советском Союзе, имелись еще скептики, считавшие, что это был не подрыв атомной бомбы, а скорее всего, что-то непредвиденное в ходе испытаний этой опасной материи. Отголоски такого восприятия отражены и в выступлении президента, который говорил не об испытании ядерного оружия, а об атомном взрыве.

С различных сторон раздавались голоса о необходимости приостановить программу дальнего контроля за атмосферой. Было даже отдано распоряжение об аннулировании заказов на оборудование и инструменты, которое удалось с большим трудом отменить, чтобы суметь закончить проведение анализа продуктов распада первого советского атомного взрыва.

О последующих атомных взрывах в России мы сообщали немедленно. Когда осуществлялось несколько взрывов подряд, мы говорили о проведении серии испытаний, не вдаваясь в подробности отдельных экспериментов.

Яркой и впечатляющей демонстрацией способности регистрации удаленных ядерных взрывов явилось обнаружение в Вашингтоне взрывов в Тихом океане. Нам удалось зафиксировать не только взрывную волну, хоть и сильно ослабленную, но и воспроизвести грохот самого взрыва на Бикини в 1954 году. А ведь это испытание термоядерной бомбы происходило на удалении в несколько тысяч километров!

Можно задним числом представить себе, как бы пошло дальнейшее развитие событий, если бы в 1949 году не была создана система контроля за атмосферой. Мы не знали бы тогда об успехах, достигнутых Советским Союзом, и не приняли бы решительных мер по созданию термоядерного оружия. Для поддержания нашего военного превосходства необходимо было иметь более мощную бомбу, коль скоро русские сумели создать атомную, исходя из принципа расщепления ядра. Но эта задача могла быть невыполненной, учитывая сильное противодействие нашим усилиям, о чем я говорил выше. Если бы победили наши противники, Соединенные Штаты безнадежно отстали бы в гонке вооружений, поскольку русские уже в 1953 году создали термоядерное оружие, намного мощнее и опустошительнее всего того, чем располагали мы.

Конечно, можно только предполагать, как развернулись бы дальнейшие события в подобном случае. Опыт истории показывает, что вряд ли коммунисты отказались бы от угрозы использования и даже применения этого мощного оружия. Не стоит говорить о том, что такое положение дел оказало бы деморализирующее воздействие на так называемые нейтральные страны и государства, не входящие в военно-политические блоки. Мы неминуемо оказались бы перед выбором: компромисс, попытка умиротворения, капитуляция или же война. Решение, принятое в 1947 году о создании системы обнаружения атомных взрывов, исходя из контроля атмосферы, оказалось правильным и имело гораздо большее значение, чем мы тогда предполагали.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.