Часть 2 Меж Эрмитажем и казармой

Часть 2 Меж Эрмитажем и казармой

По сотому приказу

Прослужив четыре года на Дальнем Востоке, отец стал все чаще задумываться о дальнейшем. Перспектив продвижения по службе он не предвидел: и так был заместителем командира отдельной части, а командирская должность ему и не светила по причине беспартийности, и не привлекала. Он хотел оставаться инженером и заниматься радиотехникой, а не строевой, политической, физической, химической и прочими подготовками личного состава. В армии возможностей для этого было немного, и все они были папой проверены и признаны малоподходящими.

Во-первых, существовали должности главного инженера по радиотехническому обеспечению и его заместителя в штабе воздушной армии. Но занимавшие их люди никуда уходить не собирались, да и претендентов на такую вакансию, если б она вдруг образовалась, набралось бы предостаточно.

Во-вторых, можно было попробовать устроиться преподавателем радиотехнических дисциплин в какое-нибудь авиационно-инженерное училище. Ближайшее к нам находилось в Иркутске, но о нем мама и слышать не желала: если уж уезжать с Дальнего Востока, так не в Сибирь же? Харьков ее тоже не привлекал, потому что живший в Конотопе мамин дядя Гриша крайне неодобрительно отзывался об этом городе, населенном, по его убеждению, сплошными жлобами и аферистами. Разве можно воспитывать единственного сына в такой обстановке? Еще приобретет это ужасное «хэкающее» произношение… Вот Рижское училище… В Ригу мама была бы не прочь перебраться. Она там пару раз побывала, и ей очень понравилась еще сохранявшаяся тогда европейская атмосфера, молочные кафе, прилично одетые и воспитанные дети — и к Ленинграду близко. Папа даже начал наводить справки и искать подходы, но быстро понял, что это пустая трата времени и перевод в Рижское училище ему никак не светит по причине пресловутого «пятого пункта». Вот в Иркутск — милости просим, даже сразу старшим преподавателем. И планы преподавательской карьеры были отправлены в отставку.

Третьей и самой реальной возможностью и в армии остаться, и с Воздвиженкой распрощаться была служба в военной приемке на каком-нибудь радиотехническом заводе, выпускавшем военную продукцию. Папа несколько раз ездил на такие предприятия за запасными блоками для своей аппаратуры и на курсы по ее эксплуатации. Там он, разумеется, познакомился с офицерами военной приемки — военпредами, неоднократно с ними выпивал, братался, кумовался и получал предложения присоединиться к их теплой компании. Но вот теплота-то компании как раз и смущала. Сдача продукции военной приемке неизменно сопровождалась застольями и всяческим ублажением военпредов со стороны местного начальства — чтоб не слишком придирались, прикрывали иногда глаза на мелкие, но массовые дефекты и отклонения и вовремя подписывали приемосдаточные акты и протоколы испытаний. Ведь от этого зависели процент перевыполнения плана, место в министерском соцсоревновании, премии, переходящие знамена и прочие радости советской жизни. В сталинское время военпред за подобную сговорчивость легко мог головой поплатиться, но ведь тогдашние перегибы и извращения уже осуждены партией, верно? Папа честно поделился с мамой своими сомнениями — а мама ужасно возмутилась не столько военпредской беспринципностью, сколько предстоящими выпивками, охотами и прочими гулянками. Только от коварного «олдсмобиля» избавились — и на тебе! И на папиной военпредской карьере был поставлен жирный крест еще до ее начала.

Поскольку этим перспективы военной службы исчерпывались, решено было уходить «на гражданку» и продолжать инженерскую деятельность в родном Ленинграде, в человеческом костюме с галстуком и в приличных венгерских полуботинках — кстати, уже купленных как бы для отпуска — вместо этих отвратных сапог.

Маме тоже изрядно наскучила карьера офицерской жены. Работать в Воздвиженке ей было негде, в вышивальном кружке начались интриги: полковничьим женам было обидно получать вторые и третьи места на конкурсах вышивок, в то время как первые доставались каким-то там майоршам и даже капитаншам.

Немаловажным фактором в принятии решения об уходе из армии явилась моя дальнейшая учеба. Был я круглым отличником, проявлял определенные способности к математике и перечитал чуть ли не всю гарнизонную библиотеку. А уровень преподавания и в воздвиженской семилетке, и в ворошиловской средней школе был, прямо скажем, так себе. Не то что в Ленинграде, где и олимпиады, и кружки при Дворце пионеров и при университете, и музеев и библиотек предостаточно.

Решить-то папа с мамой решили, да как это решение воплотить в жизнь? Армия вам не райпромхоз какой — подал заявление по собственному желанию, и через две недели гуляй на все четыре стороны. Надо было уволиться в запас так, чтобы сохранить право на немаленькую военную пенсию. А это право папа к тому времени получил: отслужил двадцать лет календарных, с 1939 года, и двадцать пять лет выслуги — с учетом того, что на фронте календарный год считался за три и служба на Дальнем Востоке тоже засчитывалась с каким-то коэффициентом. Существовал некий сотый приказ Министерства обороны, по которому за уволенными в запас сохранялось право на пенсию, невзирая на молодой сравнительно возраст (сорок с небольшим), и право ношения военной формы. Как говаривали в старину, «уволить с пенсионом и мундиром».

Добиться увольнения по сотому приказу было непросто. Хотя непосредственное воздвиженское начальство препятствий чинить бы не стало, уговорить вышестоящие кадровые органы на уровне штаба воздушной армии, и уж тем более командования Дальней авиации, шансов не было. Притом что в целом по стране шло инициированное Хрущевым (а фактически еще Берией) сокращение вооруженных сил, именно части радиотехнического обеспечения ВВС тогда наращивались, и офицеров папиного профиля было предписано не увольнять в запас ни под каким видом. Еще на преподавательскую работу или в военную приемку куда ни шло (там тоже ощущалась нехватка опытных инженеров), но только не «на гражданку».

Убедившись, что дело не двигается с мертвой точки, мама весной 1960 года отправилась в Ленинград (взяв меня, естественно) — советоваться с дедушкой. Дедушка как раз сам собирался в отставку, поскольку уже переслужил все сроки: с 1919 года, с перерывом на несколько лет в конце двадцатых — самом начале тридцатых годов. Тщательно все взвесив и посоветовавшись со знающими людьми в управлении кадров Ленинградского военного округа, дедушка объявил маме, что нет смысла терять время и нарываться на отказы в разных инстанциях, а решать вопрос надо сразу на самом верху. И пробиваться на прием лично к… «Хрущеву?!» — ахнула мама. «Выше, — ответствовал дедушка. — Глава государства у нас кто? Председатель Президиума Верховного Совета товарищ Ворошилов. Первый красный офицер, так сказать. Он сам человек военный и должен войти в положение». — «Да кто ж меня к нему пустит…» — засомневалась мама. Но у дедушки уже все было продумано.