Развенчание кумира
Развенчание кумира
Крылатое латинское выражение Sic transit gloria mundi — «Так проходит мирская слава». И с этим ничего не поделаешь.
Хемингуэй умер, а книги его продолжали выходить. К 100-летию со дня его рождения — в 1995 году вышел в свет роман, составленный на основе его зарисовок, сохранившихся у родственников. «Истина утреннего света» — история последнего путешествия писателя по Африке, его страсти к охоте и красивым женщинам. В связи с его выходом писательница Джоан Дидион поместила на страницах журнала «Нью-Йоркер» эссе, назвав подобную практику «сие тематическим изготовлением рыночной продукции… ведущей к затемнению работ, опубликованных при жизни писателя».
Публикование неопубликованного, незавершенных и неотделанных вещей — предприятие рискованное, наносящее урон имиджу писателя, если это совпадает с тем, что имя писателя выходит из моды и к тому все же его творчество подвергается ревизии.
Столетие Хемингуэя стало в этом смысле показательным. С одной стороны, гром фанфар, особенно постаралась организация Oak Park’s Ernest Hemingway Foundation, которая провела юбилейное торжество с достойным размахом: тут и конференции, и выступления многочисленных писателей, и реставрация дома-музея Хемингуэя, и выпуск красочных буклетов и плакатов, фильм «Здравствуй, Хемингуэй», и фестиваль двойников Папы Хэма, и любимые блюда писателя, изготовленные лучшими ресторанами Чикаго, и много чего еще.
А с другой стороны, многочисленные нападки, развенчание кумира. Испанская газета «Мундо» выступила с сенсационными разоблачениями. «Эрнест Хемингуэй шпионил для ФБР на Кубе» и в другой публикации — «Лауреат Нобелевской премии доносил о деятельности испанской фаланги во время Второй мировой войны». Обвинения серьезные. Не только писатель, но и разведчик? Американская контрразведка рассекретила некоторые документы аккурат к столетию Хемингуэя, по котором выходит, что Хэм выполнял на Кубе секретную миссию и, помимо службы на ФБР, создал свою сеть осведомителей и проявил себя великим конспиратором. То ли играл, то ли создавал всерьез вокруг себя некий плутовской роман.
Лавина критики неожиданно накрыла уже мертвого писателя. Кто он — гений, герой или враль? Хемингуэю припомнили все. И то, что он рекламировал объемистую трилогию о Второй мировой войне, но так ее и не написал. И то, что в военных кампаниях слишком бравировал личной отвагой, при этом вспыли слова британского журналиста Сирила Рэя: «Хемингуэй шныряет кругом, потрясая своим револьвером. Как же он охоч до дешевой популярности!»
В книге Чарльза Уайтинга Хемингуэй назван «туристом в каске», который почти всю войну просидел в барах фешенебельных отелей «Дорчестер» и «Риц» в Лондоне и Париже. А Майкл Рейнолдз, автор пятитомной биографии Хемингуэя, написал: «Возможно, он и помог „Свободной Франции“ угробить пару немцев, но едва ли стоит верить утверждениям Хемингуэя о том, что он лично убил 26 фашистов. Тем паче что впоследствии, рассказывая о двоих военных подвигах, он довел число врагов, истребленных им в пяти войнах, уже до 126».
Конечно, Хемингуэй был склонен к преувеличениям. Он даже выдумал, что однажды провел ночь с самой Маттой Хари и нашел ее «несколько тяжеловатой в бедрах».
Победы Хемингуэя над женщинами вообще вызывали яростный гнев феминисток и феминисток-критиков, кричавших во все горло, что они «объелись „этой мужской свиньей-шовинистом“», который менял жен и любовниц как перчатки, жестоко обращался с ними и даже занимался рукоприкладством.
Вслед за феминистками яростно поднимали свой голос защитники окружающей среды и борцы против жестового обращения к животным. Они обвиняли Хемингуэя как охотника и как писателя: один описывал, а другой убивал львов, тигров, орлов, обезьян и далее по длинному списку.
Борцы за трезвость кляли Хемингуэя за его алкоголизм, фрейдисты изничтожали писателя за его попытки скрыть маниакально-депрессивный психоз, которым он страдал.
В хор недоброжелателей Хемингуэя включилась и негритянская общественность, возмутившаяся патерналистским отношением писателя к Африке и характеристиками африканцев в его последнем романе, где говорится о том, что жена Мэри была благожелательно к тому, что Хэм завел черную любовницу Деббу: «Я думаю, что это просто замечательно, что у тебя будет женщина, которая не умеет ни писать, ни читать. Так что тебе не придется получать от нее писем…»
Короче, все разом набросились на память Хемингуэя и стали упрекать его в том, что он приукрашивал свои военные и охотничьи подвиги, свои донжуанские победы и умение перепить любого и каждого.
В этой связи следует вспомнить слова Гертруды Стайн, отозвавшейся о Хемингуэе еще в его первый парижский период: «Эрнеста любят все — и мужчины, и женщины, и даже собаки. Мужчины хотят походить на него, женщины бросаются ему на шею. Тут уж сам он ни в чем не виноват».
А вот такую всеобщую любовь многие и не прощают. В дневнике Юрия Нагибина (от 4 ноября 1982) есть такое рассуждение:
«Люди охотно развенчивают тех, кто приносит наибольшую радость: Верди, Чайковского, Кальмана, Дюма, Джека Лондона; в Америке стало модно оплевывать Хемингуэя, французы третируют Мопассана, в грош не ставят Анатоля Франса. И у нас на какое-то время развенчали Пушкина. Сальноволосые студенты орали, что он в подметки не годится „гражданственному“ Некрасову. Этот список можно продолжить Рубинштейном, Рахманиновым…»
Хемингуэю досталось, пожалуй, больше всех, вознесенного до небес, его кинули с грохотом наземь. Его знаменитый стиль, ставший эпохой в прозе XX века, разжалован в «манерность». Мужественная мускулатура его книг объявлена «слякотной мужской сентиментальностью», как выразился один американский критик. Его обвинили в «метафизическом провинциализме», и вообще было сказано, что Хемингуэй «не Флобер, не Джойс и не Пруст». Это верно. Он — Хемингуэй. И это звучит гордо!..
Руководители Лубянки, отвечающие за идеологию и нравственность советского народа, тоже недолюбливали Хемингуэя. Все они — Берия, Абакумов, Игнатьев, Круглов, Серов и Шелепин — сделали все, чтобы не допустить приезда Папы Хэма в Советской Союз. Советская контрразведка собирала на писателя обширный компромат, среди которого оказалась и любимая Хэмом эмигрантская песня:
По аллеям Нескучного парка
С пионером гуляла вдова.
Пионера вдове стало жалко
И она пионеру дала…
Шпион да еще с такими низменными вкусами? Ему не место в СССР! Словом, хамы против Хэма. В марте 1955 года небезызвестный Александр Чаковский приехал на беседу в Министерство иностранных дел к Молотову и, в частности, спросил его мнения о хемингуэевском «Старике и море». Молотов ответил: «Мне сказали, что это — глупая книга».
А тем временем мода на Хемингуэя начала угасать и в России. «Через Хемингуэя мы все прошли, а он прошел через нас», — некогда сказал Анатолий Приставкин. И выделим слово: «прошел».
«Он победно завоевал наконец издательства, журналы, сцену. Но из внутреннего мира многих начал уходить. Расставание совпало с признанием… Каждый читатель уже мог выбирать себе писателя, нужного ему сейчас: писатель — это тоже величина переменная» (Юрий Давыдов).
«В последние годы, — отмечал Юрий Трифонов, — я слышал много пренебрежительных и иронических замечаний о Хемингуэе у нас в стране и на Западе, видел насмешливые улыбки снобов. „Неужели вам нравится Хемингуэй?“ Я должен был конфузиться и чувствовать себя старомодным и недостаточно интеллектуальным господином, польстившимся на ширпотреб. Но я не конфузился. Да, Хемингуэй вышел из владений снобов и в каком-то смысле передвинулся в область ширпотреба (портреты Хемингуэя продавались в магазинах вместе с галстуками и портсигарами, вместе с фотографиями кинозвезд, Есенина и Маяковского. — Прим. Ю.Б.). Однако это удел всех классиков от Сервантеса до Толстого. Отсвет ширпотреба — та мзда, которая взимаемся за всемирную популярность.
Мне кажется, Хемингуэй — один из немногих писателей, сумевших создать волну в этом бескрайнем море, называемом литературой».
И в порядке парадокса: когда Патрика Хемингуэя спросили, считает ли он своего отца величайшим писателем, он ответил: «Нет, мой кумир — Тургенев. Я много раз его перечитывал».
И самое время поговорить о родственниках, о клане Хемингуэя. Не клан Кеннеди, но все же…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.